Екатерина Вильмонт - Два зайца, три сосны Страница 23

— Это уж точно, твои проблемы связаны с литературой и архитектурой в одном флаконе. Я тебе тогда помешала, вот ты и бесишься.

— Ты это о чем? — спросил он таким голосом, что у Арины заболело под ложечкой. Но она уже закусила удила.

— Ты ж небось уже подкатился к ней в Москве, а она тебя продинамила, да? Зря стараешься, бабы не прощают трусости! — выкрикнула она и тут же пожалела.

Он побелел, потом побагровел, но все-таки взял себя в руки.

— Арина, ты, по-моему, спятила. Вообразила себе невесть что, и… Обратись-ка, моя дорогая, к психотерапевту. Это становится навязчивой идеей. Мне с высокой колокольни плевать на эту бабу. Я терпеть не могу эмансипированных, уверенных в себе сорокалетних теток!

— Тогда почему же она так поспешно увела меня из этой будки?

— О! А вот об этом тебе следовало бы спросить у нее! Она там была, а не я!

— Ну вот ты и попался!

— Что?

Ну я так и думала! Ты не умеешь врать, Мэтью! Я ведь ни единого звука тебе не сказала о том, что нашла ее голую в будке лодочника, а ты оказался в курсе… И судя по тому, как ты беснуешься в последнее время, трахнуть ее ты не успел!

— Да побойся Бога! Я узнал об этой истории от Миклашевича, которого встретил на заправке на следующее утро. Только и всего. И заруби себе на носу, Арина, что…

— Нет, это ты заруби себе на носу, Мэтью, что я начеку и если ты свяжешься с этой бабой, я такое устрою, никому мало не покажется, ни тебе, ни ей!

Он вдруг рассмеялся, впервые за последнее время.

— Ты так ревнуешь меня, Аришка? Мне даже приятно.

Такой резкий переход совершенно сбил Арину с толку. А может он и вправду узнал обо всем от Миклашевича? В тот день он действительно ездил на бензоколонку… Надо быть осторожнее и не упоминать больше об Олесе, а то он может назло мне связаться с ней… Надо просто забыть об этой теме, вернее, сделать вид… а еще надо попробовать поговорить по душам с его секретаршей, узнать, как он ведет себя на работе, и, уже исходя из этого, решить, как быть дальше.

В аэропорту меня встречал только Гошка. Я от радости даже задохнулась. Как он чудесно выглядит — загорелый, свежий, глаза веселые.

— Мама! Мамочка!

— Гошка, а где твой дед?

— Он сегодня занят, я один приехал! Мы поедем на такси! Знаешь, у нас для тебя сюрприз! Мам, а ты чего-то бледная, усталая, да? Книжка еще не вышла? А красную бейсболку привезла?

— Привезла, не волнуйся. А что за сюрприз?

— Увидишь!

Мы погрузились в такси. Гошка захлебываясь рассказывал мне о своих впечатлениях от поездок по Европе с дедом.

— Гошка, а куда мы едем?

— Сюрприз!

Мне не хотелось никаких сюрпризов, я устала, ибо всю ночь препиралась с Миклашевичем, пытаясь доказать ему, что замужество — не моя стезя. В результате мы страшно поругались и он ушел, хлопнув дверью, но до этого успел наговорить мне много гадостей. Правда, когда он ушел, я испытала облегчение. Огромное облегчение.

— Гош, может, скажешь, куда мы едем?

— Нет! Дед не велел!

Если я не сижу за рулем, то быстро засыпаю в любом транспорте. Я и тут вздремнула. И открыла глаза, когда машина остановилась.

— Приехали, мама!

— Ну и чей это дом?

— Наш! Мы переехали, мама!

— Что? Весь дом ваш?

— Ага! Тут так клево! И сад…

Действительно, дом стоял в небольшом ухоженном саду. И первое, что бросилось в глаза — фарфоровый гном в траве.

— Мам, ты чего смеешься?

— Да так… Радуюсь!

Дом был очарователен. Просторный, светлый, с пресловутыми французскими окнами, с белым столом на зеленой лужайке…

— Дед что, жениться собрался? — предположила я.

У Гошки вытянулось лицо.

— Мам, ты чего? Он же старый! И вообще…

— Ну, не такой уж он старый, вполне может жениться, а иначе, зачем ему такой большой дом?

— Ну, во-первых, у него сейчас много учеников…

Что во-вторых, я так и не успела узнать, так как зазвонил телефон. Гошка схватил трубку. Я не стала вслушиваться, а направилась в ванную, вымыть с дороги руки.

— Мам, как насчет велика, а? Прокатимся?

— Прямо сейчас?

— Ага, дед нас ждет в ресторанчике за полтора километра отсюда.

— Полтора километра можно пешком пройти!

— Но это будет дольше. Давай, мам, тряхнем стариной!

— Но мне надо переодеться.

— Давай быстро переодевайся, и поедем, я пока выведу велики.

Вероятно в Москве подобная идея не вызвала бы у меня ничего, кроме раздражения, но тут… почему бы не прокатиться немного на велосипеде? С превеликим удовольствием, как говорится! Я была так счастлива, что вырвалась наконец из Москвы, где в последнее время на меня обрушилось столько эмоций, столько дурацких проблем и недоразумений… Достаточно вспомнить странное появление Юльки… И ведь она ни разу мне больше не позвонила. Я дважды пыталась набрать телефон, значившийся на карточке, но там был включен автоответчик. А мобильный заблокирован. И я бросила попытки связаться с сестрой. Я словно потеряла ее во второй раз. И теперь уж, видимо, окончательно, хотя вовсе не исключала, что она может возникнуть, когда ей понадобится алиби для мужа…

— Мам, ну ты скоро? Я есть хочу!

— Бегу!

На велосипеде я езжу только в Германии с Гошкой. Вот и теперь мы покатили по специальной велосипедной дорожке. Погода стояла теплая, светило солнышко, вокруг было красиво, по-европейски уютно и мило. Владимира Александровича я увидела издали. Он стоял, приложив руку козырьком ко лбу, и вглядывался вдаль. Темных очков он не признавал. Для своих семидесяти двух выглядел он превосходно.

— О, вот и наша знаменитая писательница прибыла! Рад, весьма рад, Олесенька! Ничего, что прямо с самолета на велосипед?

— А такси вы забыли? — засмеялась я. Мне всегда было с ним легко, куда легче, чем с его сыном.

— Ну как тебе наше новое обиталище?

— Не иначе, вы собираетесь жениться!

— Боже сохрани, я в эти игры больше не играю. Ну, что будешь заказывать?

— Сосиски и темное пиво! Отдам дань местной кухне.

— А потом пойдем в кондитерскую! — заявил Гошка. — Ух, до чего я рад, мама!

— Да, кстати, тебе привет от Майки, я ее встретила, она такая хорошенькая!

Гошка помрачнел.

Владимир Александрович тоже это заметил и сразу перевел разговор.

— Кстати, Олеся, послезавтра я намерен реабилитироваться, и мы-таки поедем в Зальцбург!

— О! Я с восторгом!

На Новый год мы с Гошкой тоже были в Мюнхене и второго января рано утром выехали на машине в Зальцбург, да так до него и не доехали, с полпути повернули назад, ибо начался такой буран и заносы на дорогах, что мы сочли за благо вернуться в Мюнхен.

— Я с восторгом, давно мечтаю туда попасть!

И вообще, я буду тут отдыхать на всю катушку, я даже ноутбук дома оставила.

— Ура! — воскликнул Гошка.

— У тебя усталый вид, девочка, — сказал вечером Владимир Александрович. — Ты отдыхай тут, ни о чем не волнуйся, Гошкой я доволен, он у нас хороший малый. Должен сказать, он тебя просто обожает.

Я это и сама знала, но слышать было все равно приятно.

— У тебя какие-то неприятности? Да?

— Не уверена, что это можно назвать неприятностями, скорее неурядицами. Ничего существенного.

— Ну и слава богу! Но ежели захочешь поделиться или посоветоваться, я к твоим услугам.

— Обязательно и поделюсь, и посоветуюсь, но сперва хочу попробовать сама с этим разобраться, пусть все немножко уляжется в башке, а то и работать мешает и вообще… Думаю, денька через три-четыре мы обо всем поговорим, ладно?

— Ну разумеется! А шла бы ты спать, голуба моя. Гошка все равно смотрит футбол. И тут уж ничего не попишешь.

— Да, пожалуй, вы правы. Я и вправду устала.

Утром я проснулась от солнца и птичьего щебета. В открытое окно на втором этаже лился чудный воздух. Как хорошо, как спокойно… А может, я зря оставила дома ноутбук? Наверное через недельку мне захочется работать… А может, задержаться тут подольше? Я же не знала, что свекор снял такой чудный дом… И никаких тебе Роз, никаких Миклашевичей. Ура! Нет, не буду о них думать. Лучше подумаю о книге… Моя Марина там оказалась между двух огней. Два мужика, оба в общем-то годятся для нее, каждый по-своему хорош, она стоит перед выбором. Оба добиваются ее, а она в растерянности. Но я должна за нее сделать выбор. Хотя мне тоже они оба нравятся. Но ведь известно, за двумя зайцами погонишься… И заблудишься в трех соснах! А что, прекрасное название — «Два зайца, три сосны»! А ведь у меня тоже вроде как два зайца… Но я ведь ни за одним из них не гонюсь, хотя, если честно, я бы непрочь завести легкий роман с Аполлонычем. Я просто убеждена, что роман с ним был бы именно легким, ни к чему не обязывающим. Он не собирается расставаться со своей Ариной, мне тоже он триста лет как муж не нужен, но нас явно тянет друг к другу, хотя его ретирада под кровать в будке лодочника до сих пор вызывает у меня смех вкупе с легким презрением. И все-таки надо дать ему шанс реабилитироваться. Но как? Не звонить же ему… А я попрошу Лерку! Да, именно, попрошу ее позвать нас обоих в гости. Вот, один заяц уже появился. Заяц за которым я, вроде как, гонюсь. Но уж Миклашевич в зайцы никак не годится, он даже в любимые зайчики не годится. Он — волчара, хотя нет, он просто противный злой заяц из «Ну, погоди!». Терпеть его всегда не могла. Не Миклашевича, а мультипликационного зайца. Миклашевича я любила… Еще как любила! У меня просто снесло крышу, когда я наконец переспала с ним… Какой он был тогда милый, влюбленный, нежный, веселый, и это не говоря уж о сексуальном впечатлении, которое он на меня произвел… Помню, мы тогда поехали вдвоем в Израиль, и нам было так здорово вместе… Мы столько смеялись… Помню, однажды утром я проснулась, он спал рядом и я сказала себе: я люблю в нем все, каждую его ресничку в отдельности, шрам на ноге, родинку на предплечье… Нет, этим воспоминаниям нельзя предаваться, слишком опасно. Лучше вспомню, что было потом. Измены, хамство, несправедливые обвинения, идиотская ревность невесть к кому, принимавшая поистине чудовищные формы… Нет, от этого зайца надо бежать сломя голову. А какую сцену он мне устроил позавчера, когда я в который уж раз сказала, что не выйду за него… И ведь это не от любви. Просто, как я могу в чем-то отказать такому потрясающему типу? Ну, тут уж он вынужден был объяснить мне, кто я такая на самом деле — бездарная баба, ни кожи, ни рожи, обалдевшая от дешевого успеха, невесть что о себе возомнившая. Я пыталась спросить у него, зачем же я такая ему нужна, но где там! Он не слышал меня, и, кажется, себя уже тоже не слышал. Тьфу! Не хочу я больше его видеть и знать.