Жиль Мартен-Шоффье - Милый друг Ариэль Страница 23

— Видите ли, настоящее — это единственная вещь, которой можно лишиться. Вспомните Блаженного Августина: все в настоящем, даже прошлое, называемое «памятью», и будущее, являющее собой ожидание. Или боязнь грядущего, если вам так больше нравится…

И так далее, и тому подобное. Я слушала его вполуха, одновременно думая о покупке квартиры, где буду в полном одиночестве готовить себе салаты с грейпфрутом и креветками. Если уж сам Блаженный Августин объяснял, что я нахожусь в зале ожидания, то нечего и спорить. Остается только как можно лучше украсить помещение. И поручить матери приготовить надежный запасной выход. Уж тут-то мы с ней были идеальной парой. Когда Гарри смолк, чтобы перевести дыхание, я послала ему губами легкий примиряющий воздушный поцелуй:

— Если отцы церкви предусмотрели мой случай, это в корне меняет дело. Я удовольствуюсь тем, что поблагодарю их за дарованное богатство, и больше не буду терзаться сомнениями, клянусь! Устраивает?

Ну разумеется, это его устраивало. Как устраивала гусиная печенка. И морской язык. И уж конечно, суфле с ликером Grand-Marnier. Здесь, посреди озера, все было устроено в высшей степени прекрасно. На протяжении двух часов он жевал и пережевывал Откровенность и Цинизм, два источника своего ораторского вдохновения. Потом, на обратном пути в Милан, задремал, осоловев от вина. Я воспользовалась этим, чтобы привести в порядок свои мечты: первым делом купить отцу авторучку у Cartier, затем к Mugler и Dior…

В аэропорту Бурже я так и не увидела таможенников. Миланский рейс их не интересовал. Так что мой кожаный саквояжик въехал в Париж без всяких препятствий. Я победила: отныне начиналась новая жизнь — простая и безмятежная.

Глава X

Издали богатство кажется волшебной мечтой. Но при ближайшем рассмотрении в нем иногда обнаруживаются подводные камни. Излишне объяснять, что это мудрое соображение не приходило мне в голову летом 1989 года. Вступив в клуб миллионеров, я вообразила себя гурией в райских садах Магомета и недолго думая на следующий же день после поездки в Лугано в 10 часов утра отправилась в «Пуату» — увольняться.

Повелительным тоном я истребовала у секретарши немедленной встречи с Люси де Вибер, знаменитой Люцифершей, противной святошей, которая чуть ли не крестилась, сталкиваясь со мной в коридоре. Она считала меня шлюхой и позже без зазрения совести обливала помоями перед следователем Лекорром, но в тот день, услышав о моем намерении уйти, начала с отказа. Не буду описывать ее праведный гнев. Можно ли слушать без смеха, как повелительница персонала толкует вам о корпоративной этике? Я, во всяком случае, в этом не нуждалась. Для своего «прощания в Фонтенбло» я экипировалась по высшему классу: в моем туалете были представлены Chanel, Guerlain, Cartier, Celine и Dior; и, когда она завела речи о лояльности своих служащих к фирме «Пуату», я живо поставила ее на место тоном герцогини при дворе:

— Будьте любезны, избавьте меня от ваших сказочек о преданных тружениках. На что им надеяться, вашим вышколенным кадрам? На то, что «Пуату» воздвигнет им памятник за верную службу? Сильно сомневаюсь. Достаточно посмотреть на них в вестибюле в шесть часов вечера: они рвутся наружу, как быки на арену.

В общем, сцена получилась до того драматичная, как будто Ланселот Озерный отказывался от звания рыцаря Круглого Стола. Люси даже не могла смотреть мне в глаза, до того она меня ненавидела. Ее взгляд блуждал по бумагам на столе, а голова тряслась так, что мне даже страшно стало: вдруг да оторвется! Эта поганка пришла в себя лишь в тот миг, когда я вернула ей кредитную карту «Пуату»: схватила ее, как голодный корку хлеба. И тут же едким тоном осведомилась, когда я покину квартиру на улице Любек. Я ответила: как можно скорее — и удалилась с величественным видом знатной особы, которую утомляют все эти низменные подробности. Скажу сразу: никогда еще легкомысленный поступок не приносил столько пользы, как мне эта выходка. Два года спустя, когда на меня обрушилось несчастье, мой молниеносный уход заткнул рот адвокатам «Пуату». Вся их защита строилась на утверждении, что Ариэль Кергантелек, куколка министра, принятая на работу по его приказу, получала зарплату ровно ничего не делая. Но в таком случае почему же они уволили меня сразу, как только перестали нуждаться в моих услугах? Ибо такова была моя версия событий: когда между нами завязалась битва, обе стороны начали клепать друг на друга, как на мертвых. Но даже под страхом смертной казни у меня не вырвали бы признания, что я ушла по собственной воле.

Я «работала» в «Пуату» на протяжении года, но так и не уразумела, где тут можно найти такси. Поэтому, будучи весьма скромной миллионершей, спустилась в метро и проехала до Оперы. Естественно, оттуда ноги привели меня на улицу Мира. Я обожаю это название, как и площадь Согласия, как в Ванне — площадь Де Лис[48]. Это не людские имена, это названия добродетелей или игр, совсем как в Китае, где дорога Просвещенной Мудрости проходит под вратами Всеобщей Гармонии и приводит к Вилле Лотосов. Из меня получилась бы очаровательная наложница при императорском дворе. Ну или в худшем случае кокотка с площади Оперы, эта роль мне тоже прекрасно подошла бы. Выходящие на площадь улицы неизменно чаруют меня. Их здания из светлого тесаного камня плывут на фоне бледного неба, словно могучие корабли, порывая с городской суетой, ее непредсказуемостью, ее нервозностью, останавливая время, которое отполировало, смягчило и приукрасило эти аристократические руины. У Cartier меня, как обычно, посетило ощущение, будто я вхожу в Версаль — в малый салон Версаля, хотя тут было гораздо уютнее, ибо Версаль настолько монументален, что там чувствуешь себя карликом, тогда как здешний тщательно продуманный интерьер тотчас приводит вас в прекрасное настроение. Вот это я особенно любила — делать покупки в историческом памятнике. Мое обслуживание доверили пожилому господину, судя по его виду, ровеснику здания. Он продемонстрировал мне авторучки Cartier — для Дармона, Сендстера и отца, затем часы Cartier — для Фабриса, затем кольца Cartier — «для вашей уважаемой матушки», затем браслеты Cartier — для меня самой. Дело было сделано: я вступила в свою новую жизнь, я выжала ручку скоростей до предела и готовилась отпустить руль. При этом я даже не чувствовала встречного ветра: мой продавец сделал процедуру покупки вполне естественной. В таких фирмах служащие довели до полного, изысканного совершенства искусство соглашаться с клиентом. Ничто не могло его удивить. Он даже не выказал недоумения, когда я объявила, что заплачу наличными в швейцарских франках. Желая снять с себя подозрения — как будто я каждое утро тратила в магазинах 250 000 франков! — я указала свое имя и адрес, чтобы они доставили все эти побрякушки мне на дом. Излишне уточнять, что меня с нижайшими поклонами проводили до дверей. И угадайте, на кого я наткнулась там, на улице, вернувшись в XX век? На Клеманс Сен-Клод, озиравшую витрины Cartier и одетую, как всегда, безобразно до крайности, в мешковатое манто до земли. Эта женщина, скованная, неуклюжая, неспособная на искреннюю улыбку, всегда будет выглядеть, несмотря на все свои старания, принаряженной скалкой для теста. Она смерила меня взглядом с головы до ног:

— Вы выполняете поручения «Пуату»?

— А разве вы не в курсе? Я вижу, Поль вам ничего не рассказывает. Я ушла из фирмы. Видеть больше не могу этих болванов, которые с утра до вечера торгуют своими таблетками.

Хорошее ядреное злословие всегда оказывает эффект: получив, как пощечину, мою оценку ничтожества ее супруга и фирмы «Пуату», Клеманс ответила широкой улыбкой. Ну чистая идиотка: с той минуты как я перестала быть ее служащей, она решила держаться со мной любезно. И ясно почему: с ней мало кто хотел дружить. Ее унылая физиономия наводила тоску. Благодаря деньгам ее жизнь уподоблялась изысканной трапезе, но она ни с кем и никогда не могла ее разделить. Например, в данный момент эта бедная занудливая богачка в полном одиночестве шла в свой спортивный клуб.

Где же это? Да в ста метрах отсюда, в отеле «Royal-Vendôme», где расположен самый что ни на есть элитный бассейн Парижа. Ни она, ни я не упустили такого удобного случая: она наконец заимела «подружку», а я нашла покровительницу, которая могла ввести меня в это недоступное обиталище богов, чье дыхание благоухало большими бабками. При этом я не питала никаких иллюзий и надежд по поводу людей, стоящих у власти. Два месяца назад фирма «Пуату» в моем лице преподнесла Дармону коробку сигар Dunhill, он растрогался, и я, воспарив в мечтах, заикнулась о возможности совместной жизни. Он сразу же безжалостно вернул меня на землю:

— Ариэль, вы, конечно, ангел, но совершенно не понимаете, что такое политический деятель: я больше не женюсь, я только сплю с женщинами.

Что ж, делать нечего; однако, едва я переступила порог «Royal-Vendôme», мои мечты приняли совершенно другое направление. С первого же взгляда мне захотелось пощупать не бумажник, а чужие бицепсы. В свое оправдание скажу, что передо мной стоял действительно идеальный образец мужчины, настоящий мачо, с тугими мускулами и выговором парижских предместий, типичный фанат и знаток футбола… Привлекательность этого тренера по гимнастике объяснялась еще и разительным контрастом между ним и интерьером заведения. Чтобы спуститься в Health Club, на цокольный этаж здания, нужно было сесть в лифт, разукрашенный, как портшез времен Людовика XV. Не окажись внизу этого поджидавшего меня санкюлота, я тут же поднялась бы обратно. Но он меня ждал, и я пошла за ним, слушая его хозяйские объяснения: здесь бассейн с 28-градусной нехлорированной водой, тут сауна, там массажные залы, дальше помещение с орудиями пытки — десятками всевозможных тренажеров, «диетический» бар и, в качестве премии — но это было ясно и без объяснений, — сам мистер Мускул. На эту экскурсию в обществе Клеманс меня всего лишь «пригласили», но если я желала записаться в клуб, мне требовался второй поручитель. С этой целью мой провожатый предложил мне показать крайне конфиденциальный список членов клуба. Однако я с улыбкой попросила его не беспокоиться о таких мелочах, а выдать мне купальник, халат и полотенца. И тотчас замкнулась, как устрица в раковине. Я ведь знаю мужчин: всегда полезно слегка усложнить им задачу.