Майк Телвелл - Корни травы Страница 23

—Постой, постой, ты, кажется, тоже стал танцором поко, — стал поддразнивать его старик. — Я уже ждал, что и в тебя вселится дух.

Заметив, что мальчик дрожит, он укутал его своим черным плащом и налил немного рома. Алкоголь так и загорелся у мальчика в животе, озноб прошел, но чувство тревоги по-прежнему не оставляло. Женщина, путешествующая в духе, замерла, однако ничего не сказала. Она просто стояла без движения с перекошенным в застывшей улыбке лицом.

—Смотри на Изика, — в предвкушении прошептал Маас Джо.

Безумец вошел в круг. Он не танцевал, не бился в экстазе и вообще ничего не делал, а просто медленно прошел в центр круга, но все смотрели на него. Проходя мимо путешествующей женщины, Изик торжественно поклонился ей, и было в его походке что-то комичное и очень знакомое. Что именно Айван определить не мог. Рот Изика был открыт, но он не улыбался. Его лицо было искажено, в мерцающем свете было видно, что оно враз постарело: глубокие морщины прорезали кожу вокруг глаз и рта.

—Господи Боже мой — да ведь это мисс Аманда, — хрипло прошептал Джо Бек.

И впрямь это был голос его бабушки — Айван ни с кем не мог его спутать. Поначалу это был дружелюбный, немного официальный голос, каким она говорила, приветствуя знакомых на общинных торжествах. Она сердечно обращалась ко всем по именам, ободряя и благодаря присутствующих и более других Маас Натти, который после ее слов заплакал навзрыд. Она сожалела о тех, кто отсутствует, особенно о своей единственной дочери Дэйзи. Она хотела бы, сказала она, подарить Мирриам свои золотые сережки, но сейчас они уже в могиле. Не сможет ли, Маас Натти?… Да, ответил он, я смогу это сделать. Матери Андерсон она обещала нескольких куриц, остались ли они еще? Пусть Маас Натти поблагодарит мисс Иду за рис, но, если он уже израсходован, следует с извинениями отдать ей другой мешок.

Безумец замолчал, он обходил круг и пожимал руки, двигаясь с той статью и грацией, которую пожилая женщина никогда не теряла. Затем его голос изменился. Он стал скрипучим, в нем зазвучал металл — этот мрачный раздраженный голос Айван прекрасно знал.

—Айван, внук мой! Где он? Ушел уже? Ушел?

—Нет, нет, — ответили люди, — он здесь, как же вы его не видите?

Айван неохотно приблизился к краю круга. Он чувствовал, как набухает его голова и слабеют колени.

—Вот он здесь, рядом со мной, — громко выкрикнул Маас Натти.

Айвану захотелось бежать, и, несмотря на руку, которую Маас Натти успокаивающе положил ему на плечо, он так бы и сделал, если бы безумец приблизился к нему еще на один шаг. Но Изик просто уставился на него невидящим взглядом и заплакал, ударяя себя в лоб ладонью — жест, свойственный женщинам в момент отчаяния.

—Ааиее! Дитятя мой, дитятя! Дитятя мой. Огонь и пальба! Пальба и кровь! Кровь и пальба!

Войооо, войооо. — Безумец рвал на себе одежды и плакал.

Вскоре его голос снова стал холодным, без всяких эмоций:

—Вот идет сновидец…возьмем и убьем его… и тогда мы увидим… что станется со снами его. Да, увидим, что с ними станется… Вот они, мужи молодые, мечтатели мечты и сновидцы снов своих… Ибо где нет снов, там люди погибают…

Айван почувствовал, что старик рядом с ним словно окоченел. Мальчик слышал, как тот перестал дышать и издал что-то вроде стона. Худая рука Маас Натти еще крепче сжала его плечо.

— Говори понятнее, прошу тебя. Говори понятнее, — умолял старик.

Но Изик больше ничего не сказал. Он застыл в позе глубокой скорби, раскачивая головой и громко рыдая. Послышался шепот сочувствия, хотя причина несчастья духа была не совсем ясна.

—Бедняга!

—Господи, за что такие наказания?

—Оие, миссис, вот оно горе горькое — всем напоказ.

Барабаны звучали теперь как отдаленный аккомпанемент. Изик горько плакал, и люди сочувственно перешептывались. Немного спустя его поведение резко изменилось. Он выпрямился; морщины на лице исчезли. Он принялся залихватски танцевать и резвиться в идиотской пляске, полной гротескных жестов и бессмысленных поз, смеяться, хихикать и время от времени похлопывать себя по голове. Пожилая женщина снова затряслась в конвульсиях и без чувств рухнула на землю. В этот момент Изик прервал танец и своей обычной походкой с безмятежной улыбкой на лице вышел из круга. Ни на кого не глядя, хотя все глаза были устремлены на него, он подошел к костру и взял порцию жареного козьего мяса и рис мисс Иды. Рис считался особым деликатесом, поскольку не рос в горах, и безумец отказался от бананов и ямса. Он казался единственным среди собравшихся, кого события этой ночи никак не затронули.

Снова забили барабаны, на этот раз довольно небрежно. Когда стало ясно, что никто больше танцевать не будет и ни один дух больше не приблизится, Бамчиколачи прекратил игру. Он взял свой барабан, поклонился Маас Натти и ушел в темноту. Его помощники остались: они угощались и рассказывали истории о чудесах, которые — чему они свидетели — происходили в тени мистического барабана их вожака.

Предполагалось, что главное празднование — песнопения, загадки, соревнования во «вранье Девятого Дня» и угощения — продлится до восхода солнца, но явление даппи покойницы окутало происходящее мрачной пеленой. Все только и говорили об этом загадочном прорицании несчастья и о его возможном смысле. Айван догадывался, что только о нем сейчас и говорят. Даже Маас Натти изрядно поник и выглядел погруженным в дурные мысли. Положение можно было бы еще спасти, поскольку оставалось немало народу и изрядно еды и питья, благодаря чему праздничный дух начал подниматься, как вдруг жеребец громко заржал, сорвался с привязи и, фыркая, поскакал галопом по маленькому двору. Он свалил котел, стоявший над огнем и сломал несколько шестов, поддерживающих навес, после чего перемахнул через низкую каменную ограду и, цокая подкованными копытами, ускакал по дороге.

— Не волнуйтесь, — сказал Маас Натти мужчинам, собиравшимся пуститься за ним в погоню. — Ему некуда больше идти, только на свой двор.

Так оно и случилось, но необычное поведение жеребца в столь позднее время было воспринято как дурное предзнаменование, и люди вспомнили о своих неотложных домашних делах. За одиночками вскоре потянулась вся толпа. Взошедшее солнце осветило картину пустоты и разорения. Костер прогорел и погас, трава была вытоптана, кусты помяты, и только двое пьяниц лежали без движения под покосившимся навесом, когда старик и мальчик отправились домой спать.

КНИГА ВТОРАЯ

ДРУГОЙ РОД ПРИХОДИТ

Род проходити род приходит,а земля пребывает во веки.

Глава 4. Городской парень

Вот идет сновидец…

Они пришли в городок еще до рассвета, когда прохладный туман с моря бродил среди темных деревьев, смягчая их очертания и делая листву сырой и блестящей. Айван, Дадус и его младший брат Отниэль шли по пустым улицам мимо молчаливых двухэтажных деревянных домов и старой краснокирпичной площади Испании, направляясь к маленькой пьяцца напротив китайского магазинчика, где была автобусная остановка. Братья пошли с Айваном не просто с ним попрощаться, но и помочь ему донести три тяжелых коробки «сувениров», которыми вместе с добрыми советами и наставлениями одаривали каждого, уезжающего из деревни в город.

— Передай это мисс Дэйзи, Айван. Тут немного груш и связка бананов. Скажи: Маас Джо Бек шлет ей их с уважением.

Городок еще спал, когда они пришли на площадь, и только рокот далекого морского прибоя нарушал тишину. Они оказались не первыми. На заасфальтированной пьяцца, прислонившись спиной к стене, уже сидели две заспанные рыночные торговки в окружении корзин и коробок с провизией, предназначенной для рынка. Поначалу они вообще показались им двумя кучами тряпья между корзинами. Мальчики, вполголоса разговаривая, ждали, когда солнце встанет над горами, окрасив мир в нежно-розовый цвет, и вскоре пьяцца стала наполняться путешественниками. В основном это были женщины, сестринство торговок, вечные продавщицы корней и трав, в шерстяных головных повязках, тяжелых мужских ботинках и широких соломенных шляпах. Мастерицы крайне изощренной и по-своему таинственной системы ценообразования, они с незапамятных времен осуществляли живую связь маленьких ферм с голодным городом, стимулируя таким образом крестьянскую экономику, от которой зависело благосостояние всей страны с ее ежедневными продовольственными запросами. Некоторые женщины приходили поодиночке, грациозно шагая с гигантской корзиной на голове. Другие шли в сопровождении мужей и детей, каждый из которых нес корзину или связку сообразно своему собственному росту. Вскоре пьяцца наполнилась корзинами с ямсом и бананами, коробками с разноцветными фруктами — манго, мандаринами, кокосами, яблоками, связками красного перца, вязанками сахарного тростника, курами, аккуратно запакованными, с головами засунутыми под крыло, и даже с поросятами, нервно повизгивающими в коробках.