Миа Коуту - Божьи яды и чертовы снадобья. Неизлечимые судьбы поселка Мгла Страница 22

— Причина всего заперта у нее в спальне. И зовется Бартоломеу Одиноку.

— При чем он?

— Из-за него Деолинда расхотела жить.

— Так она не от аборта умерла?

— Нет, все было совсем не так.

— Администратор, расскажите как оно было. Пожалуйста, расскажите мне правду. Я совсем запутался…

— Я больше не Администратор. От попутчиков узнал.

— Я тоже об этом слышал.

— У вас в стране тоже так бывает?

— Так — это как?

— Используют человека, а потом выкинут, как кожуру от банана?

По словам Уважайму, дело было простое. Он воспротивился неконтролируемой вырубке леса, не зная, что предприятие принадлежит влиятельному политику.

— Мы никогда не станем никем, если будем командовать в стране, как у себя на заднем дворе, и руководить экономикой, как будто это блошиный рынок. Знаете, кто сказал?

— Не знаю и знать не хочу. Мне бы теперь о другом…

— Но зато вот что хорошо, друг мой: теперь я могу напиваться при всех. Могу нализаться и выложить все, что на сердце накипело.

— Извините, Уважайму, но у меня в голове одна только Деолинда. Я не могу уехать отсюда, пока не пойму, что случилось с Деолиндой.

— Время у вас есть?

— Я жду автобуса. Думаю, он отправится нескоро.

— А хватит терпения дослушать до конца?

— В Африке я научился больше слушать, чем говорить.

— Слушать — тоже значит говорить.

Администратор приваливается спиной к дверям, тщательно сложив платок, аккуратно засовывает его в карман рубахи и только после этого приступает к рассказу.

— Это Деолинда убила Бартоломеу.

— Бартоломеу жив.

— Но недолго протянет. Она заразила его этой болезнью.

— Болезнью? Какой болезнью?

Администратор продолжает говорить, как будто не слышит. Деолинда вернулась во Мглу больной и своей болезнью отомстила старику, который изнасиловал ее в детстве.

— Да. Люди рождаются, не спросясь, и умирают без разрешения.

Дело было так: как только Деолинда вернулась из города, Бартоломеу снова взял ее в осаду. А из ада как вырвешься? Остается только самому заделаться чертом. Так красавица и поступила: соблазнила механика и напомнила ему о прошлых грехах. Раны во рту своей же слюной и лечатся.

— Бартоломеу все знал.

— Что он знал?

— Знал, что Деолинда больна и чем больна. По-моему, это было самоубийство, — подводит итог Уважайму.

И повторяет: старый механик был уверен, что заразится, но все равно бросился в роковые объятия.

Никто в поселке не знал всей истории до конца, только он и супруги Одиноку. Бартоломеу заперся в комнате. В знак траура по Деолинде и по самому себе. А Мунда? Она говорит, что ходит плакать к реке, но это неправда. На самом деле она ходит на могилу, вернее, ходит повидаться с тенью Деолинды.

— Болезнь Деолинды, дорогой доктор, это та самая болезнь, о которой вы думаете, но в терминальной фазе. За себя не боитесь?

— Ну, в Лиссабоне мы предохранялись.

Администратор с мудрой снисходительностью качает головой. Ладонь его поглаживает огромное пузо. Тот, кто, как он, хранит столько секретов, становится в конце концов властелином прошлого.

— Ну вот вы и знаете, как дело было.

— Вы уж меня простите, дорогой Администратор, но я слышал столько вариантов, что уже ничему не верю.

Вера нужна тем, кто пробуждается, вера нужна тем, кто приходит. А он отбывает, он задергивает душу теми же занавесками, от которых так сумрачно в доме супругов Одиноку.

— Ладно, можете не верить, но я еще расскажу вам о последних днях Деолинды Одиноку.

На самом деле конец не слишком отличался от начала: судьба не берегла красавицу Деолинду. Она была уже очень больна, когда пришла к Уважайму и попросила отвезти ее в Зимбабве к знахарю. Но там ей стало еще хуже. На обратном пути она так обессилела, что не смогла доехать до поселка. Сошла на предыдущей остановке и попросила, чтобы к ней позвали мать. Поселилась на маленьком немецком кладбище, куда из суеверия никто никогда не ходит. Там через несколько дней и умерла. Не потребовалось даже, чтобы сердце остановилось. Она до того иссохла, что, когда ее хотели похоронить, обнаружилось, что закапывать-то и нечего.

— И вот еще что, доктор…

— Говорите, я уже не слушаю. Я разучился слушать.

— Бартоломеу не насиловал собственную дочь.

— Говорите-говорите, мои уши уже ушли куда-то за горизонт.

— Деолинда ему не дочь, а свояченица.

Надо расставить все точки над «i». Деолинда — младшая сестра Мунды. Переехав во Мглу, супруги привезли с собой девочку и скрыли, кто она на самом деле. Они страдали оттого, что не могли иметь детей. Так что показывали всем сестренку Мунды и говорили: это наша дочь. Здесь их никто не знал, так что никто и не усомнился.

Вот потому-то и враждовали два старых земляка. Ссоры между Бартоломеу и Уважайму, взаимная злоба — все это было не из-за политики. Оба любили Деолинду.

— Хочу, чтобы вы знали, доктор: я ни разу пальцем не тронул Деолинду, ни разу не прикоснулся ни к матери, ни к так называемой дочери… Вы мне верите?

— Мунда мне рассказывала, что все как раз наоборот. Она говорила, что Деолинда даже аборт делала, потому что была беременна от вас.

— Все ложь. Мунда сама это сочинила и теперь убеждена, что я виноват. Вы мне не верите?

— Я никому не верю. Верил Деолинде. Думал, здесь ее застану…

Врач достает из чемодана альбом с фотографиями. Листает страницу за страницей, а Уважайму заглядывает ему через плечо.

— Я увезу Деолинду с собой на этих фотографиях… Смогу рассматривать их каждый вечер. Вот видите, на этой она совсем девочка…

— Извините, доктор, но это не Деолинда.

— Как не Деолинда?

— Это Мунда.

— Не может быть.

— Это Мунда. Я знаю. Я сам ее фотографировал.

Врач с недоверчивой усмешкой снова прячет альбом, медленно закрывает чемодан, встает и вглядывается в горизонт. Он пытается разглядеть машину, которая увезет его далеко отсюда. Но машины — ни следа.

— Я велел им заправиться горючим, — говорит Администратор.

Возможно, это последний его приказ. Однако ему беспрекословно повиновались. Отвезя врача в город, машина должна вернуться в поселок и отправиться на побережье. По срочному делу.

— Знаете, за чем я послал машину? Арендовать в устье реки какой-нибудь катер. Погрузим его в кузов и привезем сюда, во Мглу.

— А зачем нам катер в поселке?

— По просьбе Бартоломеу. Погодите, я вам покажу…

Уважайму достает из кармана листок, который недавно передал ему мальчишка и отдает его Сидониу.

— Прочтите. Эту записку прислал мне мой старый друг Бартоломеу Одиноку…

Врач берет измятый листок и читает расплывающиеся строчки. Отставной Администратор заглядывает в лицо португальцу и спрашивает жалобно:

— Видали? На это я вынужден тратить свои последние деньги…

Придется пустить налево часть суммы, которую он хотел израсходовать на предвыборную кампанию. А теперь потратит на аренду корабля.

— Бартоломеу псих. Что выдумал! Просит меня, чтобы на похоронах его тело, видите ли, находилось на борту судна…

Просьба дикая, но Уважайму намерен исполнить ее. А если деньги останутся, он, возможно, прикупит еще и краски, чтобы написать на борту «Инфант дон Генрих». Да только надо ли? Его старинный соперник почти совсем ослеп.

— Так что ж, ваша многолетняя вражда прошла?

Уважайму не отвечает. Только со значением улыбается.

Стряхивает пыль, успевшую осесть на чемоданах, и ставит на один из них ногу. Врач решительно поднимается:

— Извините меня, Уважайму, но мне надо идти… есть дело.

— Я знаю, что за дело.

— Можно вас попросить, чтобы вы постерегли мои чемоданы?

— Ступайте, дружище, я велю кому-нибудь посторожить. И послушайте, что я вам еще скажу, послушайте сердцем: вы не виноваты.

— В чем не виноват?

— Во всем этом.

— Что значит «все это»?

— Все, что здесь случилось с вами, с Деолиндой, с Мундой, с Бартоломеу. Иначе быть не могло. Это жизнь, а от жизни не излечишься.

Португалец сбегает по ступенькам. У него последнее срочное дело. Он не может уехать, не побывав там, где похоронена Деолинда.

— Я пройдусь немного и сразу же назад.

Португалец обманывает: говорит, что хочет проститься с поселком, со своей маленькой Африкой. Машет рукой Администратору и делает вид, что отправляется на рынок. Но когда чувствует, что скрылся с глаз Уважайму, выходит на шоссе и чуть ли не бежит по нему прочь из поселка до столба с табличкой первой остановки. Там он сворачивает к реке и идет, не останавливаясь, до первых могил. Торопливые шаги Сидониу Розы тревожат покой запретного места — немецкого кладбища.

— Я знала, что вы придете.

Голос Мунды не застает португальца врасплох. То, что она здесь, только подтверждает его подозрения. Мулатка сидит на камне рядом с железным крестом. Подойдя, Сидониу видит, что на самом деле это старый якорь. Тут, наверное, могила Деолинды, — думает португалец. — Бартоломеу, стало быть, соорудил на ней распятие из якоря.