Камен Калчев - Новые встречи Страница 22

— Товарищ Орлова, к нам гость пожаловал.

— Что за гость? — машинально спросила Ружа, наклонившись за ключом, который уронила на пол.

— Да вот Борис Желев…

— Никаких гостей я не принимаю, — заявила она, не поднимая головы. — У меня столько работы, что…

— Но товарищ Желев поручил доложить ему о вашем приезде.

Ружа выпрямилась с ключом в руке и удивленно посмотрела на незадачливого паренька, взиравшего на нее с почтительным уважением.

— Доложить ему?

Паренек, как видно, не уловил иронии.

— Да, сказал, что будет в главной бухгалтерии.

— Ладно, ладно. Доложи поди — пускай подождет.

Открыв дверь, она вошла в кабинет.

— Передам, товарищ Орлова.

С этими словами он повернул назад и увидел шедшего навстречу Бориса Желева. Он был в белой нейлоновой рубашке и короткой ярко-оранжевой куртке; клетчатую кепку он не потрудился снять с головы. Габардиновые брюки и белые парусиновые туфли завершали его изящный туалет. Всем своим обликом — выбритый, разутюженный и надушенный, с тяжелой кожаной сумкой в руках — Борис напоминал преуспевающего комивояжера в расцвете карьеры, еще до посадки в тюрьму.

— А, вот кстати! — воскликнул он, останавливаясь в дверях директорского кабинета. — Я уже собрался уходить!

С минуту они молча смотрели друг на друга, затем Борис повторил:

— Еще немного, и ты не застала бы меня.

Ружа нетерпеливым жестом поправила прическу и сказала:

— Входите, входите! — И, обратившись к Иванке, добавила: — Оставайся и ты, если хочешь, конечно.

— Спасибо, я лучше займусь подготовкой материалов по вопросу, о котором мы говорили в Горкоме.

Проходя мимо Бориса, она смущенно протянула ему руку. Тот небрежно ответил на приветствие, как бы не заметив протянутой руки, и вошел, озираясь по сторонам с таким видом, словно занимал когда-то этот кабинет или должен был занять.

Ружа закрыла дверь, прошла на свое место за столом и сказала уже более спокойно:

— Ну вот, теперь здравствуй и садись, где понравится.

— Благодарю! — ответил Борис, усаживаясь в самое большое кресло у стола. — Тут все по-прежнему, — продолжал он, переводя взгляд с одного предмета на другой, как бы оценивая их, — за исключением некоторых портретов, следы Чолака сохранились. Разумеется, особых перемен и не могло быть, но все же я не простил бы вам, если б вы пошли по его стопам. Он был типичный носитель культовщины на «Балканской звезде». Не раз я бил тревогу по этому поводу, пока за него не взялись. Но что было, то было. Теперь нужно смотреть вперед.

Он говорил не спеша, обследуя взглядом директорский кабинет. Тут вот где-то, слева от стола, высоко на стене висел его увеличенный портрет — гордость фотографии «Сюрприз». Вместо него, по-видимому с целью заполнить пустой квадрат, повесили географическую карту. Борис не сделал никакого замечания, но глаза его часто обращались в эту сторону.

Ружа слушала его молча, не прерывая. И упорно смотрела на листок календаря, стараясь сдержать раздражение, которое Борис вызывал у нее своим высокомерным гоном. Заметив ее нетерпение, Борис сказал сочувственно:

— Похоже, и у тебя нервы не в порядке, как у меня. Я, конечно, не стану тебя задерживать. — Он посмотрел на свои часы. — Время дорого для всех нас. И меня ждет куча срочных дел. Не люблю откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.

Борис опять взглянул на часы — золотой хронометр с множеством цифр и стрелок, блестевших при малейшем движении руки. Сквозь нейлоновую рубашку просвечивала майка. Куртка застегивалась спереди на молнию. Такие же молнии были и на карманах. Борис то расстегивал их, то застегивал. И часы, и молнии, и нейлон, и усики, тонким шнурочком выведенные над верхней губой, — все говорило о том, что Борис Желев вкусил цивилизации в той среде, где он жил и подвизался последние три года. Вынув из внутреннего карманчика своей куртки никелированный портсигар, Борис попросил разрешения закурить. Получив согласие, он запалил сигарету и с наслаждением стал затягиваться, каждый раз слегка жмурясь от удовольствия.

Одет он был действительно хорошо, имел, казалось, все, что полагается, даже золотые часы, и тем не менее лицо его выражало какую-то растерянность и недовольство, чего он при всем своем самолюбии не мог скрыть за развязной манерой поведения. Он говорил, что счастлив, а глаза его светились холодно и остро, словно искали, кого бы уколоть. Близко сидящие около тонкого, заостренного носа, они глубоко запали, что делало его похожим на хищную птицу, выгнанную из гнезда.

Ружа заметила эту озлобленность, ясно написанную на лице Бориса, и подивилась, как может измениться человек за какие-то три года. Будто не Борис сидел перед ней, а лишь жалкое его подобие. Раньше он производил впечатление более спокойного и благодушного человека. Взгляд его не был таким колючим и бегающим; на лице не было столько морщин, особенно возле рта и глаз. Волосы поредели и поседели на висках. Не хватало переднего зуба, и это тоже старило его. Да, он постарел, исхудал, выглядел измученным — то ли от чрезмерного труда, то ли от душевных переживаний. Конечно, при подобных обстоятельствах такое может случиться со всяким: и постареешь, и потеряешь прежнюю привлекательность, и зуба лишишься, и морщины исчертят лицо… Но откуда эта дерзость и самонадеянность? Это высокомерие? К чему эти нейлоновые тряпки, часы и этот дурацкий никелированный портсигар, издающий, как камертон, высокий протяжный звук, когда его открывают? Откуда эти купеческие выражения и затуманенный, надменный взгляд? Ружа пристально смотрела на него, и отвращение к этому человеку постепенно сменялось жалостью, претензии его казались смешными. Ничего не замечая, Борис завел речь о своей машине, которую продал перед отъездом.

— Это, собственно, не автомобиль, — говорил он пренебрежительно, — а таратайка какая-то, именуемая «фольксваген», немецкое изобретение, которое я чуть не даром отдал моему приятелю доктору. Из-за этого я и прибыл сюда позже, чем собирался. Вы получили мое письмо?

— Да.

— Оно было написано под напором особых чувств… Между прочим, я думал тогда, что директором здесь по-прежнему Чолак. Потому и позволил себе в начале некоторые остроты. Да. Чуть позднее я узнал о провале Чолака. И это совсем меня не удивило. Но дело прошлое. Посмотрим, что будет!

Борис снова раскрыл портсигар, и по комнате разнеслось уже знакомое «ля». Закурил новую сигарету. И, окутанный табачным дымом, принялся разглагольствовать о том, каким должен быть руководитель предприятия, чтобы повысить жизненный уровень рабочих и наладить производство.

Ружа слушала его рассеянно. Порой теряла нить рассуждений и с испугом вскидывала на него глаза — не понял ли он, как надоел ей этот разговор. А он продолжал упиваться собственным красноречием, пока не исчерпал весь запас высказываний на эту тему. Тогда, взглянув на часы, он как-то неожиданно встал.

— Надо идти. И у тебя, наверно, много дел, и я не успел еще ни с кем повидаться. С поезда — прямо сюда.

И он опять увлекся рассказом: как ехал, когда прибыл, о чем думал, какие планы строил. Ружа не узнавала его. Вместо утраченной славы буйно разрослись ораторские способности, заглушившие скромность и приличие. Зачем понадобилось ему выдумывать, что пришел прямо сюда? Разве он не отправился с вокзала в гостиницу снять номер, а потом к Виктории Беглишке — узнать, где Гита, и, лишь обескураженный полным неведением, прикатил на «Балканскую звезду», где начал, как бывало, распоряжаться? Зачем он прикидывается перед Ружей, стараясь произвести на нее выгодное впечатление? Он пришел сюда, чтобы выяснить, на что он может рассчитывать, и между прочим расспросить о своей жене, отсутствие которой весьма его тревожило. Тем более что он отправил ей телеграмму с просьбой встретить его на вокзале, на которую она никак не отозвалась, словно сквозь землю провалилась.

— Да, — заключил он, чувствуя, что надо все же как-то объяснить свой визит, — я пришел сюда потому, что не получил ответа на письмо. И, во-вторых, я дорожу своей репутацией!.. Что касается денег — деньги у меня есть!

— Товарищ Желев! — резко поднявшись, заговорила Ружа. — Не кажется ли вам, что вы слишком нянчитесь со своей репутацией?

— Почему вдруг «вы»? — удивился Борис.

— Разве вы не догадываетесь, что мы давно перестали заниматься вашей репутацией? К чему все эти разговоры?.. Скажите прямо — желаете вы работать или не желаете… Если желаете — пожалуйста, никто вам не мешает!

— Вот как? — сказал он, пораженный ее тоном. — А я и не знал, что могу работать, если захочу… Смотри ты, это ново для меня… Интересно, я и не подозревал… Потребовалось прийти сюда, чтобы узнать об этом.

— Не прикидывайтесь.

— Странно! Не понимаю, однако, зачем нервничать, когда все уже выяснено… Некрасиво!