Роже Вайян - 325 000 франков Страница 24

Тем временем рабочие делегаты отправились к Жюлю Морелю.

— Бастуйте себе на здоровье, — ответил им старик. — Вы мне даже окажете услугу. Заказов-то нет… Если вы не объявите забастовку, я буду вынужден уволить часть рабочих.

— Я читаю по-английски, — сказал ему в ответ Шатляр.

— Что ты этим хочешь сказать?

Фабрикант и секретарь профсоюза издавна были на «ты». Они изучили друг друга так же хорошо, как старый браконьер зайца, которого он никак не может поймать, и как заяц — браконьера.

Шатляр внимательно следил за французскими и иностранными газетами промышленников. Английский и немецкий языки он выучил в тюрьме, где сидел с 1940 по 1942-й год (ему удалось бежать в тот момент, когда немцы начали оккупацию южной зоны). Из газет он недавно узнал, что «Пластоформа» получила значительный заказ от крупной американской фирмы на выгодных по сравнению с ценами на французском рынке условиях. Все это Шатляр выложил и сказал в заключение:

— Дай нам наши двадцать франков. Ты на этом не проиграешь. А зато насолишь конкурентам — рабочие остальных фабрик в свою очередь потребуют надбавки…

Они еще поспорили, но уже для проформы. Жюль Морель должен был выполнить заказ к определенному сроку, и Шатляр об этом догадывался. Рабочие делегаты настаивали на своем, и Морель согласился на двадцатифранковую надбавку. Забастовка не состоялась.

Седьмого ноября, ровно в полдень, как и было намечено дирекцией, работа в цехах «Пластоформы» возобновилась.

Брессанец пошел в первую смену.

Увеличение темпа его не беспокоило. Работа на прессе была для него настолько легкой, что он не относился к ней как к настоящему труду; вся эта цепь движений: поднять, вынуть, опустить, отсечь, разъединить, сбросить — не требует никаких усилий, а то, что не требует усилий, — не труд. Необходимость проделывать все шесть движений в двадцать секунд вместо сорока ничего не меняет. Ноль плюс ноль равен нолю. По правде говоря, он до сих пор еще не понял, что это и есть та работа, за которую ему платят деньги.

В бресской деревне, где он прожил всю жизнь, когда долго нет дождя, кюре предлагает своим прихожанам устроить крестный ход, чтобы умилостивить небо. Крестьяне шутят: «Вот я, чтоб вызвать дождь, мочусь на землю». Но все же большинство принимают участие в крестном ходе. Хотя, возможно, они считают, что помочиться на землю тоже помогает, чтобы вызвать дождь.

Для брессанца работать на фабрике это то же, что принимать участие в крестном ходе. А то, что ему платят сто шестьдесят франков в час за эти движения, но требующие никаких усилий, — просто чудеса. Но ему очень не нравится профессия прессовщика, он и не считает ее настоящим ремеслом. Работать у пресса так же скучно, как слушать проповедь в церкви. С его точки зрения, только врожденный лентяй способен заниматься этим всю жизнь. Для него пребывание на фабрике — одно из тех необыкновенных приключений, которые случаются с новобранцами в год их призыва. Когда-нибудь он будет рассказывать, как он в тот год на банкете, устроенном 29 января, выпил девятнадцать литров вина и два литра виноградной водки, как он первым пришел на велогонках города Бионны и как ему выдали триста двадцать пять тысяч франков за то, что он в течение полугода ежедневно простаивал по двенадцать часов забавную мессу без органа.

Одной из особенностей, характерных для Франции начала второй половины XX века, было то, что бок о бок, в одном и том же цеху, на одной и той же фабрике работают такой вот брессанец, для которого выполняемый им труд некая магия, и Шатляр, который готовится к забастовке, изучая положение на рынках. Кстати, если бы брессанец пробыл на фабрике дольше, а главное если бы он перешел в механический цех, где изготовляют формы — работа, требующая точности и смекалки, и если бы товарищи немного подзанялись им, он приобрел бы если не зрелость Шатляра, то, во всяком случае, его образ мышления. Да и в его деревне многие парни перестали верить в колдовство в тот день, когда научились ремонтировать мотор своего трактора. (До тех пор пока хозяин умеет лишь заправить свою машину горючим, маслом и водой, а едва она портится, призывает на помощь чудотворца-механика, трактор остается предметом магическим.)

Но у родителей нашего брессанца трактора не было, земли у них мало и мало денег для этого, а с тех пор как брессанец жил в Бионне, работал по двенадцать часов в сутки и все остальное время спал, у него еще не было возможности познакомиться с рабочей философией. Он не собирался задерживаться в Бионне; еще и поэтому его мало беспокоило увеличение темпа работы.

Он даже получал от этого какое-то удовольствие. Ожидание, когда загорится красный глазок, после того как карета уже сброшена в ящик, было для него самой скучной частью ритуала.

Бюзар пришел немного раньше четырех часов.

— Дело пошло быстрее, — радостно сообщил ему брессанец.

— Вот если бы нам платили сдельно, это было бы замечательно, — ответил Бюзар. — А на почасовой оплате нас облапошивают.

— Мы получим меньше?

— Ты чемпион!

— По чему?

— Чемпион глупости, — сказал Бюзар.

Бюзар смотрел на остальных прессовщиков: они кончали свою первую восьмичасовую смену в новом темпе работы. Ритм мало изменился. Движения оставались такими же медленными, как и раньше; уничтожено было несуществующее движение — передышка, а это было незаметно. Только, пожалуй, у рабочих был еще более осовелый вид, чем обычно.

Бюзар и брессанец работали шесть смен по четыре часа, и на них увеличение темпа сказалось меньше, не так сильно возросла сонливость, характерная для работы на прессе.

Сперва они заметили, что больше устают лишь во время перерывов между сменами. Сон брессанца стал менее глубоким, его руки продолжали двигаться и во сне: отсекали «морковку», разъединяли сдвоенные кареты; временами он вздрагивал, просыпался и искал красный глазок. Бюзар спал еще меньше, чем раньше; едва он ложился, мышцы ног у него напрягались так, что хотелось немедленно сесть на велосипед, но стоило ему вскочить с постели, это ощущение пропадало, ноги становились как ватные. Постоянное недосыпание привело к тому, что Бюзар все время находился в полусонном состоянии. Ни с того, ни с сего у него начинали пылать щеки, леденели конечности. Словно бы он после долгого воздержания выпил стакан вина. То и дело он проводил рукой по лбу, как будто пробирался сквозь чащу и снимал паутину, прилипавшую к лицу.

Наступило 15 ноября. Бюзару и брессанцу оставалось провести на фабрике всего три дня.

Закончив послеобеденную смену, брессанец не захотел пойти, как обычно, к Бюзарам; он улегся в кладовке, примыкавшей к цеху, на мешки с пластмассой. В восемь вечера Бюзар разбудил своего товарища и лег на его место.

В полночь брессанец вошел в кладовую. Бюзар лежал на мешках, чуть приподнявшись на локте, с открытыми глазами.

— Твоя очередь, — сказал брессанец.

Бюзар ничего не ответил и не двинулся с места.

— Уже больше двенадцати!

Полное молчание.

Брессанец издал боевой клич своей деревни. Бюзар вскочил на ноги.

— Ты чего? Что такое? — испуганно спросил он.

— Ты спал с открытыми глазами.

— Я не спал.

— Нет, спал. Ведь ты не слышал, что я тебе говорил.

— Ты завопил, как дикарь.

— А до этого я пробовал с тобой разговаривать.

— Значит, ты прав, я спал.

— С открытыми глазами, — подчеркнул брессанец.

Он молча вглядывался в лицо Бюзара.

— Ты что на меня так смотришь?

— Торопись… Вот уже десять минут машина стоит.

— Иду.

— Послушай… Если тебе очень захочется спать, разбуди меня раньше времени. Я покрепче тебя.

— Да что ты! — запротестовал Бюзар.

Он вошел в цех и восстановил прерыватель тока на предохранительной решетке пресса. Брессанец со второго месяца стал работать без предохранительного устройства, с поднятой решеткой, как большинство рабочих, избавляя себя тем самым от двух лишних движений. Но Бюзар оставался верен данной себе клятве. В детстве, когда боль кажется еще нестерпимее, чем это есть на самом деле, его воображение рисовало с необычайной остротой, как его рука попадает в пресс и ему расплющивает пальцы. Каждый раз, когда он, здороваясь с незнакомым человеком, чувствовал, что у того только два или три пальца, и видел культяпки, ему в этот момент представлялось, что это его собственная рука зажата прессом.

Обычно, заступая на смену, Бюзар раскручивал провода, которые брессанец четыре часа назад соединил, очищал перочинным ножом концы проволоки, доставал из-под бункера отвертку и присоединял провода к прерывателю тока. Сменяясь, брессанец вытаскивал оба конца провода и снова соединял их вместе. Они набили себе на этом руку, и вся операция занимала не больше двух минут.

Бюзар включил рубильник, поднял решетку, вынул сдвоенные кареты, которые отлил брессанец, опустил решетку…