Александр Покровский - Бортовой журнал 7 Страница 22

И тут я подумал о проклятиях. Проклятия мои всегда бывают заряжены тем, что в тот момент находится у меня во рту. Обычно это что-то жеваное, потому что совершенно нет времени для того, чтобы перезарядить свой рот чем-то приличным моменту.

Это одна из самых неразрешимых проблем, с которыми мне приходилось когда-либо сталкиваться при наблюдениях человеческой природы. Хочется исторгнуть нечто значительное, а получается что попало!

А все из-за взрывчатости моего гнева, подвергшегося ударам простодушия и пошлости. Сколько бы раз я ни слышал, что «этот премьер нас довел», столько же раз у меня и случались приступы. Не «довел», а привел, а лучше все-таки вывел.

Да. Я полагаю, что вывел.

Вывел, вывел, вывел и еще выведет небывалое число раз!

По прошедшим маневрам, учениям и вообще о некоторых кораблях.

СКР проекта 1135 «Пылкий» – ветеран Балтийского флота, и ведет он себя как настоящий ветеран-инвалид, ходит по морю, правда, пока без сопровождения спасательного буксира, как это делает БПК «Керчь» на Черноморском флоте, но с включенными на откачку воды помпами, то есть, вывалив за борт шланги, через которые водичка и откачивается.

Вот такие дела…

О «Стерегущем» – только положительные отзывы – все по уму и внутри, и с оружием, но качество доводки оборудования и вооружения у нас в полной заднице. Причина – утрачиваем школу и спецов, а еще в военно-морских институтах вообще нет по этому проекту никакой документации.

До недавнего времени служил в Кронштадте командиром бригады капитан I ранга Говнюк – это кличка такая, данная ему подчиненными за то, что он происходит из блатных и хам. Любимое занятие наорать на командира корабля или командира БЧ в присутствии подчиненных.

Но трус, потому что такие экземпляры бывают только трусами.

Может позволить себе выбросить за борт фуражку у лейтенанта или обматерить его, а когда тот подает заявление в прокуратуру, бежит наедине извиняться.

Сейчас он назначен на адмиральскую должность в Балтийской ВМБ.

Так вот этот «флотоводец» всячески препятствовал постановке «Стерегущего» в ремонт, хотя все сроки вышли. Все понимают, как это важно, когда новый, еще не обкатанный корабль становится в свой первый средний ремонт.

Но этому типу ремонт «Стерегущего» мешал в осуществлении некоторых собственных карьерных планов, поэтому он и сказал экипажу: «Ремонтируйтесь сами».

Некоторым интересно, и где же таких людей фортуна для нашего флота достает?

Вот и мне интересно.

Наносишь ощутимый ущерб Родине – и тебя немедленно назначают на адмиральскую должность.

По отсутствию перископа на подводных лодках проекта «Борей».

Очень долго пытал конструкторов. Сначала они говорили, что этого не может быть.

А потом сказали, что, мол, да, были сложности, но сейчас-то все уже преодолено, и перископ для «Бореев» есть. Нашли, сделали, хороший, между прочим, перископ.

«А что ты хотел? Лепили из того, что было».

И такая на меня тоска вдруг нахлынула после всего этого, драгоценный мой читатель, что и вовсе не передать.

Лепили и слепили.

Еще б оно на воде держалось да людей бы не губило.

Мысли мои, в отсутствие какой-либо пищи, незаметно унеслись в сторону всенародного праздника – дня рождения премьера. Я считаю, что это настоящая фортификация, призванная защитить, сплотить и вдохновить.

Так что, будучи эпизодически погруженным в свои medius terminus, я тем не менее все время внутренне занят переводом описания происходящего с латинского на ирокезский, потому что все уже было, как говорили на улицах Рима, и было давно.

Писателей, знаете ли, захотелось. Это блюдо удачно идет с чаем. А они-то, суетливые, прихватили горы книг.

Книги – это хорошо. Книги – это здорово.

Когда еще откроешь написанное не тобой и удивишься бодрости слога и быстроте звука.

Тут я о внутреннем звуке, рождаемом глубоко. Многие полагают, что он рожден от соприкосновения кусочков тортика со слизистою желудка. Многие, но только не я.

Быстрый звук говорит о глубине чувств.

Тут стоит с шумом отодвинуть стул, встать, отдать честь портрету и только после этого сесть, расставив от проделанной работы натруженные ноги. Потом стоит еще раз встать, сделать от волнения несколько шагов в одну сторону до двери, толчком отворить ее, высунув голову наполовину, – нет ли там кого, а потом вернуться, сесть и набить себе рот отрубями.

Я все время думаю о подарке.

В прошлый раз была тигрица, но с тех пор многое было сделано для Отечества, так что еще один тигр – это маловато. Следует ожидать слона. Небольшого такого. Карликового, не по вкладу его в наше все, но по сути.

Слоник, полагаю, в самый раз.

Подойдет.

Вот. Теперь я спокоен.

Особенно за грядущее.

Есть фразы, которые я повторяю с большим удовольствием. Удовольствие начинается сразу от груди, а потом оно стекает в низ живота и согревает ноги.

Вот сказали: всем военным по жилью, и сразу же хочется все это повторять и повторять. И от каждого повторения удовольствие только растет.

А еще есть такое: «Россия, вперед!» Черт его знает. Буква «в» в слове «вперед» обозначает направление – то есть туда.

А то, что означает «перед» – это мы знаем.

Он или мужской или женский.

В любом случае – правильное направление.

К счастью, припадки мои всегда бывают непродолжительны.

Какие эти припадки? А такие. Мне вдруг начинает казаться, что Россия наша впереди планеты всей по изобретению всяких мелких частиц.

Для чего нужны эти частицы?

Для того, чтобы продать их и купить на вырученные деньги другие частицы, покрупнее.

А еще мне кажется, что все у нас, за что ни возьмись, сейчас же сияет от нестерпимого блеска всяческой благодати, из-за чего все в этом блеске – и люди, и дела их.

Вот только почему-то некоторые из тех, что сиять назначены, хотят отсюда удрать.

Впрочем, это мне, скорее всего, в очередном припадке так кажется.

Борис Черток. Он 1912 года рождения, академик, был замом Королева.

По жизни очень большой хулиган.

Как-то на совещании с высшей властью он заявил: «А на х…я этому вашему «Рублевскому заповеднику» российская наука? Ну на х…я?

Это они там проблемы науки обсуждали.

Господи, есть же еще люди. Говорят, женщины от него до сих пор без ума.

И машину он сам водит. Гаишники останавливают, спрашивают права, видят год рождения и, оторопев, сразу же отпускают.

Дай ему Бог здоровья.

«Как вы относитесь к страхованию?»

Я давно уже привык к тому, что меня могут спросить о чем угодно, и я давно положил себе за правило отвечать на любые вопросы. Теперь вот вопрос о страховании.

«Видите ли, – ответил я вопрошавшему, – Россия – это такое большое тело, находящееся в стадии длительного разложения. То есть тут все должно быть таким – разлагающимся. Дороги – не дороги, промышленность – не промышленность, парламент – не парламент. Стало быть, трудно среди экскрементов отыскать золото, чтоб назвать то золото «страхованием». Тут все или уже мусор, или все еще превращается в мусор, а потом медленно просачивается в почву, с каждым разом поражая все более глубокие ее слои.

Трупы, они же не только на кладбище плавают, загрязняя подпочвенные воды, так, чтобы потом всю эту заразу вынести туда, где мы ее совсем не ожидаем.

Трупы у нас по улицам ходят. Они законы принимают. Наблюдают за правопорядком.

Поэтому здесь лучше всего себя чувствуют стервятники. Трупоеды.

Они вытесняют все остальные формы жизни, и о каком бы то ни было страховании тут говорить нельзя.

Ни о каком страховании нельзя говорить – страхуете ли вы машину, жилье или собственную жизнь, а есть еще и медицинское страхование – отдельный вид страхования, существующий внутри этого самого общего страхования.

Я бы сказал, что это разложение внутри самого разложения. Например, кто-то попадает в больницу, родственники несут туда тут же страховку, и им сейчас же говорят, что надо бы для умирающего купить иммуноглобулин, а его стоимость может достигать и 14 ООО рублей за ампулу, а на первый раз нужно прокапать шесть ампул. И родственники пойдут и купят эти шесть ампул за 84 ООО рублей, а потом они подпишут бумагу, что они не имеют претензий к медицинскому нашему страхованию, потому что без этой подписи умирающему прокапают только тот физраствор, который наше страхование готово оплатить.

И гарантий никаких. Вы отдали деньги, а вам вернули труп, потому что одного взгляда на умирающего будет достаточно, чтобы установить, что он протянет только три дня – с иммуноглобулином или без него, все равно.

А аптека помещается здесь же, в здании больницы, и спусти вниз, в нее, эти шесть ампул от умирающего – и вот вам уже вечные ампулы, подпитывающие очередного трупоеда.