Колин Макиннес - Абсолютные новички Страница 23

— Можешь сказать, что вас связывает глубокая и крепкая дружба.

— Ну что же, в чем-то, конечно, так оно и есть.

— Тогда я поговорю с З. — М. — П.

— А я с — Адонисом.

Я остался один, потягивая тоник, но ко мне пристала одна из тех девушек, что вы всегда встречаете на вечеринках, и она начала разговор.

— Привет, незнакомец.

— Хай.

— Как тебя звать?

— А тебя?

— Сначала ты.

— Дэвид Копперфильд.

Она взвизгнула.

— А меня — Малютка Нелл.

— Вот видишь!

— Чем ты занимаешься?

— Только по субботам.

— Противный. Я имею в виду твою работу.

— Фотография.

— Для Дидо?

— Нет, я сам по себе.

— Что, много ветряных мельниц, на которые можно положиться?

— Так точно.

— В каком районе ты живешь?

— В том же, в котором и сплю.

— Нет, серьезно.

При этом они всегда смотрят на тебя взглядом, говорящим «Но я ведь заинтересована в тебе».

— Около у. 10.

— О, это необычно.

— Не для тех, кто живет в у. 10.

Здесь, столкнувшись с небольшой мыслью, ее мозг порозовел.

— Всех здесь знаешь?

— Всех, кроме тебя.

— Но ты же знаешь меня. Я — Малютка Нелл.

Понимаете, что я имел в виду? Честно говоря, вот во что выливаются все эти вечеринки. Все веселье кончается за входной дверью.

Некоторые начали танцевать, но я не хотел к ним присоединяться, потому что, либо они делали эту бальную штуку с «раз — два, раз — два» и были похожи на билетерш на их ежегодном собрании, либо, когда они танцевали джайв, они вели себя как сумасшедшие, словно физкультурный парад людей с коликами. Необязательно так изнурять себя, ибо джайв — это когда извиваются всем телом, а не руками и ногами. Надо сказать, что несколько цыпочек пытались втянуть в это и меня, но я попросил прощения и пошел в аллею. Там я сделал несколько снимков своим Роллейфлексом, чтобы держать себя в форме.

— Я бы хотел иметь несколько их этих снимков, если они выйдут удачно, — сказал джентльмен, стоящий позади меня.

Этот тип, одетый в костюм из Бирмингема, был единственным исключением из того, что я сказал раньше, т. е. что все, включая и меня, были кучкой паразитов и сутенеров: я хочу сказать, что выглядел так, будто полагался только на себя — ну, знаете, состоятельный и не тратящий все моментально. Оказалось, что так оно и было, ибо он сказал мне, что он бизнесмен, владелец автозавода, и, поверьте, я получил настоящий кайф от знакомства с ним, потому что, на самом деле, никогда не встречал раньше бизнесменов. Даже не верил, что они существуют, хотя понимал, что где-то же они должны быть.

— Повезло вам, председатель! — сказал я, пожимая его бизнесменскую руку. Если хотите знать, вы, коммерческие коты — единственные, кто удерживает нашу нацию от того, чтобы она скатилась вниз на собственной заднице.

— Вы так думаете? — спросил меня чувак с «улыбкой умиления» на лице, которой всегда пользуются пожилые, когда абсолютный новичок говорит что-то умное.

— Конечно, я так думаю, — сказал я, — если я это только что сказал.

— Немногие согласились бы с вами, — сказал он, начиная схватывать мою концепцию.

— Вам не нужно объяснять мне это! Включите свой телик или радио, и разве вы хоть что-нибудь услышите про бизнесменов? Пишут ли про них книги в мягких обложках? Но разве мы не живем за счет того, что делаете вы? Без вас нам было бы нечем платить за квартиры.

— Вы льстите, — сказал этот индустриальный чувак.

— О, говно! — воскликнул я. — Неужели никто не принимает мои идеи серьезно?

Этот продукт финансов начал успокаивающе смеяться, поэтому я схватил его за лацкан танцевального пиджака, сшитого семейным портным, и сказал:

— Послушайте! Англия была империей, так? Теперь она таковой не является, да? Так что все, чем ей остается жить, это мозги и труд, т. е. ученые, инженеры, бизнесмены и толпы честных тружеников.

Кот выглядел удивленным и довольным.

— Кстати, — добавил я, чтобы не так уж возносить его, — я не хочу сказать, что заниматься бизнесом трудно. Я не думаю, что трудно ковать бабки, если ты заинтересован в этом, если это твоя страсть номер один.

— Я не против всего того, что ты сказал, — ответил парень из конторы. — Большинство из нас думают, что интересуются зарабатыванием денег, но на самом деле это не так, мы хотим лишь присвоить чьи-то чужие.

Он одобряюще посмотрел на меня, как будто моментально хотел пригласить на должность главного разносчика чая в своем двенадцатиэтажном блоке офисов.

— А как дела с торговлей машинами? — продолжил я.

— Не говори ни единой душе, — сказал он, оглядываясь вокруг. — Она процветает.

— С ума сойти! — сказал я. — Но, естественно, вы знаете, — продолжил я, — что вы — производители машин, кучка убийц?

— О да? Ты сказал бы так? — спросил он, вновь «снисходительно» улыбаясь.

— Ну, в некотором смысле это так. Вы читаете статьи про бойни на магистралях?

— Я пытаюсь забыть их. А что нам делать?

Этот авто-парень все еще выглядел «развеселившимся», но я видел, что затронул больное место.

— В конце концов, — сказал он, — если завтра же убрать все машины с дорог, вся экономика развалится. Ты это учитывал?

— Нет, — сказал я.

— И кстати, индустрия экспорта, благодаря которой, как ты сказал, живет эта страна, нуждается в нормальном домашнем потреблении, чтобы поддерживать ее.

— Вот видите!

— Так что смерть на дорогах — это цена, которую мы платим за то, чтобы товары двигались по кругу, и за заморскую валюту.

Я посмотрел на кота.

— Вы сказали все это, — сказал я ему, — вчера на собрании аукционеров.

— О небеса, нет! — ответил чувак. — Если честно, сынок, я говорю это только себе.

— Ну что же, — сказал я этому индустриальному вождю, — вы, как и я, отлично знаете, если водите машину, — а я подозреваю, что водите: за рулем сидят кучи клоунов, и им нравится мысль о том, что они могут скосить какую-нибудь жертву. — Я подождал, но он промолчал. — Акселератор и тонна металла, — продолжил я, — будят в каждом из нас Адольфа Гитлера. Все знают, что они в безопасности, сидя внутри этого танка, и если они совершат убийство, их никто не повесит.

Парень начал выглядеть встревоженным — не из-за моих идей, а из-за меня, — что происходит всегда, когда ты высказываешь свои соображения.

— Вождение машины, — сказал я ему, поворачивая нож в ране, — это лицензированное убийство современности. Раньше были дуэли и резня на улицах, теперь убивают машинами.

Я понял, что пора заканчивать давить на него, мы же, в конце концов, на вечеринке, поэтому я похлопал его по пиджаку, как и он меня, и пробрался, оттеснив Зови-Меня-Приятелем, к экс-Деб. — Прошлого-Года, чтобы пофлиртовать с ней. Но Приятель сказал «Эй, дружище, повежливей» и увел экс-Деб за пределы досягаемости, и все, что я получил за свою попытку — это ее извиняющееся лицо через бычьи плечи австралийца.

— Аборигинал! — сказал Отсеянный Пикантный Парень.

Этот Пикантный, подошедший ко мне сзади, был второй после меня и последний тинэйджер, присутствовавший на пикничке, и я не подходил к нему пока по двум причинам. Во-первых, потому что хотел занять у него пять фунтов и выжидал момент, во-вторых, потому что этот Отсеянный П. П. слишком внезапно ворвался в мир, с тех пор, как я впервые познакомился с ним, и я не хотел показывать, что я был впечатлен.

Но на самом деле я был впечатлен. В далекие времена, на заре цивилизации, когда тинэйджерская штука была в эпохе Эдема, юный Пикантный пел по барам и кафе, и прославился тем, что был самым отвратительным певцом в округе — ну что ж, найдите себе другого. Но — вот в чем вся штука — те песни, что он пел, их слова и гармонии были его собственного сочинения, придуманные им самим в гараже в Пекхэме, где он трудился дни напролет, а потом дремал в старом Бугатти. И хотя Пикантный поймал все необходимые американские обертоны, чтобы переадресовать их подросткам, слушавшим его, слова, сочиненные им, были действительно про Лондонских тинэйджеров. То есть не просто «Я люблю тебя, о, да», это могло быть про кого угодно, а номера вроде Уродливая Уборщица, или Цикорий Для Моей Цыпки, или Джин, что с твоими Джинсами! или Неприятный Нарцисс из Ньюингтона, перекликавшиеся с местами и персонами, известными каждому парню из трущоб.

Но чем дальше, тем хуже, ибо никто не был заинтересован в творческих усилиях Пикантного Парня, особенно в том, как он предлагал их — пока один из юных круто взлетевших тирольцев не вспомнил Пикантного и не продал его (и его песни) своему Персональному Менеджеру, и своему Заведующему Артистами и Репертуаром, и своему Консультанту по Рекламе, и Агентству по Ангажементу, и я не знаю, кому еще. И вот! Пикантный Парень выбросил свою гитару, бережет голос для полоскания горла и нормальной речи, сочиняет для топ-поп-канарееек и зарабатывает кучи, — я имею в виду буквально: кучи — монет от письменных, грампластиночных, радио-, теле-, и даже кино-гонораров. Это настоящая сказка «из-грязи-в-князи»: вчера Отсеянный П. П. с благодарной гримасой подбирал медяки посреди плевков и собачьего дерьма, сегодня его водворили в тот же самый Найтсбридж с секретаршей и бухгалтером, добавленными в список его штата взрослых.