Алан Милн - Двое Страница 22

– Только если они согласятся в той же мере рисковать. Каждый солдат рискует жизнью.

– Не каждый. Позвольте заметить, что вы рисковали значительно больше Хейга, а получили гораздо меньше, чем он.

– Уж не хотите ли вы сказать, что мои заслуги перед Англией больше, чем заслуги Хейга? – спросил Хильдершем с сарказмом.

– Я не собираюсь сравнивать ничьи заслуги. Я не знаю, снабжал ли Тайлер армию обувью, пуговицами или штыками. Но если это было нужно стране, значит, он служил ей. А если страна тратит пять миллионов в день на то, что ей нужно, очевидно, что довольно много людей могут разбогатеть на этом.

– Я предпочитаю компанию тех, кто этого не сделал. За исключением тех, кто действительно совершил нечто значительное.

– Тогда налейте себе еще, это может оказаться ваша последняя рюмка в этом доме. – Реджинальд подвинул ему графин. – Поскольку перед вами типичный образчик разбогатевшего на войне человека,

– Вы? Ерунда! – Все же Хильдершему сделалось немного не по себе.

– Вовсе нет. Я влачил жалкое существование банковского служащего, когда началась война. И должен был вернуться к тому же. Но мой дальний родственник, сын весьма богатой дамы, погиб в последние дни войны. Его мать не пережила этого и, умирая, оставила свое состояние единственному родственнику, которого видела всего раз в жизни, когда он был мальчишкой. Мне. Вот так. Если бы не война, мы бы не сидели здесь сейчас с вами.

Хильдершем, у которого отлегло от сердца, попытался рассмеяться: “Ах, так!” Забавно, как мало знаешь о других людях. Уэллард всегда производил на него впечатление человека, привыкшего к деньгам. Легкая нотка снисходительности послышалась в его голосе:

– Если юворить серьезно, мне кажется, миссис Уэллард не стоит появляться в Монкс-кроссе. Говорят, он довольно неприятный человек. К тому же если вы, как правило, не ходите с визитами, то и не надо. Как идет книга?

– Хорошо.

– Это замечательно.

– Может быть, нам стоит?..

– Пожалуй.

Они не спеша поднялись.

– Я недавно встретил знакомого, который говорил мне о вашей книге. На него произвело большое впечатление, что мы с вами соседи.

– Правда? (Что здесь можно сказать?)

– Пишете еще что-нибудь?

– Нет... Не выйти ли нам в сад? Мне кажется, дамы направились туда.

– Конечно... Спасибо.. Вы, наверное, продали тысяч пятьдесят?

– Около того.

– Это ведь неплохо?

– По-моему, да.

– Ну так вот, я сказал ему, что мы довольно близко знакомы, и это его очень заинтересовало. А вот и наши дамы.

Глава девятая

I

Поздней осенью они переехали в Лондон. Реджинальду стало сложно жить в деревне. Можно перестать полоть сорняки и написать книгу. Как только книга закончена, снова начинаешь полоть. Во всяком случае, так можно было бы предположить. Время от времени кто-то говорит: “Вы написали прекрасную книгу, Уэллард”, а вы отвечаете: “Правда, вы так считаете?” (совершенно дурацкий вопрос, ведь вам же только что это сказали), а потом добавляете: “Очень мило с вашей стороны”, а на самом деле вам хочется сказать “Очень умно”. Потом вы возвращаетесь к своим сорнякам. Но всяком случае, так можно было бы предположить.

Но все обстояло иначе. Фирма “Каррузерс и сыновья” хотела бы сделать фотопортрет мистера Уэлларда. Очевидно, из-за отсутствия договоренности внутри фирмы Уэлларда просили об этом дважды в течение одного и того же утра. В одном письме мистеру Уэлларду предлагали сфотографироваться для выпускаемой ими Галереи Популярных Писателей, в другом – для Галереи Известных Землевладельцев, в которой не хватало мистера Уэлларда. “Решайте, кто вам нужен, – обращался к ним Реджинальд, стоя у рабаток с маргаритками, – тогда и мне будет ясно, в каких штанах перед вами явиться”.

Литературно-дискуссионный клуб Норт Финчли жаждал, чтобы мистер Уэллард принял участие в заседании, посвященном тенденциям современной беллетристики. В письме выражалась надежда, что мистер Хью Уолпол и мистер Пик тоже примут в нем участие. “Черт побери, какой еще Пик?” – вопрошал Реджинальд у георгинов, с удовольствием представляя, как в этот самый момент Пик, по всей вероятности, говорит: “Черт побери, какой еще Уэллард?”

Редактор “Дома – изысканнейшего журнала для женщин” был бы рад обсудить с мистером Уэллардом серию предполагаемых статей в любое подходящее для него время. Мистер Уэллард, безусловно, понимает, что в финансовом отношении журнал не в силах равняться с более популярными изданиями, но как художник мистер Уэллард, разумеется, заинтересован в том, чтобы представить свои взгляды на суд избранной публики. Далее следовало заверение, что “Дом – изысканнейший журнал для женщин” полностью независим от газетных трестов.

Секретарь Объединенного Общества Писателей, Драматургов и Композиторов надеялся, что мистер Уэллард станет членом Объединенного Общества Писателей, Драматургов и Композиторов. Если мистер Уэллард посетит правление Объединенного Общества Писателей, Драматургов и Композиторов, секретарь Объединенного Общества Писателей, Драматургов и Композиторов сможет изложить ему преимущества, которые дает членство в Объединенном Обществе Писателей, Драматургов и Композиторов. “Интересно, – рассуждал Реджинальд среди гладиолусов, – как меняются нравы. Похоже, что теперь, если новая комедия пользуется успехом, восторженные зрители, вызывая на сцену автора, кричат: “Дра-ма-тур-га! Дра-ма-тур-га!” Хорошо бы когда-нибудь услышать нечто подобное”.

Мистер Освальд Чадли проводит по заказу популярного журнала симпозиум под названием “Как я развиваю свои идеи”. Мистер Чадли будет чрезвычайно обязан мистеру Уэлларду, если тот как можно скорее вышлет 500 слов на эту тему, приложив не публиковавшуюся ранее кабинетную фотографию с собственноручной подписью. “Как же я развиваю свои идеи? – задумчиво произнес Реджинальд, разглядывая цветы аквилегии. – Понятия не имею... Зато вижу, как это делает мистер Чадли”.

Священник из Лоуэр Бидинга был бы очень признателен мистеру Уэлларду за подписанный экземпляр его последнею произведения, который будет продан в пользу реставрационного фонда, поскольку теперешнее состояние колокольни (что, очевидно, огорчит мистера Уэлларда) представляет опасность для звонаря во время утрени и вечерни.

Минне Редферн восемь лет. Она прочитала все книги, написанные мистером Уэллардом, и полюбила их. Она начала собирать коллекцию автографов своих любимых писателей и была бы очень благодарна мистеру Уэлларду, если бы он прислал ей свой.

И так далее.

– Мне надо пройтись и подумать об этом, – говорит Реджинальд утке и двум селезням и покидает свой замок через заднюю калитку...

Вся беда в том, думал он, что здесь я отрезан от мира. Мне не с кем посоветоваться. Я не хочу прослыть невежей и не хочу оставаться в дураках. Если из-за случайно написанной книги я получаю столько писем, следует предположить, что настоящие писатели просто завалены ими. Как они поступают? Не обращают внимания? Или пишут вежливое “нет”? Или пылкое “да”? Конечно, они не могут на каждое предложение отвечать “да”. Даже если отказываться... но у них, я думаю, есть секретари. По правде говоря, я-то должен был бы отвечать “да” на каждое послание, потому что я не профессиональный писатель и мое время не представляет особой ценности. Что за глупость. Любое время ценно, а время, когда не работаешь, гораздо более ценно, чем время работы. Да, мое время ценно, и будь я проклят, если собираюсь сидеть взаперти, отвечая на эти чертовы письма.

– Совершенно с этим согласна, – послышался ленивый голос.

– Добрый день! – Он остановился как вкопанный и уставился на нее.

– Вы не к нам заходили? – спросила Лина Коулби. Руки ее лежали поверх ограды, подбородок опирался на руки, взгляд устремлен в никуда.

– Нет. Я не подозревал, куда забрел. – Он огляделся. – Я не знал, что ваши владения простираются так далеко. Или нет?

– И да и нет. Это не наши владения, но могли бы быть. Я как раз ломаю над этим голову.

– Почему?

– Дорогой мой, вы пришли сюда по чудесной тропинке, и по сторонам ее не видели ни одного маленького уютного домика. Так, может быть, понастроить их здесь и там?

– Нет!

– Вот и я так думаю. Вот почему мне хочется купить поле. У меня нет никакой охоты наблюдать за чужой жизнью; мне хватает своей. Но Том говорит, что нам не осилить этой покупки. Наверное, он прав.

– Сколько же – как его зовут – Лэнгли? – хочет за поле?

– Шестьсот.

– Шестьсот? – недоверчиво переспросил Реджинальд.

– Дорогой Реджинальд, – мы ведь условились, что я называю вас по имени, – подумайте сами. Теперь это земля под застройку. Она гораздо дороже пахотной.