Катарина Масетти - Не плачь, Тарзан! Страница 23

Оркестр освещался софитами, музыканты были одеты с претензией на джаз-банд — в белые пиджаки и темные рубашки. Янне заказал столик на достаточном расстоянии от сцены: мы слышали музыку, но при этом могли разговаривать друг с другом.

Зорро заставил себя ждать. Йенни нервничала как никогда и была как никогда очаровательна. Ей удалось занять у своего противного братца денег на дорогущую стрижку с серебряными прядями и новое платье из «Н&М», тонкое и накрахмаленное, явно не рассчитанное на многократные стирки. Наверно, братец рассматривал свой поступок как инвестицию, он вкладывал деньги в наживку для будущего кормильца Йенни, благодаря которому ему больше не придется давать ей взаймы.

— Его зовут Стеллан Олоф Росенгрен, — бормотала Йенни. — С. О. Ро… — Зорро, понимаете? Его в армии так называли. Он чинит кассовые аппараты. Всю область обслуживает. Но мы будем звать его просто Стеллан.

У входа в ресторан я увидела мужчину, который кого-то искал глазами. Он был высокий и широкоплечий, с темно-рыжими волосами и большим носом. Симпатягой его не назовешь, но было в нем что-то уютное и домашнее, он чем-то напоминал Авраама Линкольна. Очень мужественный. Я толкнула Йенни в бок.

Та сразу же просияла, как китайский фонарик, и замахала ему. Зорро-Линкольн двинулся в нашу сторону, проворно и грациозно, словно лесной зверь. Йенни рассказывала, что он был охотником и участвовал в соревнованиях по спортивному ориентированию.

Он поздоровался, взяв мою руку в свою теплую большую ладонь. Карие глаза, окруженные веселыми морщинками, смотрели на нас с дружелюбным восторгом. Он легонько похлопал Йенни по спине, сел рядом и слегка поцеловал ее в ухо. Они немного поворковали, после чего Йенни хихикнула и покраснела.

Вечер обещал быть удачным. Зорро рассказал пару смешных историй о своих капризных клиентах, хотя вообще о себе говорил мало. Он расспрашивал нас с Йенни, чем мы занимаемся, и слушал с большим интересом. Когда он вот так проникновенно смотрел на меня и внимательно слушал — да-да, он был очень внимателен, — я начинала болтать без умолку, как будто это я была предметом его воздыханий. Но и про Йенни Зорро не забывал, он то и дело как бы случайно касался ее: брал за запястье, клал руку на спинку ее стула, а когда она говорила что-то смешное, он так восторженно хохотал, словно Йенни была самой восхитительной женщиной в мире. Они с Янне наперебой оплачивали счета за наши коктейли. Так что жадиной Зорро не назовешь.

«Вот бы Йенни наконец повезло, она это заслужила», — подумала я, вспомнив Кенни. На праздниках или вечеринках Кенни взял моду высмеивать Йенни, причем по мере его опьянения шутки становились все более мерзкими. Он называл ее «теткой». Или «шкафом». «Эй, шкаф, захлопни дверцу! Щель закрой! Ха-ха-ха!»

Янне был против обыкновения молчалив. И что это с ним?

Вдруг у нашего столика остановился какой-то мужчина. Это был блондин с короткой стрижкой, нетвердо стоявший на ногах, но старательно выговаривавший согласные.

— Че-е-рт побери, Зорро, кого я вижу! — проревел он. — Здорово, старик! Сколько лет, сколько зим! Вот так встреча! Ты что здесь делаешь?

Стеллан немного смутился.

— Я тут по работе, — пробормотал он. — Знакомьтесь, это Лундгрен, мой армейский приятель, летом мы вместе были на сборах.

— Да, здорово мы там оттянулись! — захихикал Лундгрен и посмотрел на нас. Янне положил руку на спинку моего стула, и Лундгрен перевел взгляд на Йенни. Он протянул ей ладонь, огромную, как телячий окорок.

— Ага, вот, значит, какая женушка у нашего Зорро! Тебя ведь Вероника зовут? Да, Зорро про тебя много натрепал! Но ты, смотри, глаз с него не спускай. Летом мы клево повеселились, особенно он! А как поживают ваши… близняшки? У вас ведь два парня, правильно?

Йенни уже не улыбалась, она сидела стиснув зубы и бледнела прямо на глазах. Зорро закашлялся и сказал, что его жены с нами нет, мы просто друзья. По его голосу было ясно, что эта игра для него проиграна.

Лундгрен стал пробираться между столиками, еще некоторое время до нас доносилось его веселое гиканье, но потом оно смешалось с окружающим шумом. Йенни посмотрела на Зорро, который внимательно изучал свои кутикулы.

— Близняшки? — переспросила она. Зорро кивнул. На Йенни было жалко смотреть. Она встала, взяла свою крошечную сумочку и бросилась вон из ресторана. Я побежала за ней.

Йенни стояла на улице без пальто и курила, глядя на проезжающие автомобили, но не видя их. Я обняла ее, а она уткнулась в меня головой.

— Во всем виноват Стагнелиус, — сказала она. — Проклятый Стагнелиус! Черт!

Когда мы учились в старших классах, Йенни писала сочинение про скальда Стагнелиуса. С тех пор она всегда цитировала его, когда впадала в отчаяние. Бывало, я тоже вдруг вспоминала его, когда наваливались проблемы.

Безжалостные цепи бытия меня сдавили,А вместо славы я стяжал на поле браниВенец терновый. И, как краски, смылоМечты о счастье, земного ожиданье рая,[14] —

пробормотала Йенни и, высморкавшись в салфетку, затоптала сигарету.

Дверь в ресторан распахнулась, и на улице показалась знакомая фигура. Это был Йонте, в нашей школе он совмещал обязанности учителя труда и местного домового. Я видела, как он мелькал в ресторане. Йонте не танцевал, поскольку попал в мотоциклетную аварию и после операции одна нога у него не сгибалась, но все-таки он любил бывать на людях, сидел в баре, вытянув одну ногу вперед. Йонте был в мрачном расположении духа, едва поздоровался, блеснув лысиной в свете неоновой вывески, и с трудом зашагал в сторону автомобильной стоянки. Да, не мы одни сегодня покутили на славу!

— Зорро наверняка уже ушел, — сказала я.

— Ноги моей в этом ресторане больше не будет, — сказала дрожащая Йенни, стуча зубами. — Даже за пальто не вернусь! Я вас здесь подожду.

И тут у меня возникла идея. Йонте жил где-то в моем районе.

— Йонте! — окликнула я. — Ты не мог бы захватить с собой одного пассажира и отвезти его ко мне домой?

Йенни я даже спрашивать не стала, она была не в состоянии принимать решения. Да и к тому же от парня с негнущейся ногой всегда можно убежать, если он выйдет за рамки приличия!

Йонте кивнул, не задавая никаких вопросов, такой уж он человек. Он вынул плед из своего маленького неказистого автомобиля, накинул его Йенни на голые плечи и освободил от хлама место на переднем сиденье. Я дала ей ключ от квартиры, и они рванули вперед.

Янне сидел за столиком в одиночестве. Внезапно мы почувствовали себя подростками, вырвавшимися на свободу без родительского согласия, заказали роскошный десерт из белого шоколада с клубникой и бросились танцевать танго. Насколько я понимаю, танго мы танцевать не умели, но на такой пустяк нам было наплевать.

Зорро мы больше не видели.

«How sweet and strange»[15]

Вечно Мариана и Йенни строят из себя циничных, искушенных особ. Они много говорят о мужской сущности, презрительно смеются и закатывают глаза, когда в поле зрения появляется какой-нибудь дискотечный Казанова, загорелый и чуть больше положенного благоухающий кокосовым ароматом, с волосами чуть длиннее обычного и с расстегнутым воротом. Когда басист из оркестра искрил своими улыбками и подмигиваниями на весь танцпол, Мариана и Йенни смеялись над женщинами, которые призывно глядели на него и пытались пробиться поближе к сцене.

Зато такой, как Зорро, для них в самый раз, в один присест проглотили наживку, крючок и леску. Они как будто не замечали, что вся его болтовня, на первый взгляд скромная, — сплошное хвастовство. Они не видели, как он оттеснил меня от Марианы, заслонив ее плечом. Он то и дело отпускал замечания, из которых явствовало, что я сопливый щенок, называл меня парнишкой и разговаривал со мной свысока. «Э нет, парнишка, за эти коктейли плачу я», «Ну что, Мариана, пойдем, потанцуем? В отличие от Янне я не в силах устоять перед твоими зелеными глазками!.. Йенни, love of my life,[16] ты ведь позволишь? А Янне пусть пока расскажет тебе о компьютерах, только смотри у меня, мы скоро вернемся…»

Ему нужны были обе, он постоянно держал их на крючке, пожирал взглядом, был так обходителен, что у меня желчь подступала к горлу. Я все время боролся с порывом врезать ему как следует прямо в пасть, растянувшуюся в победоносной улыбке, да так чтобы зубы посыпались! Я бы собрал их и сделал ставку в рулетку!

А потом приперся этот белобрысый качок и уделал его так, что мокрого места не осталось. Чао, бамбино, тебе остается умчаться галопом в ночь верхом на Торнадо, ведь это единственный, кто тебя пока еще терпит!

И вдруг вечер стал нашим. Мы с Марианой проделывали подозрительные телодвижения, отдаленно напоминавшие танго. Мы были так близко друг к другу, нас разделяли только одежда и представления о приличии. Она уткнулась носом в мою подмышку, а я тихонько обнял ее, она просунула ногу мне между колен, и мы превратились в пазл, где все кусочки совпадали друг с другом. Оркестр исполнял «А Nightingale Song in Berkeley Square»,[17] низким хриплым соло на саксофоне: «How strange it was, how sweet and strange, there was never a dream to compare…»[18] И я подумал о нашей первой необычной встрече: это была в буквальном смысле женщина свыше!