Бланка Бускетс - Свитер Страница 24

— Как твое вязанье, мама?

В ответ Долорс улыбнулась и показала дочери фрагмент свитера до пройм.

— Очень красиво. Это перед или спинка?

Долорс ткнула себя пальцем в грудь.

— Не знаю, как у тебя получается, если рука дрожит, но выходит очень красиво.

Долорс хотела объяснить дочери, что дрожь мешает ей писать, а не вязать, но не смогла, конечно; она опять ничего не сказала и не стала издавать никаких звуков — ни единого, как уже решила раньше, чтобы своим мычанием не изображать полоумную, только этого ей не хватало, и так все принимают ее за глухую, так еще сочтут, что она спятила. Леонор подняла руку и потянулась положить ключ в керамическую плошку на книжной полке, и тут-то Долорс и увидела у нее в пупке сережку, уже во второй раз.

В первый раз это было, кажется, вчера, после того как разбудили Жофре и дочь потянулась за ключом. Зять оба раза ничего не заметил, а вот Долорс увидела сразу, и увиденное ее смутило. Ладно, успокоила она себя, ничего такого не произошло, подумаешь — Леонор проколола себе пупок, сделала пирсинг, как называет это Сандра, хотя такие вещи, конечно, не для ее дочери, все-таки в пятьдесят лет на подобные штучки способны только специфические личности, а Леонор не из их числа, это уж точно. Тереза — допустим, хотя та уже давно не вытворяет ничего похожего, пусть она и ярая феминистка и коммунистка, только ей к шестидесяти уже, а это — возраст. Так что дырка в пупке Леонор — это сюрприз. По идее Жофре следовало бы обратить внимание… Вот именно, по идее, потому что дела обстоят таким образом, что вряд ли они часто видят друг друга без одежды, особенно в последнее время. Что это ей в голову взбрело, интересно?

— У меня теперь все гораздо лучше, мама. Гораздо лучше.

Леонор, взяв ключ, присела рядом. Долорс выжидающе смотрела на нее. Терпение. Дочь облизнула верхнюю губу, на которой выскочила болячка, и стала рассказывать:

— У нашего директора проблемы со здоровьем. Сердечный приступ — сразу после моего назначения. И теперь директором у нас его сын, потому что отцу врачи запретили работать. Так что мы на какое-то время избавились от этого мерзавца, и в любом случае, если он вернется, сын будет его заместителем.

Леонор вновь облизнула губу.

— Очень толковый молодой человек, из современных. Как Марти, только постарше… Ему двадцать четыре, он закончил учебу и… Короче говоря, мне с ним хорошо работается. Он по-настоящему печется о своих служащих. Мы ездили в командировку с ним вдвоем, и все прошло замечательно.

После этих слов Леонор встала и быстро ушла к себе в комнату. Долорс успела заметить, что дочь покраснела. Наверное, почувствовала, что должна как-то объяснить, чему она так неприкрыто радуется и почему напевает, когда стелит постель или одевается, теперь она стала следить за собой, не то что раньше, и Долорс больше не нужны никакие объяснения: все дело в бойком двадцатичетырехлетнем директоре, с которым дочь видится так часто, что он успел запасть ей в душу. Что может быть общего у этого мальчика и пятидесятилетней женщины? Ничего, а впрочем, как знать, коли ему достались отцовские гены или его тянет к женщинам постарше, более опытным… Совершенно очевидно, что Леонор теперь всем довольна. И потихоньку начала выбираться из-под крыла мрачного ворона, который столько лет не давал ей даже пошевелиться.

Отчего ты не подождешь с замужеством, убеждала ее Долорс, ну хотя бы пару лет, ты так молода, а этот философ революции просто задурил тебе голову. Потому что, отвечала Леонор, невинно глядя на нее, мы любим друг друга, у нас обоих есть работа и место где жить, — так что еще нужно? Сколько их на свете, неудачных браков, заключенных в двадцать лет только ради того, чтобы вырваться из дома, однако случай с Леонор не подходит под эту категорию, девочка делала что хотела: приходила, уходила, опять приходила. Долорс и сама мало времени проводила дома, особенно когда Эдуарда не стало, а она, еще довольно молодая, начала работать с Антони. В ту пору мир казался просто чудесным.

Весь год Долорс приходила в книжную лавочку при каждом удобном случае: купить книги со скидкой, поболтать с Антони, помочь ему разобрать и расставить новые поступления. Этот год восстановил их дружбу, дома об этом, естественно, не знали, Долорс уходила, пока дети были в школе, а Эдуард на фабрике. Так продолжалось, пока однажды Антони не сказал: послушай, я собираюсь заняться изучением философии и литературы, хочешь, я и тебя запишу? Подумай, Долорс! Да, ответила она, и это «да» было круглым, большим, разноцветным. В ту минуту она не вспомнила ни об Эдуарде, ни о детях. Изучать философию вместе с Антони — да это предел ее мечтаний. Да, вновь сказала она. И спасибо. За что ты меня благодаришь? Это я должен сказать тебе спасибо за то, что ты готова меня поддержать в этой авантюре с университетом. Более того, обещаю, что тебе не придется покупать ни единой книжки.

Глагол «покупать» упал в сознание Долорс словно камень. Пресвятая Богородица, Долорс, ты и не подумала, что надо будет платить за учебу и прочее. Как же это устроить? Сейчас все хотят учиться, это просто повальное безумие, но перед Эдуардом она и заикнуться не посмеет о том, что собралась получить высшее образование, тем более — на пару с Антони, ведь муж ни сном ни духом не ведает, что они встречаются. Идея с учебой казалась абсурдом, однако Долорс не отступилась бы от нее ни за что на свете. Она вышла из магазина, размышляя, как бы половчее все обставить, но не прошла и сотни метров, как Антони догнал ее и, отдуваясь, сказал: знаешь, Долорс, я тут подумал, может, ты согласишься работать у меня в магазине пару часов в день. Среди дня, и никто ничего не узнает. А ты сможешь платить за учебу, как думаешь?

Антони смотрел на нее горящими глазами и походил на ребенка, который с нетерпением ждет ответа — отпустят его в гости к приятелю или нет. Долорс пристально вгляделась в его лицо и поняла, что он сразу догадался о том, что все упирается в деньги. Она невольно покраснела, ведь именно из-за денег она в свое время не вышла за него замуж, и вот теперь он готов помочь ей, и даже выдумал удобный предлог, чтобы бывшая возлюбленная не чувствовала себя ни униженной, ни облагодетельствованной. Это и в самом деле хороший выход. Долорс широко улыбнулась. Договорились, произнесла она.

Конечно, договорились. Учиться тайком от Эдуарда не составило труда, поскольку о ее страсти к чтению знали все, просто теперь она систематизировала его, утром приносила нужные книги из магазина, днем или вечером изучала, а назавтра возвращала. Параллельно Долорс помогала Антони в магазине, как они и условились, и они сообща решали все трудные вопросы.

Жена Антони работала секретарем на каком-то предприятии и иногда заходила в книжный, но это случалось по субботам, а в этот день Долорс никогда там не показывалась. Мария, так звали его жену, ничего не смыслила в книгах. Не знала она и какого рода отношения связывают ее мужа с Долорс, он просто сказал, что нанял на неполный рабочий день еще одного сотрудника, вот и все. У него работали еще двое молодых людей, которые проводили в магазине весь день. Итак, их было трое, а с понедельника по пятницу к ним на несколько часов присоединялась Долорс.

Она жила двойной жизнью. Дома — мать и супруга, а за его пределами — женщина, личность которой расцвела на почве серьезной учебы и дружбы. Ни Эдуард, ни Леонор, ни Тереза не догадывались, чем она занимается в первой половине дня, потому что к обеду она всегда возвращалась, чтобы накормить всех, вымыть тарелки и прибрать на кухне, так как служанка к тому времени уже уходила.

Неизвестно почему, но Долорс всегда думала, что двойная жизнь — это удел избранных, однако оказалось, что она доступна всем, и в ее семействе тоже. То, что между нами нет секретов, — это жалкая ложь, которая ничему не помогает и никого не спасает, секреты есть всегда, более того, они поддерживают жар в углях жизни. Когда нет никаких тайн, жизнь теряет всякий смысл. Взять, к примеру, ее самое. Те двенадцать лет ее жизни, которые прошли без тайн, она ощущала лишь усталость и отвращение. Но как только в ней появилась мина замедленного действия, готовая взорваться в любой момент, к ней снова вернулось ощущение полноты жизни.

Кажется, мы наконец-то разобрались с проймами. Если повезет и в выходные не произойдет ничего неожиданного, то она закончит эти проймы. Сконцентрируйся, Долорс, будь повнимательнее. До чего же худющая у нас Сандра.

Нет, с внучкой что-то не так. Совсем не так. Мало того, что она ничего не ест, а по выходным изводит себя рвотой, чего никто в семье не замечает, но девочка просто сохнет, и глаза больше не блестят. Она все смотрит и смотрит в зеркало в коридоре и бормочет себе под нос: ну и зад, я же просто жиртрест. Долорс, услышав это в первый раз, решила — внучка шутит, потому что в самом деле забавно, когда кто-то тощий словно спица утверждает, будто вот-вот лопнет, такого просто не может быть, старуха была уверена, что Сандра говорит с иронией, ведь она — просто мешок с костями. Однако потом старуха с удивлением обнаружила, что иронией тут и не пахнет. Долорс видела много худых, но таких, как внучка, ни одной. Даже Тереза, когда мать встретилась с ней в первый раз после скандального изгнания из дома, отощала не до такого состояния.