Андрей Кузечкин - Менделеев-рок Страница 24

Она стиснула меня в объятиях. Я обнимал мою верную Аню обеими руками и горько плакал о погибшей мечте. Она гладила меня по голове.

– Плачь сколько хочешь, Плакса, – серьезно говорила моя подруга. – Я тебя не прогоню. Только не лей в себя алкоголь и вены не режь…

Внезапная мысль заставила меня вырваться от Ани, схватить ее руку и сорвать с запястья напульсник, который она еще ни разу не снимала при мне.

Так и есть – под ним оказался темный рубец. Тот самый, который уничтожил мой любимый пушистый одуванчик и создал новую Аню – жесткую, угловатую, резкую, стриженную под мальчишку.

– У тебя тоже была такая история? Поэтому ты так изменилась? Ты пила? Пыталась покончить с собой? Из-за этого тебя исключили?

На все мои вопросы Аня только кивала.

– Меня даже в психушку клали на целый месяц, – негромко проговорила она.

Мы снова обнялись. Аня смотрела с искренней жалостью:

– Так неохота с тобой расставаться… Я буду скучать.

– Я тоже, Аня… Завидую я тебе. Как бы сейчас все бросил к едрене фене да поехал с тобой!

На прощание я расцеловал Аню в щеки, соленые от моих же слез.

Не один я рыдал в тот вечер. Дома меня встретили вопли и громкие всхлипы. Их издавал мой в стельку упитый папаша, уткнувшись лицом в крышку кухонного стола и сотрясаясь всем проспиртованным телом.

– Ну чего опять, старый черт? – поинтересовался я.

– Госссподи… – простонал родитель. – Мальчик… Что же это такое? Ведь он же не виноват, что таким родился… А?.. А они его… Побираться…

Все понятно. Он опять вспомнил рассказик Бунина «Дурочка» – про то, как один семинарист отымел девочку-дауна, у них родился невероятно уродливый отпрыск. Потом вместе с мамочкой им пришлось жить милостыней.

Как быть в такой ситуации? Урезонивать – особенно в жесткой форме – стоит того, кто орет и дебоширит, а так… и противно, и жалко.

Через полчаса зазвонил телефон.

– Хорек на проводе, – ядовито проскрипело из трубки. – Где тебя носит, я весь вечер названиваю!

– Где носит, там и носит. Изложи суть дела.

– Суть дела? Собирайся и приходи на мост.

Вот ведь! Даже от этого бычкососа бывает польза.

Мы повстречались с Хорьком на мосту.

– Здорово, Ромыч! – Он хлопнул меня по лопатке.

Эта его привычка уже достала меня.

– Ты, грызун, еще раз до меня дотронешься, челюсть сломаю!

Хорек только осклабился гнилыми зубами:

– Да ладно тебе! Слыхал, чего в городе творится?

– Чего?

– «Доктора» озверели. Решили выцепить по одиночке всех, кто был на нашем концерте, человек восемь вчера уже в больницу отправили. Представляешь: нашему Фоме почки отбили! А Криттер со своими ребятами поломали пару «докторишек».

Я не верил своим ушам:

– Как так? Я думал, они на нас больше не полезут!

Хорек окрысился:

– Наивный ты, Ромка! Они на нас не полезут, только если все дружно в гробы лягут. Короче, тема такая: сегодня в двенадцать ночи будет грандиозная стрела, «доктора» против неформалов. Что скажешь? Нас же теперь вон сколько! Устроим красно-белым Варфоломеевскую ночь и утро стрелецкой казни!

– Ты что, хочешь меня втянуть в это дело?

– Как – «втянуть»? Мы с тобой оба давно уже втянуты. Ведь концерт мы для кого давали? Для всех нормальных людей нашего города, ты же сам говорил! А если мы не раздо€лбим «докторов», то и нормальных людей скоро не останется.

– При чем тут концерт, Хорек? Музыка – это одно, а разборки – другое. В эти игры я не играю.

– Какие игры, Плакса? Чего ты гонишь, я тебя вообще не понимаю! Какие уж игры, когда хороших ребят уродуют?!

– Не ори на меня, придурок! – рявкнул я. – И не дыши мне в лицо! Делайте что хотите, хоть перережьте друг друга, мне без разницы! Я в этом не участвую!

– Да что с тобой? Что, проблемы какие-то?

– Ну допустим… – Отпираться я не стал, ибо все и так было видно по моему лицу.

– Что за проблема-то?

Проблем было много, я упомянул лишь одну:

– Аня уезжает из города.

Он ухмыльнулся:

– Это и вся проблема? Ну пусть уезжает. Другого барабанщика найдем!

– Да не в том дело… Она – мой лучший друг.

– Что? Друг? Ну, Ромка, ты и дал! – захохотал Хорек.

– А что? – не сразу понял я.

– Какая же дружба может быть с бабами? Разве с бабами можно дружить?

В исполнении Хорька слово «бабы» звучало как ни у кого грязно. Это меня взбесило.

– С бабами – нельзя, – резко произнес я. – А с прекрасными дамами – можно!

Он снова зашелся смехом:

– Тоже мне, дамы! Вот ты, Ромыч, только с дамами и дружишь!

– Хорек, ты как маленький! Мы с тобой не в детском саду – какая тебе разница, с кем я общаюсь?

– Такая, что это недостойно мужика! Ты скоро сам станешь дамой!

Лучше, разумеется, стать таким же замечательным, как ты…

– И что? Нам всем не мешало бы стать немножко женщинами!

– Чего?! Плакса, я тебя вообще не понимаю, чего ты буровишь?! – переполошился Хорек. По его мнению, я только что призвал к однополой любви.

– Поставим вопрос так: чего тебе от меня надо, Хорек?

В моем голосе сквозила такая неприязнь, что Хорек сделал паузу и перестроился на другой, проникновенный и слегка подхалимский тон:

– Плакса – или Ромка, как тебе больше нравится – вот я что хочу сказать: между нами, конечно, часто непонятки возникали, ну да это все фигня. Ромка, ты мой друг.

– А меня ты позабыл спросить, хочу ли я быть твоим другом?

– Что значит – хочешь? Ты и есть мой друг.

Требовалось внести некоторую ясность.

– Хорек! Я хоть раз называл тебя своим другом?

– Ромка… Мы же с тобой в одной группе играем!

– Это называется по-другому: партнеры, коллеги… А друг – это тот, для кого ничего не пожалеешь!

– Ромка… Я для тебя ничего не пожалею! – Хорек хлопнул ладонью по впалой груди. – Я за тебя зубами горло перегрызу любому! А если зубы вышибут – деснами! Бля буду!

Ну что на это скажешь! Если бы Хорек был хотя бы вполовину меньшим уродом, чем он есть, возможно, я смог бы ему доверять. Я с самого начала шел на риск, пригрев этого детеныша гиены на своей груди, но что поделаешь: где бы я отыскал другого басиста? Басисты – куда более редкие звери, чем гитаристы, тем более в нашем заповеднике дебилов. Эта же причина и раньше заставляла нас удерживать Хорька в составе «Аденомы». Смурф, помню, пребывал относительно этого господина в блаженном неведении. Даже верил, что Хорек изменится, когда детство перестанет у него в заднице играть. Что за наивность! Нефтехимик еще никого не менял в лучшую сторону.

– Хорек, я не хочу тебе грубить, я другое скажу. Если разобраться, я ничего против тебя не имею, нормально к тебе отношусь… но у нас с тобой мало общего для дружбы. Разные мы люди. Признайся!

– А с кем у тебя много общего? С дамами? – Хорек осклабился. – Говори что хочешь, Ромка, но ведь со своей бабой, с Присциллой, ты не просто дружишь?

– Наши отношения с Присциллой тебя не касаются… – сквозь зубы выцедил я.

– А что, у тебя с ней что-то не так? – После недолгого раздумья Хорька осенило. – Кинула?

Я промолчал, что, как водится, было воспринято как знак согласия.

– Ну я надеюсь, ты ее хоть разок протаранил?

Не издав ни звука, я саданул Хорьку по зубам – клянусь, это вышло помимо моей воли – да так хорошо, что эта гнилушка растянулась поперек моста.

Я смотрел на поверженного Хорька сверху вниз.

– Иван! – сказал я с пафосом, тяжело дыша от злости. – Я бью тебя не потому, что ты грязный охламон, а потому, что тебе пойдет это на пользу. Уж лучше это сделаю я, чем кто-то другой. Хотя умнее ты уже не станешь… – Я взял Хорька за ворот, рывком поставил на ноги и от души сунул ему в ухо. Было немножко противно мараться об это человекоподобное существо.

Хорек отлетел и повис, перегнувшись через перила.

– Эй, не вздумай падать! – Я бросился к нему.

– Йеех! – гаркнул Хорек, внезапно развернувшись и с силой пнув меня промеж ног. Перед глазами вспыхнул миллион новогодних елок, меня скрючило от боли.

Через две секунды что-то полетело к моему лицу. Я инстинктивно подставил кулак. Хрясть! Рука взвыла, взвыл и я.

Хорек размахнулся для нового удара. Я отпрыгнул на метр назад. То, что было зажато в тощей лапе басиста, рассекло пустой воздух со звуком «ввух!».

Хорек сделал еще несколько яростных выпадов, я отскакивал все дальше. Наконец смог разглядеть его оружие – это был самодельный нунчаку, две деревянные чушки, соединенные длинной тонкой цепью.

Мы замерли, сжавшись в боевых стойках.

– Чего убегаешь, чего убегаешь, а, сученыш? – зло спросил Хорек, неумело вертя перед собой нунчаку. По гнусной физиономии змеилась кровь.

– Ты что, с этими деревяшками хотел на стрелу идти? Там тебе их засунут в анальное отверстие и вынут изо рта! – сообщил я вместо ответа.

Левый кулак плакал навзрыд, отдавался болью пах. Я был как раненый зверь – зверски хотелось пересчитать Хорьку ребра и зубы, я бы давно это сделал, кабы не нунчаку.