Салчак Тока - Слово арата Страница 23

Старший брат узнал меня сразу и с радостью кинулся мне навстречу:

— Куда ты, братик? Дома у нас что нового? У сестры Албанчи? А Чолдак-Степана как бросил, каким способом от него ушел?

Я торопливо рассказал ему новости.

Пежендей оглянулся.

— Тожу-Хелин тоже всех прикручивает, как твой хозяин Чолдак-Степан. Сколько уже лет ему скот пасу, хлеб сею, кошу, молочу, и ведь чисто работаю. А получить от него ничего не получишь, тебя же самого все должником считает.

Подумав, добавил:

— Тоже здесь долго не проживу, уйду.

Пежендей поднялся. Прошелся взад и вперед, посасывая свою трубку. Потом, нахмурившись, сказал:

— Бросить, выходит, бросишь, уйти-то, выходит, уйдешь, да от них, от чиновников, куда потом денешься? Ведь загубят?

— А ты — как я… Знаешь? Убеги совсем. Что тебе делать у этой… трухлятины?

— Я же, братик, ты знаешь, не чей-нибудь, — работник Тожу-Хелина. Твоего хозяина партизаны разбили, а мой, как прежде, при всех правах. Сначала ты пойди, посмотри, узнай про все. Я за тобой пойду. А сейчас ночуй в той вон юрте. Каша на полке. Поешь и спать ложись.

Потом Пежендей показал туда, где на проталине с голубым налетом талого снега и островками подснежников паслись кони.

— Мне пора поглядеть за моим табуном.

Брат ушел, а я отправился к указанной им юрте. Впрочем, юртой ее можно было назвать с трудом. Это был тот самый нищий-разнищий шалаш, куда мы забрели в один из давнишних и памятных дней наших скитаний вдвоем с матерью. Ничего в кем не изменилось: ни изъеденные временем стены, ни пища его жителей.

Наскоро осмотревшись и поев, я устроился у стены и незаметно уснул.

Разбудил меня Пежендей. Пора было собираться. Брат вывел меня на дорогу, мы попрощались, и я хотел было идти, как впереди увидел самого Тожу-Хелина. Подойдя к нам, хозяин по-домашнему распахнул желтый ламский халат и указал на меня пальцем.

— Что еще за штука? Что вы обсуждаете?

— Позвольте объяснить: мой братик. Парень, значит, в Хем-Белдир учиться идет.

— В Хем-Белдир? Учиться, говоришь? Ишь удалец объявился! Думаешь, сорви голова, дурь твоя так и сбудется?! Выкинь это из головы… Да знает ли, олух, что такое законная управа и милостивый суд? Пойми же ты, олух: твой брат Пежендей потерял мою скотину. Ему откупиться надо. За брата старшего походишь в табунщиках. Уж я подумаю, позабочусь, как тебе остаться тут и больше никуда не ходить.

Не дожидаясь ответа, Тожу-Хелин впопыхах зарядил себе нос таким количеством табаку, что ему, наверное, пришлось изрядно почихать и пофыркать, возвращаясь к себе в юрту.

Три дня и три ночи провел я в заточении у Тожу-Хелина.

Бежать мне помогли друзья брата.

Уже под утро я выбрался из шалаша. Дорогу ночью прихватили заморозки, и она некстати похрустывала. В стороне залаяла собака. Замерев, я вглядывался в тьму. Собака еще тявкнула разок-другой и притихла.

Десятка два бескрыших изб деревни Бояровки в Усть-Хопто, сруб для будущей школы и русская церковь остались позади. Вскоре показалось поселение Кундустуг [37]. Оно вытянулось редкими строениями по берегу Каа-Хема и, как я узнал, делилось по имени первых поселенцев на две самостоятельных деревеньки: верхняя — Федоровка, и нижняя — Гагаровка. А в них-то, вместе взятых, всего-навсего десять домов.

Предвидя погоню, я, не задерживаясь, миновал Кундустуг и продолжал путь вниз по реке.

В дороге шли дни. Тем временем снег совсем подтаял и побежал ручейками. Что ни овражек или просто низинка, — сверкающее весеннее озерцо. Посмотришь вдаль — взгляд скользнет по ослепительной глади водоемов и всего степного половодья, голова закружится и все померкнет от их блеска.

По весенней воде налетело в степь непроглядное множество птиц. Они-то хорошо устроились. Ныряют себе… Одна за другой подкидывают вверх перепончатые лапки, а сами что-то выклевывают под водой. Людям бы так научиться жить на раздольях земли, постигнуть тайну всего, что нужно для жизни твоей и для жизни тех, кого ты любишь, и для жизни всех, кто живет.

Так я размышлял, шагая по берегу Каа-Хема и не зная, что делать дальше. Лед на реке покрылся полыньями, идти по нему опасно, а мне необходимо было перебраться на ту сторону.

Я прилег у бугра и вытянул ноги… Проснулся я как раз в тот момент, когда собирался перешагнуть порог дома и войти в комнату коммуниста Мыкылая, который, оказывается, раньше меня пришел в Хем-Белдир. Что случилось? В ушах ревет. В лицо дышит ледяным холодом. Открыв глаза, я посмотрел в небо. Оно по-прежнему чистое. При такой безмятежной лазури еще страшнее слышать, как ревет и стонет земля.

Но что же это такое? В растерянности я перевел взгляд на Каа-Хем и увидел, что еще недавно мирно спавшая река пришла в движение. Огромные скопища льда — ледяные холмы и горы — спешат вырваться на водный простор, нагоняя друг друга и награждая пинками, от которых содрогаются берега. Раньше мне уже несколько раз приходилось видеть, как весной, в погожие дни, трогается в далекий путь красавец Каа-Хем. Но никогда он не был так грозен и его сборы в поход не были так потрясающи, как сегодня. Видно, эта зима — лютая из лютых — наковала так много льда, а озорная весна наперекор ей повсюду натопила так много буйной воды, что даже видавший виды Каа-Хем не может удержаться в гранитных берегах.

Потрясенный и зачарованный, я не мог оторвать глаз от могучего исполина. Где же та земля, куда спешит Каа-Хем? Мне идти до Хем-Белдира. Дальше будет Большой порог. Льдинам плыть как раз к Большому порогу, а потом? Какой там край, какая сторона?

Каа-Хем бился два дня, пока не освободился от зимнего наряда. Когда льдины наконец уплыли, я сел в долбушку… [38] Причалил к другому берегу. На душе легко. Она поет: «Сбудься моя мечта. Обернись радостью-счастьем». Сердцу весело. Оно выстукивает: «Скорей, скорей».

Глава 4

Мой первый знакомец тостай

Хем-Белдир. Как много я слышал о нем всякой всячины! Одни толковали, что это на диво большой город, другие — что это просто-напросто местность, где две реки сливаются в одну, а третьи — еще что-нибудь новое.

На протяжении нескольких лет Хем-Белдир не выходил из моей головы, поехать туда всегда было моей мечтой. И вот сейчас, приблизившись к его окраине, я, признаться, струхнул и уныло вымеривал оставшуюся часть дороги: куда здесь пойти, с кем встретиться?

В это время меня нагнал человек на гнедом рысаке. На всаднике была ягнячья шуба, покрытая синей далембой, поверх шубы надета черная жилетка, на голове шапка, которую у нас называют товурзак — такая тюбетейка с приколотым на макушке беличьим хвостиком. Всадник проскакал мимо, но потом, оглянувшись назад, остановил коня.

Я оторопел. Кто он, этот важный мужчина, этот саит? [39]

— Куда, парень, бредешь? Тебя как зовут? — спросил всадник, горделиво наклонившись в мою сторону. Но голос у него был мягкий.

— По имени я Тывыкы. Пришел учиться к Хем-Белдир. А вы кто по имени, акым? [40] — еле выдавил я.

— Зовут меня Тостай. А сам я — посыльный стрелок правительства, — ответил он.

Набравшись смелости, я спросил:

— Вы человек знающий. Скажите, пожалуйста, к кому мне нужно обратиться.

— Что же, беги за мной. Я тебя сведу куда следует. — Всадник натянул поводья и, не глядя на меня, заспешил в город.

«Куда следует». Этими словами называли черную юрту, то есть тюрьму. Но весь вопрос в том, можно ли так поступать с человеком, который ничего не сделал. Ноги мои приросли к земле. Я хотел подождать, пока совсем скроется из виду человек с беличьим хвостиком.

— Ну, что с тобой? — крикнул он.

«Пусть будет, что будет», — решил я и побежал за моим проводником.

Не оглядываясь больше назад, всадник пустил коня легкой иноходью, и моим ногам пришлось на славу поработать после короткой передышки: я взмок, как жеребенок, спорящий с ветром, чтобы скорей вернуться к матери.

Тостай вскоре обернулся и придержал коня.

— Знаешь, парень, поначалу ступай к нам, в правительство, учиться на посыльного стрелка. В деле толк поймешь — будет яснее, где и что. — Он опять заторопил коня.

— Ладно-ладно, пойду, куда хочешь. Человек ты знающий. Пожалуйста, сведи меня к себе в правительство. Мне очень хочется быть посыльным стрелком, — попросил я Тостая, неожиданно перейдя с «вы» на «ты».

— Тогда не отставай.

Мы вступили на окраину города. Как раз против того места, где сливались две реки, на высоком яру стояли военным строем шесть юрт. Тостай соскочил перед ними. Привязав коня, кивнул мне и зашагал к юрте посредине. У меня забилось сердце, но я уже знал по опыту, что задерживаться нельзя, и торопливо пошел вслед за моим первым знакомым в Хем-Белдире.