Монго Бети - Перпетуя, или Привычка к несчастью Страница 24

— Остановите его! — кричала Анна-Мария, на которую сыпался град ударов. — Остановите Эдуарда, он с ума сошел!

И она стала громко звать на помощь своего мужа.

— Иду, иду, — послышался откуда-то голос Жан-Дюпона. — Держись, Анна-Мария, сейчас иду.

Жан-Дюпон безуспешно пытался пробраться сквозь толпу, набившуюся во дворик, его толкали, оттесняя от двери дома. Слышно было, как он, словно утопающий, взывает о помощи к соседу, которого увидел во дворе:

— Помоги мне, сынок, помоги, Зеянг. Вот так, поднажми еще, еще разок…

Жан-Дюпон добрался наконец до своей супруги как раз в ту минуту, когда Эдуард с новой силой бросился в атаку, и вполне возможно, что обе женщины не выдержали бы такого натиска, но тут вмешался Жан-Дюпон. Едва он вошел, на него обрушился чудовищный удар Эдуарда, который отбросил его на кровать, к великой радости ротозеев, заглядывавших в дверь спальни. По счастью, Зеянг тоже оказался поблизости и поспешил прийти на помощь Жан-Дюпону. Очень худой, он тем не менее был на голову выше Эдуарда, да и в плечах пошире. Он схватил Эдуарда за руки и с такой силой прижал его к глиняной стене, что тот не смог больше сопротивляться и постепенно затих.

— Попробуй только шевельнуться, — крикнул Зеянг по-французски, — только попробуй, негодяй, я разобью тебе морду! Одно движение — и я сломаю тебе шею.

Жан-Дюпон, который уже вновь обрел величие патриарха, поднял лампу и приблизился к Перпетуе. Она, по-видимому, даже не отдавала себе отчета в том, что стоит перед всеми совершенно нагая, настолько она была ошеломлена открывшейся ей вдруг ненавистью Эдуарда. Свет лампы упал на живот молодой женщины, и Жан-Дюпон сказал, обращаясь к Эдуарду, которого все еще держал за руки Зеянг:

— Несчастный, погляди на свою жену! Гляди, гляди! Ведь ты, верно, убил своего сына, во всяком случае, я думаю, что это был сын. Хотя, конечно, это твое дело. У меня самого уже двое сыновей, и оба, слава богу, живы-здоровы.

И он двинулся к выходу.

— Не уходи, — попросила его жена, пытаясь хоть как-то прикрыть наготу все еще не пришедшей в себя Перпетуи. — Не уходи. Надо наказать эту девку, пусть знает, как влезать в чужую семью.

Гигант Зеянг схватил девицу, которая начала украдкой одеваться, и повел ее к дому Жан-Дюпона, заявив, что с удовольствием возьмет на себя роль палача. Долго искали тростниковую палку, наконец нашли, и Вампир всыпал девице двадцать пять ударов, причем довольно крепких, правда, раздеть ее он так и не решился.

— Вот так, очень хорошо! — приговаривал он, когда девица начинала громко всхлипывать или корчиться от боли. — Все-таки немцы нас кое-чему научили!

После приведения в исполнение приговора молодой чемпион, возбужденный всей этой шумихой, нарисовал забавный портрет своей жертвы, на которой ему только что удалось выместить свою жажду справедливости. Он говорил горячо, забыв об осторожности, и это не прошло для него даром.

По его словам, коварная соперница Перпетуи была всего-навсего грошовой девкой. В Ойоло она появилась совсем недавно и промышляла лишь в Туссен-Лувертюре, самом нищем предместье. Она начала свою карьеру куртизанки в двенадцать лет в алькове Баба Туры, у которого уже тогда появилась эта мания, ставшая впоследствии общеизвестной: он пристрастился к молоденьким девушкам. Папаше Баба Туре доставляли их каждый вечер с полдюжины, сервировали их на канапе, точно устриц на блюде; в Фор-Негре их прозвали «бистури» — хирургический нож, ибо ненасытный ни к одной из них во второй раз не притрагивался, точно так же как хирург пользуется скальпелем только один раз. После великого человека они переходили в руки министров, высокопоставленных чиновников и их клиентов, девиц передавали от одного к другому, словно мяч на стадионе. Так, в Фор-Негре ходили слухи — и Зеянг тоже слышал об этом, — что эта девушка прошла через многие руки, и в конце концов ее стали покупать за горсть жареного арахиса. Потому-то в надежде начать новую жизнь она и решила перебраться в Ойоло, где ее никто не знал.

— Вот до чего доводят наших девушек! — патетически воскликнула Анна-Мария.

После того как люди узнали о беременности Перпетуи, все стали проявлять к ней почтение, словно она приобщилась к какой-то тайне. И хотя для непосвященных Перпетуя по-прежнему оставалась хрупкой девочкой с серьезным и в то же время детским личиком, к ней относились теперь как к взрослой: уступали дорогу, старались не шуметь, когда она отдыхала, прислушивались к ее мнению, даже Эдуард не осмеливался больше покрикивать на нее. Стоило ей выразить какое-либо желание, все кидались выполнять его, и частенько кто-нибудь просил одного из подростков, вечно торчавших на заднем дворе:

— Сделай доброе дело, сходи к роднику за водой для Перпетуи.

Жан-Дюпон по-мужски поговорил с Эдуардом, и тот неожиданно решил осыпать Перпетую подарками — повел ее в торговый центр. Со времени замужества Перпетуе так и не удалось пополнить свой гардероб, поэтому она по-прежнему одевалась, как деревенская школьница; и вот теперь, воспользовавшись выпавшей на ее долю удачей, она торопилась запастись отрезами на платья. Кроме того, Эдуард подарил ей купленный по случаю транзисторный приемник. Модная зомботаунская портниха сшила Перпетуе платье, но, увидев предъявленный ею счет, молодая женщина пришла в ужас.

И вот тут-то произошел весьма печальный случай, о котором Вампир неустанно рассказывал Эссоле и который, вне всякого сомнения, произвел глубокое впечатление на Перпетую, но, очевидно, еще больше поразил пылкое воображение футболиста. Бывшая помощница доктора Делестран решила, что в связи с ее новым положением ей необходимо показаться врачу и посоветоваться с ним — это то, что мадемуазель Делестран не уставала повторять крестьянкам из Нгва-Экелё, настаивая, чтобы они являлись к ней на консультацию. Как же можно было обойтись без консультации врача в таком большом городе, как Ойоло?

В ту пору в предместьях еще сохранилась память об обычаях колониальных врачей, не скупившихся на медицинскую помощь и одинаково относившихся ко всем пациентам. Тогда еще тех, кто сообщал о своем намерении пойти посоветоваться с врачом, не осыпали насмешками. И потому, когда Перпетуя поделилась с Анной-Марией своими планами, та не стала ее отговаривать, а, напротив, одобрила ее мысль и сама вызвалась отвести ее ко врачу, утверждая, что хорошо знает городскую больницу.

Пройдя улицу, по правую сторону которой тянулись пустыри, а по левую — длинные одноэтажные здания больницы, украшенные узкими галереями, женщины очутились перед родильным домом, где помещалась и женская консультация. Проникнуть туда можно было лишь через отверстие, проделанное в живой изгороди из алтей, но прежде надо было пересечь неровную площадку, которую с трех сторон окаймляла эта самая изгородь, с четвертой она примыкала к стене родильного дома. Площадка была усыпана раскаленным гравием, обжигавшим ступни босых ног.

Желая оказаться в числе первых, обитательницы Зомботауна очень торопились, но, прибыв на место около половины девятого, обнаружили, что эта несуразная площадка буквально забита женщинами, многие из которых несли перед собой большой живот, словно наполненный до краев бурдюк. Держась за руки, Анна-Мария и Перпетуя попробовали протиснуться к ступеням, которые вели к узкой двери, но там уже стояли другие пациентки, поэтому продвинуться вперед не было никакой возможности. Лица всех женщин выражали одновременно тревогу, упорство и смирение. Каждая принесла с собой деревянную скамеечку и зонтик от солнца, казалось, все они ждали какого-то сигнала, чтобы кинуться на приступ и ворваться в этот родильный дом. Они мысленно представляли себе внутреннее помещение больницы, где сновали санитарки в белых халатах и озабоченные врачи и медленно, с трудом передвигались роженицы и больные.

Однако вскоре толпа рассеялась; отойдя от двери, пациентки одна за другой уселись на скамеечки, раскрыв над головами зонтики. Их ноги едва не касались грязного гравия. Очевидно, потому, что у обитательниц Зомботауна не было ни скамеечки, ни зонтика — предметов, по всей видимости, обязательных здесь, — женщины поглядывали на них сначала с хитрой улыбкой и насмешливым состраданием, а потом, пошушукавшись о чем-то, стали смотреть с нескрываемой завистью.

— Счастливая супруга! — сказала вдруг медоточивым голосом одетая в розовое молодая женщина, глядя на дешевенькое обручальное кольцо Перпетуи.

— Почему же это? — удивилась Перпетуя.

— Почему? Да полно притворяться-то. Как будто ты не знаешь, о чем я говорю: раз у тебя нет ни скамейки, ни зонтика, значит, ты сразу же попадешь к врачу, не дожидаясь, как мы, своей очереди. Не всем же выпало такое счастье — быть женой военного или полицейского! Хотя в свое время, когда шла борьба за независимость, нельзя сказать, чтобы эти полицейские и военные рвались в бой.