Сомали Мам - Шепот ужаса Страница 22

Я попросила у «Врачей без границ» машину с водителем, чтобы отвозить в клинику особенно пострадавших девушек. Когда же решение повисло в воздухе, я, отчаявшись, во время очередной поездки в бордель взяла с собой жену начальника Пьера, чтобы та убедилась во всем собственными глазами. Звали ее Мария-Луиза, она тоже была врачом, да к тому же и просто хорошей женщиной. Мария-Луиза увидела грязных избитых девочек, увидела их раны и шрамы и ужаснулась. На обратном пути по дороге в офис она молчала. Потом Мария-Луиза лично проследила за тем, чтобы мне выделили машину.

Поездка во Францию изменила меня. Я уже не боялась людей. Большую часть дня я проводила в походах по окрестным борделям, причем моей целью было не только раздать презервативы и буклеты о ВИЧ или отвезти девочек в клинику. Для меня очень важно было пообщаться с девочками, наладить с ними контакт.

Еще когда я была в борделе тетушки Пэувэ, мне часто не хватало простого человеческого участия, дружеских объятий, я плакала от одиночества и равнодушия окружающих. Теперь я решила помогать другим.

В Кратьэхе девушки в основном расплачивались по долгам, как и я в свое время. Они отрабатывали то, что назанимали их родители или родственники. Некоторые сами согласились на такой шаг: если ты девочка, ты обязана во всем подчиняться родительской воле. Если семья требует от тебя торговать собой, чтобы младший брат мог ходить в школу или мать играть в азартные игры, ты покоряешься. У тебя нет выбора.

Некоторых девушек продавали насовсем. Эти оказывались в самых жутких местах, где хозяева были самыми жестокими, заведения строго охранялись, а девочек набирали самых молоденьких. Они становились пленницами, и у меня не было возможности вывезти их в клинику. Но в других борделях порядки были не такие жесткие.

Сутенеры знали, что их подопечные не попытаются бежать. Волю девушки легко сломить, она быстро понимает, что ей некуда податься. Она не может вернуться домой, потому что ее там больше не ждут — она ведь «порченая». Она не владеет никакой профессией, не может заработать себе на жизнь. Так или иначе, но она принуждена продавать себя. Я на себе испытала весь этот ужас.

Первая девушка, которой я помогла бежать, была темнокожей, как и я. С длинными волосами, до самой поясницы. Ей было шестнадцать, она работала проституткой около года. Ее сторожили, но я должна была помочь ей.

В Санбо, деревеньке в десяти милях от Кратьэха вверх по течению Меконга, я нашла портниху. Портниха согласилась принимать девушек и обучать их швейному делу, беря по сто долларов за каждую ученицу. Я попросила у Пьера денег. Он дал. Огромной заслугой Пьера было то, что он всегда откликался на подобные просьбы.

Я вернулась в бордель и сказала мибун, что на следующий день девушке необходимо явиться в клинику — пройти курс лечения. Когда же мы с девушкой остались наедине, я сказала ей, чтобы она не возвращалась. Своей напарнице я не доверяла — та слишком любила деньги, поэтому попросила девушку прийти ко мне домой, откуда я отвезу ее в деревню. Когда же в поисках девушки мибун с охранниками пришли в клинику, оказалось, никто ее не видел, и им сказали, что, должно быть, девчонка сбежала, мол, такое иногда случается. Те и ушли.

Деревня Санбо находилась достаточно далеко — там охранники не искали беглянок. Я заплатила портнихе за двух девушек, потом еще за двух, направленных к ней обучаться швейному мастерству. Кроме того, я снабдила их небольшими средствами на жизнь. Я не выкупала их из борделей, нет — таких денег у меня не было. Но я находила для них выход из положения, им оставалось только выбраться из борделя.

Так прошло два месяца, пока один из сутенеров близлежащего борделя не приставил к моему виску пистолет. Я знала этого сутенера. Старика звали Енг. Я не пыталась подговорить к побегу его девушек. Проститутки в его борделе тщательно охранялись, он не позволял им выходить на улицу.

В бордель этого Енга я шла раздать презервативы и поговорить с девушками. Старик дремал в кресле, но как только я начала подниматься по лестнице к дому на сваях, он встал, а в руке у него оказался пистолет. Приставив его к моему виску, старик сказал, чтобы я убиралась, иначе он меня пристрелит.

Я посмотрела на него. Не знаю, откуда во мне взялась смелость, но я сказала: «Убьешь меня, твои жена и дети сядут в тюрьму. За меня есть кому заступиться. Ты знаешь, кто я такая. Все твои родственники распрощаются с жизнью».

И он опустил пистолет. Ведь я была «французской кхмеркой», женой белого.

Потом уже, когда я рассказала об этом случае Пьеру, он посоветовал мне заявить в полицию — так поступил бы любой иностранец. Оказалось, что начальником полиции в нашем округе был брат Ивонн, той самой женщины, которая готовила и убиралась в нашем доме. Енга тут же заключили под стражу; и некоторое время я жила спокойно.

Я понимала, что необходимо было подыскать помещение, где бывшие проститутки могли бы жить в безопасности и получать профессию. Зарплата Пьера была не резиновая, а в борделях томилось еще столько девушек! Будь у меня деньги, можно было бы вызволить пленниц. Тогда я начала записывать свои идеи и задумалась о благотворительной организации, с помощью которой можно было бы собрать необходимую сумму.

Неожиданно я почувствовала себя плохо. Мне никогда не приходила в голову мысль о том, что я могу забеременеть. За все то время, которое я провела в публичном доме, этого ни разу не случилось, поэтому я решила, что не способна родить ребенка. К тому же для пущей верности я принимала противозачаточные пилюли. Поэтому, убедившись в настоящей причине своего недомогания, я запаниковала.

Мне казалось, что я не хочу детей, ведь они такие ранимые, так остро чувствуют боль, их невозможно оградить от невзгод. Мне казалось, что я никогда не смогу воспитывать ребенка как следует, потому что у меня никогда не было матери. Однако Пьер обрадовался и успокоил: «Ничего, природа обо всем позаботится». Хотя я в это и не верила, услышать от него такие слова было приятно.

Пьер начал помогать мне с моей задумкой о благотворительной организации. Вдвоем с Эриком Мёрманом, другом Пьера, также работавшим на «Врачей без границ», они начали писать устав будущей организации. Затем Пьеру пообещали новую работу в Пномпене, в одной американской организации, оказывавшей помощь местному населению. Платить обещали гораздо больше, и Пьер сказал, что принял их приглашение.

Глава 10. Новые начинания

В Пномпене мы подыскали себе квартиру с двумя спальнями на окраине города, в районе Туол Кок. Дома здесь были дешевле, с садиками, однако белые в этих местах не селились. Я и не догадывалась, что мы переехали в самое логово публичных домов.

Однако вскоре это стало известно. Прямо по соседству с нашим домом находился бордель под вывеской «Разбитый кокос» — кокосом кхмеры называют «тайное место» женщины. У борделя стояла мибун и покрикивала на тех девушек, которые завлекали клиентов не особенно активно. Девушки были совсем молоденькие. Я не видела ни одной старше девятнадцати, многие выглядели на двенадцать.

Вдоль всей дороги, ведущей в город, почти на целую милю растянулись убогие лачуги. Стоявшие рядом девушки с размалеванными лицами манили к себе проходящих мимо мужчин. Девушки эти предназначались в основном для местных: водителей такси, строителей, рабочих… Но были и такие бордели у дороги, которые имели свою специализацию. Они торговали маленькими девочками. Местные называли улицу «Антенна» — по высокой башне, передающий радиосигнал. Однако среди иностранцев она стала известна как la rue des petites fleurs — «улица маленьких цветков».

Через несколько дней после переезда к нам зашел полицейский — зарегистрировать нас как новоприбывших. Поскольку Пьер был иностранцем, мы удостоились личного визита полицейского. Это был молодой парень, не старше девятнадцати, и выглядел каким-то голодным. Я угостила его рыбным супом, налила чаю, он же тем временем рассказал немного о себе. Звали его Сриенг.

Я была уже на шестом месяце, но все же не могла сидеть дома сложа руки. Не такой я человек. Я не могла делать вид, что не замечаю борделей вокруг, поэтому снова, как и в Кратьэхе, начала распространять презервативы и беседовать с девушками. Представляться сотрудником из международной гуманитарной организации «Врачи без границ» было не слишком удачной мыслью, но ничего лучшего мне в голову не пришло.

Приходилось заставлять себя идти в эти сырые, грязные подворотни за Центральным рынком, где я когда-то продавала себя. Я так никогда и не смогла дойти до борделя тетушки Пэувэ. Слишком живы были воспоминания — стоило только приблизиться к тем местам, как мне становилось плохо.

Не знаю, узнавали ли меня на улицах. Может, и нет. Я иначе одевалась, да и сама стала совсем другой. Кто разглядит в уверенной в себе, хорошо одетой женщине жалкое, щуплое привидение, которое звали «черной» или Айя? Никого из знакомых я разыскивать не стала.