Дж. Морингер - Нежный бар Страница 24

Когда Макграу не мог поехать в Джилго, я сидел среди мужской компании и скучал по нему. Теперь, если его не было, ощущения от поездки казались не такими сильными. С Макграу все было веселее. Я делил с ним эту компанию, и мы вместе смеялись над удивительными вещами, которые говорили и делали мужчины. Слепень укусил Бобо в бедро и улетел, покачиваясь, пьяными зигзагами, а потом резко спикировал вниз и умер, и мне жаль было, что Макграу этого не видит.

Хотя ребята были неизменно добры ко мне, они меня практически не замечали, и в отсутствие Макграу я успевал забыть, как звучит мой собственный голос. Если же мужчины обращались ко мне напрямую, типичный диалог происходил примерно так: Джо Ди смотрел на меня. Я смотрел на него. Он смотрел на меня еще пристальнее. Я продолжал не сводить с него глаз. Наконец он спрашивал: «С кем сегодня играет „Уайт Сокс“?» — «С „Рейнджерс“», — отвечал я. Он кивал. Я кивал. Конец диалога.

Скучая по Макграу, я начинал думать и о маме, которой мне тоже все больше и больше не хватало. Я смотрел на океан и пытался представить, что она сейчас делает. Междугородные телефонные звонки были ей не по карману, и мы обменивались звуковыми письмами, записанными на кассеты. Я проигрывал ее кассеты снова и снова, анализируя ее голос в поисках признаков стресса или усталости. На последней кассете голос ее звучал радостно. Слишком радостно. Она сказала, что взяла напрокат диван с красивым коричнево-золотым узором — никаких лиц отцов-основателей. «Раньше у нас никогда не было дивана!» — гордо сказала она. Но я переживал. А что, если диван нам не по карману? Что, если она не сможет вносить платежи? Что, если она начнет тыкать в кнопки калькулятора и плакать? Что, если меня не будет рядом, чтобы отвлечь ее шутками? Я не буду переживать из-за того, чего никогда не произойдет. В Джилго моя мантра почему-то не работала. Беспокойные мысли быстро настигали меня. Почему я здесь? Я должен быть в Аризоне, помогать матери. Возможно, прямо сейчас она едет на машине через пустыню и поет. С каждой новой волной, ударяющейся о берег, в моей голове рождалась очередная невеселая мысль.

Чтобы отвлечься, я повернулся к мужчинам. Дядя Чарли был расстроен.

— У меня сегодня мысли в голове путаются, — сказал он, кладя руку на висок. — Этот «ворди-горди», будь он неладен, меня озадачил.

— Кто такой, черт подери, этот «ворди-горди»? — спросил Бобо.

— Ребус в газете. Там дается идиотская подсказка, а ответ должен состоять из двух слов, которые рифмуются. Как, например, чижик-пыжик или ванька-встанька. Это детская игра. Первый ребус я разгадал. Машина Джейн. «Хонда» Фонды. Но вот остальные — я не знаю. Должно быть, я страдаю острой самбуковой мозговой недостаточностью.

— И легким водкитом.

— Это хроническое состояние.

— Ну-ка, прочитай нам один.

— Ладно, — согласился дядя Чарли. — Давайте посмотрим, насколько хорошо у вас котелки варят. Кухонный прибор Ричарда.

Бобо закрыл глаза. Джо Ди ковырял палкой песок. Кольт чесал подбородок.

— Вот долбаные ребусы! — воскликнул Бобо. — Жизнь и без того достаточно запутанная штука.

— Миксер Никсона, — сказал я.

Тишина окутала нас, как тень. Мужчины смотрели на меня во все глаза в оцепенении. Если бы заговорил Уилбер, они бы меньше удивились. Даже Уилбер выглядел озадаченным.

— Во дает пацан, — хмыкнул Кольт.

— Черт возьми, — подтвердил Бобо.

— Прочти ему еще один, — попросил Джо Ди свою мышку. Прочтиемуещеодин.

Дядя Чарли посмотрел на меня, потом снова в газету и прочитал:

— Потрясающий Гарри.

Я подумал и предположил:

— Супер Купер?

Мужчины вскинули руки вверх и заулюлюкали.

Именно в тот день все переменилось. Я всегда думал, что должен быть какой-то пароль, чтобы войти в этот мужской круг. Паролем стали слова. Владение языком легализировало меня в глазах этой компании. После того как я разгадал ребусы «ворди-горди», я перестал быть для них просто талисманом. Конечно, они не вовлекали меня в каждый разговор, но перестали относиться ко мне как к чайке, которая случайно к ним забрела. Из призрака, которого едва замечают, я превратился в реального человека. Дядя Чарли уже не подпрыгивал всякий раз, когда обнаруживал, что я стою у него за спиной, и остальные мужчины стали приглядываться ко мне, общаться со мной, учить меня чему-то. Они научили меня ловить крученый мяч, правильно замахиваться бейсбольной битой, делать спиральную подачу, играть в покер. Они показали мне, как пожимать плечами, хмуриться и по-мужски относиться к жизни. Теперь я умел правильно стоять и знал, что осанка мужчины — это его философия. Меня научили говорить «…твою мать», вручив мне это выражение, будто перочинный нож или хороший костюм — атрибут каждого парня. Теперь в моем арсенале было много способов, как с помощью «…твою мать» ослабить гнев, испугать врагов, сплотить союзников, заставить рассмеяться даже тех, кому не до смеха. Меня научили произносить это выражение с силой, со значением, даже с изяществом. Зачем кротко спрашивать, как дела, говорили друзья дяди Чарли, когда можно спросить «Как жизнь, мать твою?». Они продемонстрировали много словесных рецептов, в которых «…твою мать» было основным ингредиентом. Бургер в Джилго, например, оказывался в два раза вкуснее, если, заказывая его, сказать: «Мне Джилго-бургер, мать вашу».

Все, чему мужчины научили меня в то лето, попадало под пространную категорию «прочее». Я знал прочее. Но позже понял, что этого недостаточно.

Кроме периодических уроков, ребята давали мне задания. Они посылали меня в Джилго за выпивкой и сигаретами, или просили почитать колонку Джимми Бреслина в газете, или отправляли в качестве своего агента к одеялу, на котором загорали привлекательные девушки. Я наслаждался этими заданиями как возможностью оправдать их доверие и мгновенно бросался выполнять. Например, когда в Джилго шла игра в покер, вечной проблемой был ветер, поднимающийся от воды, и в мои обязанности входило придерживать карты и ставки на одеяле. С этой задачей лучше всего справился бы осьминог, но я справлялся, и когда карту сдувало, я летел за ней. Я до сих пор с гордостью вспоминаю выражения на лицах мужчин, когда я пробежал пятьдесят ярдов в погоне за бубновым валетом и схватил его как раз перед тем, как он чуть не улетел в океан.

13

ПАТ

Проснувшись, я увидел темное небо не по сезону холодного июльского дня. Никакого Джилго. Я лег на «двухсотлетний» диван и открыл «Минутные биографии». Однако дядя Чарли, проснувшись, велел мне одеваться.

— Джилго? — спросил я.

— Неверно. «Метс», «Филлис». Два матча.

Меня повысили.

Хотя сама поездка на стадион «Шиа» была и без того удивительным событием, дядя Чарли разрешил мне надеть одну из его бейсболок. Я выбрал зеленую, цвета лайма, с лентой из шотландки, и встал у зеркала, восхищаясь собой, поворачивая козырек так и эдак, пока дядя Чарли не сказал, что пора идти.

Сначала мы заехали за Джо Ди. Он сделал мне комплимент по поводу моего нового «шапо». Потом мы заехали за парнем по имени Томми. Он был здоровым, как и Джо Ди, и, пусть и не походил на куклу из «Маппет-шоу», черты его лица, казалось, находились не на своих местах. Лицо у него было более мясистое, чем у Джо Ди, и более эластичное, и когда Томми хмурился, что происходило каждые две минуты, уголки его губ опускались вниз, а за ними и остальные черты лица — нос, рот, глаза и щеки устремлялись к подбородку, будто их засасывало в водосток. Томми тоже похвалил мою бейсболку, потом заметил, что и на нем теперь «новая шляпа». Он объяснил, что сменил работу.

— Томми только что взяли на работу в «Шиа», — объяснил дядя Чарли, глядя на меня в зеркало заднего вида. — Начальником службы безопасности. Он там всем заправляет. Взять, например, сегодняшнюю нашу поездку. Томми нас бесплатно проведет.

Мы остановились в закусочной в Манхассете, чтобы купить сигареты и выпить чаю со льдом. Потом, вместо того чтобы ехать в сторону скоростного шоссе, мы завернули в «Диккенс».

— Кто еще едет? — спросил я, когда мы все уселись на табуретки у стойки.

Дядя Чарли посмотрел в сторону.

— Пат, — сказал он.

— Кто он? — поинтересовался я.

— Она, — поправил дядя Чарли.

— Пат — новая подружка твоего дяди, — прошептал Томми.

Мы ждали эту самую Пат. Меня не обрадовало, что к нашей компании присоединится женщина, и мне совсем не нравилось, что она опаздывает. Наконец она появилась со свистящим звуком, будто порыв ветра распахнул дверь и внес ее с собой. У нее были волосы цвета виски, ярко-зеленые глаза и веснушки, похожие на мокрые листочки, прилипшие к носу. Она была долговязой, как дядя Чарли, — тоже фламинго, только более женственный.