Майя Новик - Ларёк Страница 24

— Итак, начинаем ликбез! — Олег размахивал кружкой. — Слушай сюда! Первое! Когда тебя арестовывают, задерживают, не молчи. Они не имеют права закрывать тебе рот! Вот ты ушла, я остался. Что случилось? Что я должен думать? То ли ты, курица, на деньги позарилась? То ли еще что? А сказала бы мне, так и так, мол, Олег, и все было бы намного проще! Так? Так! Второе! — Олег загибал пальцы. — При задержании веди себя корректно. Менты могут тебя дернуть, толкнуть, в общем, спровоцировать. Не поддавайся! Третье. Если что сказала, держись этого, во что бы то ни стало. Они могут так начать крутить, что мало не покажется! Вот ты сказала, что наркотики принес незнакомый парень, так и тверди дальше. И не отступай от этого. У меня на памяти такие случаи есть… — тут он углубился в воспоминания и начал рассказывать, как какого-то парня посадили за просто так.

Я смотрела в кружку и думала о том, что судьба моя по каким-то совершенно непонятным обстоятельствам вдруг оказалась в руках подлецов, шарлатанов от власти. Я была никем и ничем, расходный материал, который можно подставить за копейку.

— Так они что, сами меня подставили? — перебила я воспоминания Олега.

— А то! Им и карты, то есть наркотики в руки! Делов-то! Главное, чтобы ларек на выходные был закрыт, чтобы у Плешивого оборот вырос.

— Вот козлы-то, — жалобно сказала я.

— Да уж… — Олег сочувственно помолчал. — Да и ты хороша. Зачем ты взяла эту пачку? Ты хоть раз видела, чтобы я что-то у кого-нибудь брал или покупал? Да ни за что! Самый верный способ подставы. Никогда ни у кого не бери никаких свертков, портфелей, коробочек и тому подобное… Поняла?

После вина я почувствовала себя лучше и села к прилавку.

— Ты бы отдохнула… — посоветовал Олег.

Я помотала головой.

— Я лучше поработаю.

Через пятнадцать минут в окошке показался… Кордаков. Его ухмылка показалась мне пакостной.

— Ну че, торгаши, сообразим чего-нибудь? Да?

— Чего?

— Ну там, скажем, я хочу бутылочку шампанского и во-он ту коробку конфет.

Я поглядела на Олега.

— Олег иди-ка, поговори.

— Кто это?

— Сам посмотри…

Олег тяжело поднялся, посмотрел. Кордаков повторил свои требования. Олег неторопливо накинул куртку.

— Закройся, откроешь только мне. Поговорю-ка я с ним…

Я закрыла и прислушалась. Сперва ничего не было слышно, потом до меня донесся голос Олега.

— Я все понимаю, ну на фиг бабу-то подставлять! Она-то тут при чем!

— Да кто же знал, что тут баба будет… — тихо отвечал Кордаков.

— А кто тут должен был быть, я что ли?

Через десять минут Олег вернулся.

— Все, он больше не появится. Вот шакал… Видал я таких… — Олег скрипел зубами, — Еще и данью обложить нас хотел!

Он криво усмехнулся и посмотрел на меня.

— Пришлось ему тут удостоверение показать… — он показал мне заламинированное удостоверение военизированной охраны.

До утра мы выпили еще одну бутылку вина.

— Знаешь, я тут все думал… — уже к концу смены сказал Олег, — а хорошо, что это была ты, а не какая-нибудь другая баба… Будь на твоем месте Ольга, она бы извизжалась тут. А ты все же спокойная.

После смены я поехала домой. Хотя все вроде бы разрешалось хорошо, подавленное настроение не покидало. Родителям я ничего говорить не стала: не поймут. И, между прочим, запросто решат, что я торгую наркотиками. С них станется. Скажут, мол, зарплату слишком хорошую получаешь… Два дня я почти не спала, выкурила три пачки сигарет. Вечером в воскресенье заехал Ломакин.

— Лиана, главное, не трусь, я был у Ирины. Она говорит, во-первых, если все так, как ты говоришь, то зацепиться им не за что, во-вторых, наркотиков там слишком мало для возбуждения уголовного дела, нужно, кажется, нужно, чтобы их было больше двадцати граммов.

На смену я вышла, не зная, что меня ждет. С утра хозяева ларька не появлялись, сразу после десяти часов — тоже. Это, по идее, должно было быть хорошим знаком, но я вся извелась. Саша с Сергеем подъехали к обеду.

— Ну что? — нетерпеливо спросила я.

— Ну что… Придется, конечно, им заплатить.

— Ну?

— Ну, заплатим.

— Потом из твоей зарплаты вычтем, — с усмешкой вставил Сергей и, увидев мой непонимающий взгляд, добавил, — шучу, шучу.

Я была согласна на все, лишь бы это закончилось.

В этот же вечер у ларьков состоялся совет хозяев. Геннадий, Саша и Сергей долго о чем-то совещались.

— Я еще раньше говорил, надо обращаться к Глебу, и все проблемы будут решены, — тихо подвел резолюцию под беседой Геннадий.

Саша с Сергеем согласно кивали. К кому они обращались, я не знаю, но с этого момента все проблемы с Плешивым закончились. Кабель больше никто не обрубал, и проблем с милицией тоже не было. Мне, правда, от этого легче не стало, потому что в тот самый момент, когда меня усаживали в машину отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, во мне что-то сломалось. Может, это можно назвать внутренней уверенностью в конечную справедливость мира, не знаю, но, по-моему, несмотря на все перипетии моей жизни, я до сих пор все же была уверена, что мир устроен гармонично, что добро побеждает зло, что преступники или, если хотите, грешники, если говорить об устройстве мира с религиозной точки зрения, будут наказаны. В момент, когда я встретилась глазами с Кордаковым, это последнее убеждение разбилось на мелкие кусочки, которые уже невозможно было склеить. Я всегда была пессимистом, но раньше я никогда не смогла бы поверить, что можно опуститься в убеждение, что все на свете плохо, настолько глубоко. Я с удивлением смотрела на Ольгу, которой, казалось, все было ни по чем. Она только напевала что-то себе под нос, подсчитывая по утрам выручку, да зубоскалила со сменщиками, отпуская им в ответ соленые шуточки. Она воспринимала мир, таким, каков он был, и не тужила по поводу того, что изменить его ей не под силу. Я так не могла. Я больше не ощущала себя нормальным человеком, как раньше я перестала ощущать себя женщиной. Этот случай лишний раз доказывал одно — несмотря на хорошую зарплату, я оставалась никем и ничем, уличным торговцем, которого не идентифицируют с человеком, которого даже не помнят в лицо. Сидя по ночам у прилавка, я ненавидела всех покупателей. Всех, кто был по ту сторону. Это было легко, потому что и они для меня не были людьми, я видела лишь их руки, они демонстрировали мне свои кольца, дорогие бумажники и перчатки. На запястьях поблескивали золотые часы, а в руках мелькали тысячи и миллионы… Я ненавидела холеные руки бизнесменок, с их кольцами и перстнями, с их длинными наращенными ногтями, раскрашенными всеми цветами радуги. Я ненавидела интеллигентные руки бизнесменов, их аккуратно подстриженные ногти, их безупречную белизну и чистоту. Я ненавидела руки работяг — покрытые порезами и следами мазута, с грязными ногтями, они судорожно мяли купюры, метались по прилавку, словно стараясь ухватить ускользающую удачу…

В те дни меня очень забавляли усилия всех без исключения людей определить своими собственными методами, настоящая водка продается в ларьке или поддельная. Покупатели смотрели через водку на свет, крутили бутылку, стараясь угадать ее крепость по количеству пузырьков, образующихся на дне закрученной воронки, они терли дно бутылки о ладонь, уверенные в том, что грязный ободок, появляющейся на коже — это результат того, что водка шла по конвейеру. Наверное, они считали, что конвейер — это такая лента из черной резины, которая оставляет черный след на всем, что к ней прикасалось. Они рассматривали пробки и подсчитывали полоски клея на этикетках, они приглядывались к акцизным маркам, которые только что появились, не подозревая, что знающий человек может приобрести хоть партию таких марок. Девяносто процентов водки, проходящей через ларек, было поддельной. Но документы были в порядке, все накладные и сертификаты качества в наличии, так что придраться было трудно. Наверное, даже работник водочного завода с трудом мог бы отличить поддельную водку от настоящей. Поддельную водку катали из качественного спирта в одном из поселков Ангарска. Миша и Женя уверяли, что эта водка лучше иркутской, «от нее голова не болит».

Глава семнадцатая

Все, что произошло со мной, требовало эмоционального выхода. Стихи об этом не напишешь, слезами тоже не поможешь, эмоции искали выход, искали… Понять, что вызывает у тебя те или иные эмоции означало справиться с этими эмоциями. Я поняла, почему ненавижу весь мир — я ненавидела себя, и прежде всего свое положение. Меня совершенно не устраивало то, что я продавец в ночном ларьке. Но изменить это я не могла. Учиться? О Боже, я уже училась два раза, и оба раза неудачно! В Ангарске нет гуманитарных Вузов, ездить в Иркутск, учиться и еще работать, чтобы были деньги на жизнь — нереально, особенно с моим здоровьем, после каждой смены я валилась без сил на софу и просыпалась к вечеру, нисколько не отдохнув. Родители — пенсионеры, помочь мне ничем не могут. В конце концов я нашла то единственное, что я могу сделать. Говорят, Лиана, ты чересчур любишь фантастику? Ну так и действуй! Я купила в ближайшем магазине канцтоваров общую тетрадку, ручку, пришла домой, легла на диван, раскрыла тетрадь, и не долго думая, написала: «Был конец августа, и темнело уже раньше обычного. Редкий в этих краях южный ветер гулял по пустынным улицам, заглядывал на чердаки и в подворотни и уносился прочь, громыхая железом на крышах и посвистывая в проводах. И хотя погода стояла теплая, и на темнеющем небе не было ни облачка, казалось, что этот ветер, как предвестник урагана, несет с собой предостережение. В городе было неспокойно…»