Ирвин Шоу - Пестрая компания (сборник) Страница 23

Покончив с туалетом, он вышел, чтобы принести извинения майору.

Он сидел за письменным столом и нещадно потел. В Египте стояла такая жара, что Питеру казалось, будто он пребывает внутри воздушного шара, в который непрерывно подавался горячий воздух, и давление в котором постоянно нарастало. Пропитанный жаром воздух был наполнен стрекотом пишущих машинок, а перед глазами роились подлинные хозяева Египта — хитрые и злобные мухи.

Приковылял сержант Браун (толстые стекла его очков затуманились от пота), положил перед Питером на стол толстенную пачку каких-то документов и столь же нелепой походкой удалился. Форменная рубашка сержанта Брауна пропиталась потом, а спинка стула, на которую опирался сержант, выжимала влагу из ткани, и по обнаженным ногам пехотинца текли струйки пота, теряясь в толстых шерстяных гетрах.

Питер уставился на стопку бумажных листков. Это были аккуратно расчерченные таблицы и графики с весьма сложной системой пояснений. Их следовало тщательно проверить, внести исправления и затем подписать.

На улице под окном заревел осел. Ревело животное чудовищно громко, и в реве этом слышалась боль. Создавалось впечатление, что два куска дерева с огромной силой трутся друг о друга, и поэтому ослиный крик напоминал Питеру стенания какой-то огромной деревянной машины. От этого звука в помещении стало ещё жарче.

Питер перечитал письмо из Италии, которое он получил утром: «…я взял на себя смелость ответить на письмо, направленное вами полковнику Сэнду, так как на прошлой неделе полковник был тяжело ранен. Боюсь, что мы не можем положительно решить вопрос о направлении вас в этот полк, поскольку в нашей части не предусмотрены должности для офицеров, имеющих ограничения по медицинским показаниям».

Осел издал ещё один вопль, и вопль этот был полон такой тоски, словно жаркое египетское утро сулило гибель всему животному миру.

Питер снова посмотрел на лежащие перед ним бумаги. Над документами кружились мухи, а пишущие машинки стрекотали все громче, и в раскаленном помещении этот обычный звук казался совершенно невыносимым. Он взял из стопки верхний листок и попытался разобрать, что на нем изображено. Цифры и буквы плавали и прыгали перед глазами, а двойка, семерка и восьмерка в одной из колонок стали почти неразличимыми, так как на них с его лба упала увесистая капля пота. Пальцы Питера поблескивали от выступившей на них влаги, и бумага казалась ему скользкой. Из коридора с мраморным полом доносился стук подковок военных ботинок. Среди мирных канцелярских шкафов, столов и изнывающих от жары клерков этот звук казался нарочито милитаристским и поэтому совершенно неуместным. От пятнадцатой утренней сигареты горло Питера пересохло и горело огнем.

Питер рывком поднялся со стула, схватил пилотку и выскочил из комнаты. В коридоре он встретил миссис Буро — высокую молодую даму, с довольно пышными формами. Миссис Буро носила яркие платья из набивной ткани и каким-то образом постоянно ухитрялась добывать себе шелковые чулки. Она собиралась домой в Англию, чтобы расторгнуть брак со служившим где-то в Индии мужем-лейтенантом. После этого она предполагала тут же вступить в брак с майором американских ВВС, которого недавно перевели из Каира в Лондон. Миссис Буро была дамой весьма миловидной, она обладала тихим, неуверенным голосом, а её обширный бюст под ярким нарядом почему-то всегда была особенно заметен.

Миссис Буро улыбнулась Питеру — улыбнулась мягко, несколько неуверенно и очень вежливо. Две розы украшали её темные волосы.

— Доброе утро, — произнесла она, остановившись. В унылом коридоре её голос прозвучал сухо, холодно, но в тот же время и призывно. При каждой встрече миссис Буро пыталась остановить Питера и поговорить с ним.

— Доброе утро, — холодно ответил Питер, глядя себе под ноги. Он почему-то не мог смотреть на эту женщину прямо.

Этим утром шелковых чулок на ней не оказалось, и ёё красивые, крепкие ноги, с кожей кремового оттенка были обнажены. Перед его мысленным взором вдруг предстала миссис Буро, выходящая из поезда на лондонском вокзале Ватерлоо. Он с ненавистью видел, как миссис Буро в толкучке перрона, истекая слезами любви и благодарности, попадает в железные объятия американского майора в то время, как её бывший и уже ненужный супруг гниет где-то в далекой Индии…

— Я направляюсь к «Гроппи», — с изумлением услышал он свой голос. Хочу выпить чаю. Не желаете ли составить мне компанию?

— Мне очень жаль, но я не смогу, — ответила миссис Буро, и в её тоне можно было уловить искреннее сожаление. — Очень много работы. Как-нибудь в другой раз. С огромным удовольствием…

Питер неловко кивнул и двинулся дальше. Он ненавидел миссис Буро.

Раскаленная, грязная улица кишела нищими оборванцами, детишками с изъязвленными мухами глазами и горластыми торговцами. По ней, раздвигая толпу, то и дело с ревом проезжали военные грузовики. Питер надел пилотку, чувствуя, как протестует против прикосновения сукна его горячий и влажный лоб. Какой-то новозеландец, успевший к одиннадцати часам утра набраться до бесчувствия, печально брел с непокрытой головой под палящим солнцем Каира, в семи тысячах милях от своего зеленого острова, с такой упорядоченной жизнью.

В зале «Гроппи» было чуть прохладнее, чем на воздухе, и совсем не было яркого света. Официанты с красными фесками на головах и в белых, длинных галабиях,[11] бесшумно передвигались в радующем глаз сумраке. Два американских сержанта, со знаками стрелков-радистов на форменных рубашках, с торжественным видом ели мороженное, запивая его содовой. Питер заказал чай и прочитал утреннюю газету. Из неё он узнал о том, что уровень рождаемости в Англии повысился, и, что согласно предсказанию какого-то американского журнала, принцесса Елизавета выйдет замуж за американца. «Иджипшн мейл» перепечатала статью целиком и от себя в редакционном комментарии добавила, что одобряет подобное углубление союза между США и Великобританией. В английском Парламенте кто-то сказал, что через шесть лет все солдаты вернутся домой. Русские форсировали Днепр и пошли дальше. Новости из России Питер всегда приберегал напоследок. Каждый новый шаг русских приближал его к дому, к суровой, по-настоящему мужской шотландской погоде и к Энни…

Питер попытался вспомнить, как выглядит жена и какие ощущение вызывает прикосновение к её коже. Он, полуприкрыв глаза, смотрел в потолок, полностью отключившись от заведения, в котором подавали чай и мороженное, от Египта, летней жары, двух сержантов, официантов в фесках и от армии. Он отключился от всего, кроме супруги. Однако несмотря на все старания, вспомнить, как выглядит Энни, Питер не мог. Он помнил, какое на ней было платье в день свадьбы, помнил маленькую гостиницу, в которой они останавливались после Дюнкерка, помнил, что играл оркестр на концерте в его последний лондонский вечер, помнил он и то, как её любил. Но лица жены, так же как и звук её голоса Питер вспомнить не мог… Она категорически отказывалась фотографироваться. Каприз это или женский предрассудок, Питер так до конца и не понял…

Расплатившись, он вышел на улицу и отправился назад в офис. Оказавшись перед облезлым, с вычурными балконами и укрытым мешками с песком зданием и вспомнив о крошечном кабинете, бесконечных бумагах, поте, стуке кованых армейских ботинок, он понял, что не сможет переступить через порог. Питер повернулся и медленно пошел по улице. Часы на руке показывали, что до открытия баров оставался ещё час. Он шагал по теневой стороне улицы, по-солдатски расправив плечи, шагал неторопливо и уверенно с видом человека, выполняющего ответственное задание. Ужасно грязная женщина со столь же грязным ребенком (такими чумазыми могли быть только египтяне) с завыванием тащилась следом за ним. Питер не ускорял шагов, хотя чувствовал, что его и без того до предела натянутые нервы могут не выдержать этого воя.

Протащившись примерно половину квартала, женщина отстала. И он решительно зашагал, останавливаясь время от времени, чтобы посмотреть витрины. Французская парфюмерия, женская одежда, манго, книги, снимки… машинально фиксировал его мозг. Питер зашел к фотографу и там сфотографировался, демонстративно отказавшись улыбаться. Он смотрел в объектив так сурово, что насмерть напугал фотографа. Я пошлю снимок Энн. Три года. Сколько времени женщина может помнить мужчину? Его мрачная физиономия будет таращиться на неё утром, днем и вечером, призывая: «Помни меня! Помни своего мужа…».

Выйдя на улицу, Питер возобновил свой марш по теневой стороне улицы. Пройдет ещё пятнадцать минут, и все бары откроются. Он криво улыбнулся, вспомнив, как позировал перед фотоаппаратом. Ведь этот снимок — не что иное, как его законсервированная шотландская страсть, которую он пытается демонстрировать, по пуритански уныло пялясь на жену через два океана и с расстояния в три года. Энни скорее всего захихикает, увидев эту нелепо угрюмую и обвиняющую её в чем-то физиономию.