Тимофей Ермолаев - Рассказы Страница 22

— Покажись, — попросила она. — Я хочу увидеть тебя.

Я выполнил ее просьбу. Морна просияла и взяла мои руки в свои ладони.

— Ты же совсем не одет, — рассмеялась она.

— Но штаны-то на мне. Леви Штраус — лучшие в мире джинсы!

— Доркхан, может, тебе подарить пиджак?

— Если тебе это будет приятно — подари, — разрешил я.

Морна взглянула на часики.

— Мне осталось всего три часа, Доркхан… Ты встретишь меня у выхода?

Я опять накинул на себя тень и ускользнул из ее рук.

— Не знаю, — я весело рассмеялся.

— Но ты ведь прилетишь ко мне?

— Не знаю, — я рассмеялся во второй раз, а потом спрыгнул с балкона. Морна вскрикнула.

— Я опять увидела тебя, увидела тень.

— Неважно, — я взлетел повыше и повис в некотором отдалении. — Другие меня не увидят, поверь мне.

— Но ты вернешься? — я увидел, как на глазах Морны блестят слезы. С чего бы это она?

— Не знаю! — крикнул я. — Я вспомнил Мэрион! Ее фамилия Макфергус!

И я улетел. Морна продолжала стоять на балконе, обеими руками сжимая перила, и улыбалась, глядя куда-то в ночь.

— Болван, — ласково прошептала она. — Макфергус — это же я!

Бертрам Шнайдер вышел из подъезда многоэтажного дома и, тяжело дыша, направился к маленькому толстому человечку, раскинувшемуся на скамейке. Тот вскочил и мелкими шажками, смешно подпрыгивая, побежал к нему навстречу.

— Ну что, док?

— У них лифт не работает.

— Я так и знал! — толстячок несказанно обрадовался. — А как вам они?

— Уф-ф! Ну и семейка! Их обоих нужно бы забрать в нашу лечебницу. Мамаша приняла меня за полицейского.

— Ну, Матайр, в сущности, совершенно безобидное существо, док. Этот парень любого доведет до безумия. А Доркхана вы видели? Черную комнату?

— Да, черная комната… Он так не любит света?

— Солнечного света в особенности. И как вам он понравился?

Шнайдер нахмурил лоб.

— Знаешь, Виктор, он не обратил на меня никакого внимания. Сидел на полу, раскладывал пасьянс.

— Какой пасьянс?

— Клетка, — усмехнулся Шнайдер.

— Клетка? Что-то не припоминаю такого…

— Я пошутил, — устало сказал доктор Шнайдер. — Я не разбираюсь в пасьянсах. Я просто хочу сказать, что в башке у Доркхана словно бы раскладывается бесконечный пасьянс. Разум в клетке.

Он посмотрел наверх.

— Виктор, как ты думаешь, что может означать для меня в данный момент число «девять»?

— Не знаю, док… Может быть, через девять дней вы умрете, — брякнул толстяк.

— Спасибо, — Шнайдер все еще изучал взглядом семнадцатый этаж. — Доркхан сидел на полу, такой маленький и одинокий среди четырех черных стен… В один прекрасный день он спрыгнет вниз с такой головокружительной высоты!

— Как пить дать, док, — поддакнул Виктор.

Через девять месяцев известный психиатр Бертрам Шнайдер женился на прекрасной и умной дочери одного профессора. Впереди у него было девять долгих, хотя и не очень счастливых лет семейной жизни.

24.8.1999

Разные рассказы

Банка

Я сидел перед закрытой металлической крышкой банкой и смотрел на копошащихся в ней червей. Вообще-то в банке должно быть вишневое варенье, но я, наверное, повторил опыт великого Теофраста Бомбаста фон Парацельса по созданию искусственной жизни из неживых элементов. Тот, правда, использовал банку с компотом, зарытую в кучу теплого конского навоза.

— Банка, банка, что с тобой делать? — спросил я.

— Коц! — сказала банка.

— Банка, банка, что значит «коц»?

— Это значит, что ты меня разбил, — ответила банка. — Наверное, у тебя руки растут из…

— Урра! Свобода! — радостно завопили черви, дружной гурьбой вываливаясь из треснутой банки.

Я был немного смущен: мне нечем было угостить неожиданных гостей.

— Черви, черви, что с вами делать? — спросил я.

— Хм, — презрительно хмыкнула разбитая банка.

Но черви меня не слышали.

— Свобода, братья! — шумели они, расползаясь по ковру в разные стороны.

— Банка, банка, что же делать теперь? — спросил я, когда мы остались с банкой в одиночестве; но банка молчала.

Июнь 1998 г.

Смерть Саши Брехера

Эй, вы случайно не Петя Брехер, родственник моего лучшего, незабвенного друга Саши Брехера, который… Нет? Простите, пожалуйста, конечно, но смею вас заверить, что у вас неповторимо брехеровский нос! Как, вы таки не знаете незабвенного Сашу Брехера? Очень, очень странно, ведь два года назад в нашей местной газете была очень, очень интересная статья на всей первой странице… Да, жаль, что столь выдающегося человека нет с нами… Да, он уже два года покоится с миром на кладбище, но уверяю вас, к его могиле не зарастет народная тропа! Я кстати, присутствовал при его трагической кончине и собственными глазами наблюдал, как угас этот неподражаемо светлый огонек юности, я имею в виду, конечно, Сашу Брехера.

Это было ровно два года назад, день в день, час в час. Я сидел на деревянной табуретке о четырех ногах в квартире Саши Брехера, а хозяин собственной персоной уссурийским тигром бродил взад-вперед и сверкал своими грозными брехеровскими глазами. Я спокойно восседал на сидении и медленно, по одной капельке, потягивал из стакана вишневую наливку. О, эта незабываемая вишневка! Я расскажу вам о ней как-нибудь в другой раз. Так вот, Саша Брехер метался передо мной в тесной для его широкой натуры комнате, а потом вдруг остановился и заявил:

— Карл, я решил свести счеты со своей никчемной жизнью!

Я медленно допил киршвассер (это немецкое слово, если вы понимаете) и ответил ему:

— Буду весьма рад помочь тебе.

— Спасибо, мой друг, спасибо! — конечно, Саша Брехер с жаром пожал мою руку.

Я налил себе новый стакан наливки, а Саша Брехер со скрещенными на его широкой груди руками замыслился. Надеюсь, вы догадываетесь, о каких высоких материях он думал. Как, не догадываетесь? Ну, так я тоже не имею ни малейшего понятия, о чем размышлял этот не признанный (разве кроме меня, конечно) гений.

— Но как? Как? — вскричал наконец-то он, гневно потрясая сжатыми в кулаки руками.

— К твоим услугам, — я достал из-за голенища огромный охотничий нож и протянул его своему великому другу.

— О, спасибо тебе, Карл! — Саша Брехер схватил нож, обнажил свой мощный торс и приставил жаждущее крови лезвие к желудочной области.

— Прощай, презренный мир! — вскричал он.

С порывом он прижал металл к своей коже, но сразу же отдернул его. Да, увы, но Саша Брехер боялся холода, а нож был холоден, как сердце той красотки, что посмела отвергнуть чистую руку и горячее сердце незабвенного Саши Брехера.

— Не могу, Карл! Пупырышки покрыли все мое тело!

— Нагрей его над огнем, мой великий друг!

— О, как ты мудр, Карл!

Мы зажгли газовую горелку и, грея нож, пили вишневку, передавая друг другу стакан.

Через неделю в газете на всю первую страницу гремел некролог моему лучшему другу Александру Соломоновичу Брехеру…

Да, я присутствовал при последних минутах его выдающейся жизни… Вы что-то спросили? Нет, что вы, конечно, Саша Брехер не вспорол себе живот моим охотничьим ножом по примеру японских самураев! Пока мы пили вишневку и смотрели на нагревающийся нож, Саша Брехер решил не лишать нашу страну своей бесценной жизни… Мы раскалили лезвие добела… Но когда я ушел домой, конечно, основательно покачиваясь, а Саша Брехер завалился спать… Простите, слезы наворачиваются на мои старые глаза при одном этом воспоминании… Короче, мы забыли выключить газовую горелку, и великий во всех смыслах человек угорел во сне. Простите, я высморкаюсь. Извините, вы не можете мне одолжить… Что? А, нет? Ну, ладно. Хотите послушать историю про писаную красавицу Соню Брехер, сестру незабвенного Саши Брехера, которая однажды чуть не вышла замуж? Эй, подождите, куда же вы!

16 июля 1998 г.

Рассказ про комсомолку Свету

В 1971 году жила-была комсомолка Света. Однажды она шла по улице, погруженная в серьезные размышления о своих комсомольских обязанностях и о твердой руке партии, уверенно направляющей весь советский народ к светлому будущему — коммунизму. Увы, комсомолке Свете не были чужды и пошлые стороны обывательского существования, а потому она не удержалась от того, чтобы остановиться возле на редкость красивой витрины с большой чудесной вывеской: «Березка».

— Какая изумительно восхитительная витрина, — сказала Света, ковыряя… хотя, нет, она была уже довольно взрослая и серьезная девушка, чтобы на людной улице ковырять пальчиком в своем изящном комсомольском носике.

К сожалению, именно этот носик был чрезмерно любопытным, и Света не удержалась от соблазна войти через огромную стеклянную дверь в этот удивительный магазин. Она даже заранее открыла ротик, чтобы вдоволь навосхищаться заграничными товарами и шикарным интерьером, но тут к Свете подошла высокая дама с пышной грудью, на которой хищно блестела бриллиантовая брошь. У комсомолки Светы сперло дыхание и она протянула ладонь, чтобы благоговейно погладить эти самые бриллианты на пышной груди высокой дамы, но взглянув в ее черные злые глаза, Света поспешно отдернула руку.