Евгений Рубаев - Рыбья кровь Страница 22

— А что, у вас здесь белые медведи обитают?

— Сюда редко заходят, только если какой-нибудь шалый. А вот «Дресвянская» стоит недалеко от Печорского моря, там они лютуют! Бывает, помрёт кто из людей, от магнитных бурь сердце не выдержит, или на буровой убьёт в одночасье, покойника хранят в складе деревянном, так охраняют с ружьями и костры жгут.

— А что покойника-то охранять? Сбежит что ли?

— Так белый медведь он покойника за десятки вёрст чует, нагрянет — потратит обязательно.

Рафу было непривычно слушать эти обыденные рассуждения, о «потраченных» покойниках. Он, в общем-то, рассчитывал, что повариха его подкормит с дороги, но она только чесала языком, найдя свободные свежие уши. Раф кое-как нашёл паузу и пошёл в бурдомик. Здесь опять же упоминается корень «бур». Сведущий человек может подумать, что это перекликается с корнем «БУР», что в переводе с лагерного: «барак усиленного режима». Но, как и в случае с бурскладом, это связано лишь с бурением скважин.

Бурмастер, это был Фархад, уже закончил командовать, куда унести прибывшие запасные части. Он ещё по инерции размахивал руками, потянувшись на носочки, куда какой прибамбас утащить, но уже обратился к Рафу:

— А-а-а! Вновь прибывший! Ну, давай направление.

Прошли в бурдомик, и Раф расписался в журналах. Это обозначало, что он уже обучился безопасным приёмам ведения работ, прошёл инструктаж и сдал экзамены и по технике безопасности, и по пожарной безопасности, и по всем другим всяким безопасностям вместе взятым. Судя по удовлетворённому выражению лица Фархада, Рафу должно было стать очень хорошо от этих актов росписи. Бардак-бардаком, а вдруг залетит какой-нибудь проверяющий из Москвы, да проверит, проводили ли с данным рабочим, допустим, экономическую учёбу?.. На этот случай существовали журналы, на смертельный случай — тоже. Журналы напоминали амбарную книгу, никаких изысков полиграфии. Фархад выдал Рафу каску и брезентовые рукавицы. У таких рукавиц, причём всех и во всех экспедициях, существовал конструктивный дефект: они рвались в месте, где большой палец сопрягается с основной деталью рукавицы. У всех работяг в этом месте годами была зияющая дыра, через которую попадал буровой раствор и холод. Но, рукавицы, как и вся спецовка, шились в «учреждениях», другими словами, на зонах. А с зонами не поспоришь. Объект закрытый и все технологии — тайна!

Фархад повёл Рафа селиться в вагончик. Весь посёлок представлял собой место размером с футбольное поле, по периметру стояли вагончики. Вагончики изготовляли в таких же учреждениях, что и спецодежда, только ориентированных по другому профилю, по строительству. Другие учреждения строили сборно-щитовые бараки, третьи пилили для всех брёвна на доски. В общем, индустрия процветала. Всё шилось, пилилось, и водка лилась, как оплата всего этого адского труда! Фархад подвёл к спаренному вагончику и сказал:

— Здесь место свободно, на постоянке!

Сам внутрь заходить не стал, опасаясь вопросов и требования чего-либо. Требовали всё: кинопередвижку, бильярд, занавески на окна и всё, что в дремучую голову помбура взбредёт! Аргументом было:

— А вот в соседней экспедиции телевизор привезли!

— Ну и что! — отвечал Фархад, — Ведь всё равно он передачи не берёт!

Но из толпы неслось:

— Ну и что! Пусть не показывает. А, может, настроим, антенну изобретём. Пусть стоит!

Фархад избегал таких диалогов и послал Рафа в самостоятельный путь к кровати. Внутри помещения, закатав матрасы совместно с постелью, на панцирных сетках сидели помбуры. Почти все почему-то были без одежды, лишь в нейлоновых плавках. Объяснений столь странному гардеробу можно было предположить два. Первое — персоны хотели продемонстрировать лагерные наколки, второе — в помещении было очень жарко. В центре комнатушки стоял «козёл», такая самодельная электропечь на стальных ножках. На печи находилось цинковое ведро, в котором кипело ключом, судя по запаху, мясо. Собравшиеся в вагончике люди по очереди подбегали к ведру, подцепляли вилкой кусок серого мяса и острым ножом отрезали кусочек с краю. Потам прожёвывали кусочек и единодушно поддакивали:

— Не-е-ет! Ещё не готово! Не готово!

Запах для толком не евшего несколько дней Рафа стоял душераздирающий! Тот, который сидел на одной из коек, что у окна, на правах старшего скомандовал ему:

— Чё стоишь? Занимай свободную шконку. Та свободна! — и указал на свободную кровать у входа.

Засаленный мазутом матрац на койке был так же скатан в рулон, внутри которого находилась красного цвета подушка, с комьями ваты внутри. Раф без комментариев бросил сумку и спецовку на сетку кровати, которая была не панцирная, а из проволочных крючочков, и представился:

— Раф!

Все присутствующие, их было человек пять, почти хором, параллельно представились, поэтому Раф сразу не разобрал, кого как зовут. Он только понял, что того, который казался старшим, зовут Лист. Впоследствии это оказалась фамилия, а звали его Ваня. Это имя ему не нравилось, поэтому для всех он был Лист. Возможно, это была когда-то кличка, или кличка его отца, которая потом органично перешла в фамилию. Еще беспризорным в детском доме давали фамилии «с потолка», но на человека, имеющего отношение к музыке, Лист не походил. Если бы Раф разбирался в тюремной геральдике, он, может, смог что-либо про него сказать. А так, перед ним сидел с ногами на кровати крепко сложенный жилистый человек. На плечах и на ногах выше колена у него были наколки в виде звёзд с восьмью концами. Ещё был наколот меч, обвитый змеёй, роза, обмотанная колючей проволокой, и многое другое. Как понимал Раф, наколки были серьёзные, таких, чтобы сделаны были в порыве минутной слабости, не было. Потом уже, когда Лист метнулся к ведру, он заметил на спине изображение храма, только, сколько куполов — сосчитать не сумел. В этот момент, обладатель храма на спине предложил:

— Бери вилку, пробуй!

Раф с удовольствием отрезал изрядный кусок и с лёгкостью проглотил его.

— Ну, как? — спросил его, как чуть позже уяснилось его имя, Сапог.

Это был помбур по фамилии Сапожников. Кроме длинной фамилии он имел очки с большими диоптриями. Это не мешало ему проходить медкомиссию, так, как её никто никогда не проходил. Всех здесь звали по кличкам, трансформированным, в основном, из фамилий. Кроме, разве что, Геббельса и Утопленника.

— Очень хороший вкус! — ответил Раф.

— Жуётся нормально?

— Отлично! — нахваливал он.

— Ну, тогда снимаем. Воду давай сливай!

— Странно, бульон выбрасывают! — думал Раф, — Наверное, оленя завалили, мяса много, вот и не нужен никому бульон!

На самом деле, обитатели вагончика с утра убили приблудившуюся собаку. Может, от хантов она сбежала, от побоев. Может, где сейсмики на тягаче проезжали. Никакого транспорта никто не видел, а собака появилась. Её сварили в ведре, даже не став выяснять подробности. Рафу не стали даже уточнять, что он ел. Всё так были уверены, что каждый знает, что там варится, а лишний раз распространяться не желали: «Вдруг хозяин собаки объявится? Начнёт права качать». А так — от нынешнего люда слова не добьёшься! На всё один ответ: «Ничего не видел! Ничего не знаю!». От такого отношения к жизни сплетен здесь очень мало.

После такой закуски заварили жидкий чаёк. Норма заварки для этого десерта везде существовала одинаковая: на трёхлитровый эмалированный чайник — пятидесятиграммовую пачку чая. К тем временам к грузинскому чаю уже стали подмешивать индийский, стали купажировать, назывался этот чай «номер 36». Такой чай считался деликатесом, пили его некоторые работяги даже с сахаром и, если присутствовало, — с печеньем или сухарями из засохшего хлеба. Таким гурманом среди присутствующих был Вова Фёдоров. Работал он помощником дизелиста, другими словами, выполнял всю грязную работу в дизельном помещении. Хотя удостоверение для обслуживания дизелей имел. Судя по его запойному характеру, удостоверение он приобрёл чудесным образом.

Его родной отец работал в Республике Чувашия каким-то высоким партайгеноссе, и, возможно, чтобы сын совсем не пропал, он выправил ему диплом дизелиста. Но для самостоятельной работы у дизелей Вова не дотягивал. Трудолюбив он был неимоверно и пожрать любил тоже на славу! Он в ларьке всегда отоваривался на огромные суммы сладостями, и все этими щедротами пользовались, благодаря его мягкому характеру. Однако вместо благодарности над ним постоянно шутили. С утра сегодня перевели будильник на два часа вперёд и разбудили его на завтрак в пять утра. Доверчивый Вова сорвался полуодетый, с полуоткрытыми глазами, как сомнамбула, примчался в столовую. Повариха, не выспавшаяся как всегда, ещё только курила и мороковала, чего бы этим сволочам сегодня заварганить на завтрак?

Прервал её глубокие раздумья ворвавшийся Вова и стал требовать завтрак. Ничего не разобравшаяся повариха погнала его большой поварёшкой. Его разыгрывали таким образом уже несколько десятков раз. Несмотря на нажитый отрицательный опыт, он каждый раз срывался с кровати в столовую. Но при всём феноменальном обжорстве он был не толстый, даже худощавый. Все килокалории у него выходили на работу, был он парень не ленивый. Если где-нибудь под выхлопными трубами возникала промазученная земля — это была делянка для Вовы. Инициативу он никогда не проявлял никакую, но по первой команде хватал лопату и начинал носить вёдрами пропитанную маслом землю за обваловку. За это его не то, что не лелеяли другие дизелисты, а наоборот, всегда его гнобили, говорили: