Дэвид Гилмор - Что сказал бы Генри Миллер... Страница 23

Что касается технического аспекта, сказал я Джеси, «Психо» был снят на восьмимиллиметровой пленке, чтобы создать впечатление, подобное тому, которое производят порнофильмы. Кроме того, «Психо» подтверждает, добавил я, что и шедевр может быть с изъяном. При этом я сознательно ушел от объяснения того, в чем этот изъян заключается. (Думал я тогда об ужасной концовке, где слишком много разговоров, но мне хотелось, чтобы Джеси сам обратил на это внимание.)

Потом мы посмотрели фильм «Онибаба», о котором уже почти забыли. Его действие происходит в завораживающем, сказочном, в чем-то не от мира сего тростниковом болотистом лесу в феодальной Японии четырнадцатого века. Это черно-белый фильм ужасов о матери с дочерью, выживающих за счет того, что они убивают заблудившихся солдат и продают их оружие. Но на деле фильм посвящен вопросам пола, маниакальному соблазну и жестокости, с которой с пути сметается все, что ему мешает. Говоря об этом, я заметил, что Джеси слушает меня рассеянно. У него не шла из головы Ребекка — он думал о том, что она собирается делать, с кем и где.

— О чем ты думаешь? — обратился я к сыну.

— Об О. Дж. Симпсоне, — ответил он. — Я думаю, что если бы он подождал еще всего полгода, его бы уже не волновало, с кем его жена[37].

Я предупредил Джеси о жуткой сцене, когда мать, старшая из женщин, пытается сорвать, стянуть, содрать с лица маску (под дождем маска сжалась), кровь стекает у нее по шее, дочь бьет по маске зазубренным камнем: один раз, второй, третий. Я упомянул о том, что именно эта маска позже вдохновила Уильяма Фридкина на создание физического портрета дьявола в самом нашумевшем из всех фильмов ужасов и самом страшном из них — «Изгоняющий дьявола». Он был следующим в нашем списке, и он нас добил окончательно.

Впервые я смотрел фильм «Изгоняющий дьявола» в 1973 году, и он так меня напугал, что я вылетел из зрительного зала через полчаса после начала сеанса. Спустя несколько дней я вернулся и снова попытался посмотреть этот фильм. На этот раз я выдержал примерно до середины, но, когда девочка стала медленно крутить головой под звуки рвущихся сухожилий, я почувствовал, как у меня в жилах стынет кровь, и дальше выдержать этого уже не мог. И только в третий раз я смог досмотреть картину до конца, хоть время от времени закрывал руками глаза и затыкал пальцами уши. Почему я все время возвращался к этому фильму? Наверное, потому, что чувствовал в нем «великую» картину. Не в интеллектуальном плане, конечно, поскольку я совсем не уверен, что режиссера вообще волновали какие-либо идеи, а потому, что в каком-то смысле это было художественное достижение — работа потрясающе талантливого режиссера на пике его артистической зрелости.

Я рассказал Джеси и о самом Уильяме Фридкине, непревзойденном мастере фильмов ужасов, который перед «Изгоняющим дьявола» снял напряженнейшую криминальную драму «Французский связной». Участники съемочной группы называли его не иначе как «шизонутый Уилли». Это режиссер старой школы, который с пеной у рта кричит на людей, утром кого-то увольняет, а после обеда снова приглашает на работу. Бывало, он палил из ружей в декорации и включал какие-то сумасшедшие записи: хор южноамериканских древесных лягушек или музыку из «Психо» — причем так громко, что нервы у всех становились натянутыми как струны. В общем, Фридкин отлично знает, как держать людей на взводе.

Ничтоже сумняшеся он взвинтил бюджет картины «Изгоняющий дьявола» — изначально он не должен был превышать четырех миллионов долларов, — до заоблачных пределов, составивших двенадцать миллионов. Как-то раз, когда съемки проходили в Нью-Йорке, Фридкин, как рассказывали, снимал крупным планом жарившиеся на сковороде ломтики бекона, и ему не нравилось, как они деформируются. Он приостановил съемки, пока его люди по всему Нью-Йорку искали бекон без консервантов, который бы при поджаривании оставался плоским. Фридкин работал так медленно, что некоторые члены съемочной группы, отсутствовавшие на съемочной площадке три дня из-за недомогания, по возвращении обнаруживали, что там продолжаются съемки все той же сцены с беконом.

Продюсеры хотели, чтобы роль отца Кэрраса, главного заклинателя, сыграл Марлон Брандо, но Фридкина очень волновало — некоторые считали, что у него от этого чуть крыша не поехала, — что тогда люди будут говорить об «Изгоняющем дьявола» как о «фильме Брандо», а не о его картине. (Злые языки то же самое нашептывали Фрэнсису Копполе о «Крестном отце», который тогда только что вышел на экраны.)

В те годы из уст в уста пересказывалась история о том, что на съемках одной сцены у Фридкина играл священника непрофессиональный актер (но в жизни он был профессиональным священником). И Фридкин никак не мог добиться от актера, чтобы тот делал то, что хотелось режиссеру. Тогда он спросил священника: «Вы мне доверяете?» Священник ответил утвердительно, и тогда Уилли с размаху ударил его по лицу. После этого они тут же пересняли ту самую сцену. Фридкин получил именно то, что хотел. Это та самая сцена, когда отец Дэмиен совершает последние ритуалы у ступеней. Руки священника все еще дрожали.

Талант, как я уже как-то говорил Джеси, на самом деле не прячет себя в каком-нибудь странном и подчас недостойном его месте. Фридкин может быть последним кретином, но никто его не упрекнет в недостатке уникальности видения мира. Каждый раз, когда камера скользит по лестнице, ведущей в детскую комнату, зритель знает, что произойдет что-то новое и ужасное, еще более жуткое, чем прежде.

В ту ночь Джеси спал на кушетке, не выключив свет. Ha следующее утро мы оба, еще не отошедшие от ужасов прошлого вечера, решили с такими фестивалями немного повременить. Знаменитые комедии, фильмы про девчонок-проказниц, Вуди Аллен, «новая волна» — все что угодно, только не ужастики. В «Изгоняющем дьявола» есть такие моменты, когда девочка почти без движения сидит на кровати и очень спокойно говорит мужским голосом. Но при этом у зрителя возникает такое чувство, что он стоит у обрыва, ведущего туда, куда лучше бы не попадать никогда.

ГЛАВА 9

Я ПЕРЕЧИТЫВАЮ НАПИСАННОЕ и чувствую, что возникает впечатление некоторой легкости моего отношения к жизни, как будто меня мало что волновало, кроме фильмов, которые мы смотрели, и размышлений о том, что станется с моим отпрыском. В действительности дело обстояло иначе. Работы у меня к тому времени было немного: иногда писал рецензии на книги, иногда доводил до кондиции документальные фильмы, даже замещать отсутствующих учителей порой приходилось (что, конечно, в некоторой степени меня смущало, но совсем не так, как я опасался раньше — тщеславие мое при этом не страдало).

Я продал лофт в здании бывшей кондитерской фабрики и на вырученные деньги вместе с женой купил викторианский дом на самой границе китайского квартала. Мэгги, наконец, вернулась в свой дом. Как она была счастлива — ведь она целый год там не жила! Но Мэгги по-прежнему считала, что Джеси надо «жить с мужчиной». Я придерживался того же мнения. Так же думала и Тина, которой я был за это благодарен. На семейном празднике в Рождество моя тщедушная тетка с пискляво-скрипучим голосом, которая раньше работала директором школы, сказала мне:

— Не дай себя одурачить. Подростки требуют не меньшего внимания, чем новорожденные. Но это внимание должны им уделять прежде всего отцы.

После этого Джеси переехал к нам с Тиной, прихватив с собой три больших мешка (в такие мешки обычно складывают мусор), полных одежды, и кучу компакт-дисков без коробочек. Он обосновался в голубой спальне на третьем этаже, откуда открывался вид на озеро. Эта комната была лучшей в доме, самой тихой, с прекрасной вентиляцией. Я купил сыну репродукцию с картины Джона Уотерхауса, на которой запечатлены купающиеся в пруду обнаженные девушки, и повесил ее на стену между тремя плакатами: с изображением Эминема (тот сидит с умиротворенным видом парня, который сделал все, что должен был сделать, и выполнил все свои обещания); с изображением Аль Пачино с сигарой («Лицо со шрамом») и с изображением какого-то бандита с чулком на голове, направляющего зрителю в лицо девятимиллиметровый пистолет, и надписью «Скожи превет плахим робятым».

Теперь, когда я пишу эти строки, голубая спальня Джеси всего в нескольких ярдах выше меня. Она уже давно пуста, но одна рубашка сына все еще висит на дверной ручке. Сейчас комната лучше прибрана, компакт-диск с «Чунгкингским экспрессом» лежит на ночном столике рядом с книгами: «Временем перемен» Силверберга (Джеси так и не прочитал этот фантастический роман), «Глитцем» Элмора Леонарда (по крайней мере, эту книгу он не продал), «Казаками» Толстого (моя работа) и последним кулинарным опусом Энтони Бурдена, который Джеси здесь оставил, когда ночевал здесь со своей подружкой. Эти вещи действовали на меня как-то успокаивающе, как будто сын все еще здесь, по крайней мере, здесь еще витает его дух. Мне даже казалось, что в один прекрасный день он вернется обратно.