Богомил Райнов - Странное это ремесло Страница 23

Молчание. Как всегда. И как всегда: «Двенадцать тысяч — раз, двенадцать тысяч — два…» — и взметнувшийся в воздух молоточек, сухой стук которого заменил бы завершающую цифру «три». Я без особой внутренней уверенности поднял руку.

— Господин в центре… Двенадцать тысяч сто… — отреагировал на мой жест аукционист.

Какой-то тип неподалеку от меня в свою очередь поднял руку, но это был не торговец. «Началось», — подумал я и тоже поднял руку. Потом тот повторил свой жест, потом — снова я.

На меня напало какое-то оцепенение, голос аукциониста, казалось, долетал откуда-то издалека:

— Господин в центре… Пятнадцать тысяч пятьсот…

Я уже мысленно принял решение: как дойдет до шестидесяти тысяч — баста! Но в эту самую минуту услыхал сухой стук молоточка. А вскоре ко мне подошел служитель и вручил квитанцию. Литографии достались мне… и за очень скромную сумму.

Между тем акулы сидели вокруг. И ни одна не проявила желания отнять у меня добычу.

Оживился синедрион начиная с двенадцатого номера. Подошла очередь крупной дичи — Дега, Серра, несколько великолепных цветных литографий Боннара и так далее, вплоть до Брака и Пикассо. И как обычно: когда набавлял цену Прутэ, Мишель молчал, а когда поднимал руку Мишель, Леконт болтал с Ле Гареком. Цены они набавляли настойчиво, и постоянные посетители прекрасно знали, что, если кто-нибудь из «ложи» вступил в игру, состязание будет идти до конца, то есть до полного разгрома противника, который либо обратится в позорное бегство, либо совершит разорительную покупку.

— Говорят, что вы и ваши коллеги действуете на аукционах как бы целым синдикатом, — однажды, уже много времени спустя, сказал я Леконту.

— Люди всегда преувеличивают, — небрежно обронил он.

Я с недоверием взглянул на него, он — на меня, опущенный уголок рта скривился еще больше в мрачной усмешке.

— Естественно, надо же нам защищать свои интересы, — продолжал он. — Как же иначе?.. Но «синдикат» — это уж слишком… Вы, например, разве не приобретали на аукционах недорогие вещи?

— Случалось.

— И не вы один. Другие тоже. Но когда дело касается чего-то более значительного… Какой-нибудь гравюры, на которую у меня или у Прутэ есть готовый клиент, — неужели вы хотите, чтобы мы ее упустили?

Итак, «Черный аукцион» действовал непрерывно, и касалось это не только ценных вещей, но и более мелких тоже. Некоторая галантность, которая проявлялась по отношению ко мне, была всего лишь знаком внимания к постоянному покупателю.

Подобного рода негласные содружества действовали на всех аукционах, в том числе и на первом этаже Отеля Друо, куда стекались мелкие торговцы подержанными вещами. Но поскольку их интересовали главным образом мебель и белье, тут было легче купить по дешевке произведение искусства, волею случая оказавшееся среди старых шифоньеров и домашней утвари. Конечно, сюда попадала живопись и бронзовая скульптура третьестепенных авторов.

Я имел обыкновение совершать обход всех залов, где был выставлен товар, предназначавшийся к продаже на другой день, — в том числе и залов нижнего этажа. Однажды я заметил там несколько вышедших из моды бронзовых статуэток — из тех, какими буржуа среднего достатка украшает камин в гостиной, если жаждет выглядеть в глазах близких натурой артистической. Две статуэтки представляли собой обнаженных танцовщиц работы кого-то из подражателей Прадье — подражание, впрочем, не слишком удачное. Была еще одна обнаженная красавица с вызывающе выставленным вперед животом и поднятой кверху рукой, в которую изобретательный владелец вмонтировал электрический патрон. Меж этих трех безвкусных граций робко приютился шахтер работы Менье, который неведомыми путями попал сюда и явно чувствовал себя неловко в роли единственного кавалера трех нагих похотливых дамочек.

Менье очень высоко котировался у себя на родине, в Бельгии, но тут, в Париже, был лишь одним из многих забытых знаменитостей, и я рассчитывал без особых затрат извлечь почтенного шахтера из компании агрессивных самок. Однако на следующий день я неожиданно обнаружил среди собравшихся на аукцион старьевщиков пожилую даму, которая торговала бронзовыми статуэтками на рынке у Клинанкурской заставы, мою добрую знакомую. Неудовольствие, вызванное этой встречей, было обоюдным. Дама бросила на меня предупреждающий взгляд: дескать, прошу мне не мешать, дорогой месье, я ответил тоже безмолвно, но в смысле: «А вы мне, дорогая мадам». Потом она неожиданно очень мило улыбнулась мне и даже выказала стремление к некоторой близости — протиснулась сквозь толпу и встала со мной рядом. Аукцион уже начался, но пока что борьба шла еще за пылесосы и соковыжималки.

— Вы интересуетесь теми баядерками? — шепотом обратилась ко мне дама.

— Они для меня чересчур шикарны. Я пришел только ради статуэтки Менье.

— Какое совпадение: я тоже.

— Неужели? Странно… Красивое женское тело и в жизни и в торговле легче находит сбыт.

— Не учите меня, что находит сбыт, а что нет. У меня на Менье уже есть покупатель.

— Жаль, — сказал я. — Значит, придется вступить в борьбу, пока цена не перевалит за пределы разумного.

— Неужели вы мне его не уступите?

— Неужели вам мало того, что я уступаю вам остальные фигурки?

Она не успела ответить, потому что аукционист извлек из угла предмет нашего спора и водрузил на стол.

— Небольшая статуэтка шахтера… Прекрасная вещица, очень украсит интерьер… Первоначальная цена десять тысяч…

Владельцы лавок старья стояли со скучающими физиономиями, ожидая, когда дело дойдет до мебели. Я поднял руку.

— Господин в центре… Десять тысяч пятьсот… — объявил человек с молоточком.

— Одиннадцать тысяч! — сварливо произнесла своим хрипловатым голосом моя соседка.

«Эта ведьма и вправду взвинтит цену», — подумал я и снова поднял руку.

— Одиннадцать тысяч пятьсот… от господина в центре… — сообщил аукционист.

— Так и будете перебегать мне дорогу? — в досаде прошипела дама, когда сумма округлилась до двадцати тысяч.

— Естественно, — ответил я. — И предупреждаю: если вы не отступитесь, я проделаю то же самое с остальными фигурками.

— Двадцать тысяч от дамы в центре… Двадцать тысяч — раз… два раза… — продолжал выкрикивать аукционист.

— Двадцать пять тысяч! — крикнул я, желая показать «даме в центре», что мои слова — не пустая угроза.

И она капитулировала. В компенсацию я дал ей возможность получить за гроши все три грации.

— Вы должны быть мне благодарны, я помогла вам получить за бесценок чудесного Менье, — сказала дама, когда мы отправились в соседний зал за своими покупками.

— Я вам действительно благодарен, что вы нагрели меня только на пятнадцать тысяч, — ответил я. — Если б вы молчали, он достался бы мне сразу же за десять.

— Да он стоит самое малое сто тысяч!

Я это знал. Но знал также, что она все рассчитала: убедившись в том, что Менье от нее уплывет, она решила не дать уплыть хотя бы клиенту. Потому что там, на пригородном рынке, между нами было полное взаимопонимание и я был одним из немногих ее постоянных покупателей.

Некоторыми своими успехами на аукционах я был обязан чистому случаю, особенно в начале сезона или к концу, когда и торговцы и коллекционеры поглощены пред— или послеотпускными заботами. Ведь во Франции отпуск — и для богача и для бедняка — наиболее крупное событие в году. Похоже, что одиннадцать месяцев горожанин только тем и занят, что строит планы, приносит жертвы и копит деньги ради того единственного, двенадцатого месяца, который и являет собой истинную цель его пребывания на сей земле.

Само собой, успехи мои были весьма скромны, не шли ни в какое сравнение с теми операциями, какие удавались крупным коммерсантам — таким, например, как один мой знакомый грек.

Жил он в Нью-Йорке, и с национальностью дело у него обстояло довольно сложно: грек по рождению, он имел американское гражданство, женат был на болгарке, а торговал картинами французских мастеров. Я познакомился с ним через его жену. Это был человек уже в годах, довольно сдержанный для южанина и очень ловкий в торговых сделках. В Париж он прилетал раза два-три в году, чтобы закупить товар, и при встрече всегда расспрашивал меня, что нового на рынке, зная, что я регулярно совершаю обходы картинных галерей и магазинов.

— Я слышал, на нью-йоркских аукционах тоже бывают интересные работы, — сказал я однажды.

— Да, но слышали ли вы, какие там цены? Я не собираю коллекций, я вынужден торговать.

— Неужели вам никогда не удается выгодно приобрести что-либо?

— Очень редко. Два года назад выпал мне такой шанс. Аукцион должен был открыться вечером, а у меня случайно было в том же районе одно дело, так что к моменту открытия я оказался совсем рядом. И вот тогда-то во всем городе погас свет. Авария длилась минут десять, не больше, но вы представляете себе, какой наступил хаос. На улицах заторы, пробки в метро… И когда аукцион начался, в зале было лишь несколько человек. Я зашел ради одной обнаженной натуры Ренуара, на которую у меня был покупатель, она пошла с торгов одной из первых. И досталась, само собой, мне, причем всего за тридцать миллионов — просто не нашлось серьезных конкурентов. На другой же день я продал ее за восемьдесят миллионов. Но такое, конечно, бывает не каждую неделю и не каждый год.