Андрис Пуриньш - Не спрашивайте меня ни о чем Страница 24

— За счастье, — сказала она и повертела бокал в длинных пальцах. В нем порхали пузырьки газа.

— За счастье, — сказал я и стал маленькими глотками пить. Совсем легкий, чуточку шипучий был этот напиток.

Смотрел, как ее губы коснулись края бокала и как двигался ее золотистый кадык.

Началась песня, и она поставила бокал. Она отпила не более трети. Свой же я осушил до конца.

— Дари цветы любимой… Красные цветы своего сердца… Которые цветут в багряных лучах солнца… И не заставляй ее мечтать о них… Дари цветы любимой… Которые цветут в луны белесом свете… И не давай ей мечтать о них…

Припев она тихонечко подпевала. Голос у нее был приятный, и, когда пела, она два раза как-то очень хорошо посмеялась.

Во снах цветы не пахнут,Во снах цветы не пахнут,Во снах цветы не пахнут,Они во сне не пахнут никогда.

— Иво, пожалуйста, не смотри на меня так! — попросила она вдруг. — Я знаю, что пою плохо. А вот теперь не могу спеть даже так, как умею.

— Нет, нет, ты поешь прекрасно!

Она опять засмеялась, замахала руками.

— Замолчи, а то пропустишь всю песню.

Она вновь вслушивалась во французские слова.

— Задетые любовью сердца… Ждут любви, ждут цветов… Поспеши, ожидание калечит сердце… Осенние заморозки могут тронуть цветы… Увядшие цветы не расцветают… Сломанное сердце не полюбит… Дари цветы любимой… И не допускай, чтобы они ей снились…

И она подпевала:

Во снах цветы не пахнут,Во снах цветы не пахнут,Во снах цветы не пахнут,Они во сне не пахнут никогда.

Отзвучала песня, началась другая — о голубом небе над Парижем; эту я уже слышал.

— А слова-то были не того… уж очень сентиментальные, — сказал я.

— Тебе не понравилось?

— Я же не говорю — не понравилось, говорю только, что слова показались мне довольно сентиментальными.

— Возможно, — усмехнулась она.

— Но больше всего мне понравилось, как ты подпевала пластинке.

Наши взгляды перепархивали в золотистом свете, легкие, как трели жаворонков.

В мире сладковато повеяло набухающими бутонами сирени.

В субботу уроков не было, так как мы поехали на экскурсию в Тукумс.

Фред категорически отказался от участия в поездке. Мне тоже не хотелось, но Тейхмане уговаривала, и неприлично было упираться. Я уже начал подумывать, что после того злополучного собрания она стала вести себя с нами иначе.

Увы, это было заблуждение, в чем я убедился уже в тукумском буфете, куда мы зашли перекусить. Взяли по кружке водянистого пива, но тут подоспела Тейхмане и подняла крик, что, мол, тут происходит, она этого не допустит и чтобы мы сию же минуту отсюда вышли. На нас уже поглядывали и ухмылялись другие посетители буфета, а какой-то дяденька даже заступился:

— Барышня, да они же взрослые парни!

— Вы ничего не понимаете! — отрубила Тейхмане. Я почувствовал себя по-настоящему неловко и был рад, когда вышел из буфета.

Как-то бесцельно прошлялись полдня, потом вышли к лесному озеру, довольно большому, Тукумчане построили на нем купальню и вышку для прыжков. Два старичка сидели на мостках и удили рыбу.

Мы расселись на лавочках, потому что всем вдруг захотелось есть. Зашуршали пластиковые мешочки и бумажные пакеты, защелкали пробки лимонадных бутылок. Предстояло великое обжорство. Я извлек из кармана три беляша, которые купил на вокзале в буфете, и пошел к Эдгару с Яко. Они расположились в сторонке от остальной оравы, хотя наша четверка более или менее помирилась с классом.

— Иво, Иво! — позвала Сармите. Она вместе с Марой выкладывала на белую скатерочку бутерброды. С Сармите я держался так, будто в тот раз у мещан между нами ничего не было. И она вела себя так же по отношению ко мне, впрочем, я не знаю, что она обо мне думала.

— Что случилось?

— Будь добр, откупорь нам лимонад, — попросила она.

Можно было обалдеть — Мара вытаскивала из сумки еще двухлитровый термос.

— Вы не боитесь лопнуть? — спросил я.

— Хи, хи, хи! — захихикала Мара. — Бутерброды легче носить в животе, чем в сумке.

— Ты же не настолько джентльмен, чтобы понести наши сумки, — поддержала ее Сармите.

— Просто не выношу непрактичных людей. Купили бы, как я, в буфете беляшей и сунули в карман. Руки свободны. Можно, конечно, поднести, но боюсь, как бы на следующую экскурсию вы не прихватили с собой керогаз.

Бах! Мне в лоб влепился скомканный бумажный кулек. Они обе покатились со смеху.

Ничего подходящего под руками не оказалось, и бутылку я открыл зубами.

— Псих! Зубы выломаешь! — заорала Сармите.

— Ничего, вставит пластмассовые. По крайней мере, никогда не будут болеть и портиться, — успокоила Мара.

— Точно! Блестящая идея, великая, как небоскреб. Давай, Иво, жми напропалую!

Теперь заработала Сармите — пробкой по лбу.

— Какой же ты невоспитанный! — рассмеялась она. — Разве можно так вести себя с дамой!

— Тоже мне дама! — сказал я.

Маре это до того понравилось, что она налила в пластмассовый стаканчик кофе и предложила мне.

— Благодарю вас! Премного благодарен. Я охотно выпью стаканчик этого благоухающего напитка.

— До чего же ты вдруг стал галантен! — поморщилась Сармите. — Прямо-таки противно.

— Не слушай, — сказал я.

— Все они теперь такие, — ухмыльнулась Мара. — Для них один черт — что хамство, что галантность.

— Возьми бутербродик с лососиной, Иво! — предложила Сармите.

— Благодарю за сердечную заботу, леди-грубиянки! Лучше я буду есть свои беляши.

— А мы не о тебе заботимся, а о себе. Нам будет меньше тащить.

— Конечно, он предпочитает есть кошатину, — сказала Мара Сармите. — Но, возможно, он просто не в курсе, чем начиняют такие беляши?

— Все правильно, — сказал я. — Но я предпочитаю есть умную кошку, а не рыбу-дуру.

Они начинали мне действовать на нервы. Сармите, очевидно, хотела на мне отыграться. Ну еще бы, нельзя же так шутить над чувствами человека. Но две такие девчонки с хорошо подвешенными языками за полчаса могут сжить тебя со свету. Если только возникнет подобное желание.

Подошел Райтис с фотоаппаратом.

— Минуточку! Только установлю расстояние.

Я наскоро проглотил кофе и обжег горло. У меня не было ни малейшей охоты оказаться на его дурацких снимочках.

— Благодарю! — Я поставил стакан и вскочил.

— Иво! Ну возьми же бутерброд с лососиной, не валяй дурака. Серьезно! — взволнованно воскликнула Сармите.

— Потом, потом, — сказал я и пошел к друзьям. Яко с Эдгаром заглатывали копчушки без хлеба.

— Куда ни сунься, все лопают рыбу.

— В рыбе много фосфора. — Яко выплюнул косточку. — Я хочу быть умным.

— А то как же, — добавил Эдгар со странной улыбкой. Сегодня он опять стал какой-то чудной.

Я кинул каждому по беляшу, но Эдгар отказался.

— Спасибо, если бы я хотел, купил бы сам.

— А если не купил, так ешь!

— Не купил, потому что не хочу.

— Съешь потом, когда захочется.

— Не захочется, — сказал он.

— Может, все-таки захочется, — сказал я, взяв крупную рыбешку, оставшуюся на бумаге последней. Эдгар промолчал, завернул объедки в бумагу и понес к костру, который жгли другие ребята.

В руках у меня оставалась безмозглая рыбья голова с выпученными глазами и хребет. Я швырнул ее под скамейку — ведь мог же Эдгар обождать, пока доем. Так вот и происходит загрязнение окружающей среды, если один человек невнимателен к другому.

— Внимание, внимание! — сложив ладони рупором, кричала Тейхмане. — Через сорок пять минут мы уходим. Засеките время и далеко не разбредайтесь!

А сама и с ней несколько девчонок пошли в лес поискать сморчков. В руках у каждой пластиковый мешочек, наверно, надеялись набрать полные меньше чем за час.

Вернулся Эдгар, и мы закурили. У одного старичка на удочке дрыгалась крохотная рыбешка. Он снял улов с крючка и кинул в ведерко, одно на обоих рыболовов.

Я не признаю это дурачество с удочками. Может, оттого, что тут требуется большое терпение, которого у меня нет. Когда ничего не ловится, я начинаю злиться. Это уже больше не отдых на лоне природы, а какая-то ерунда.

— Интересно, сколько метров от верхней площадки вышки до воды? — ни с того ни с сего спросил вдруг Эдгар.

— Метров десять, должно быть, — сказал Яко.

— Да, пожалуй, — добавил я. — Навряд ли больше.

И тут вдруг я почувствовал, что дело дрянь. В памяти мелькнул миг игры в карты в тот раз дома у Фреда. Но я промолчал. Зато заговорил Эдгар:

— Ну вот и лето. Вода теплая.

— На море люди купальный сезон начинают, — рассуждал вслух наивный Яко. — В лесном озере температура воды должна быть еще выше. Может, искупаемся?