Лев Сокольников - Саркофаг Страница 24

Где-то в декабре нам дозволили вселиться в помещение столовой, где уже никто давно не питался. Это было квадратное одноэтажное здание неизвестно из чего построенное, но явно не из кирпича. Место отдыха кондукторов было одной большой комнатой неизвестного метража. Туда нас и вселили. В сравнении с пульманом и лагерным бараком в польском городе Люблине одноимённого воеводства, это было не меньше, чем десять шагов вперёд!

Глава 12. Вторая школа.

Третий класс обучения начался с улучшениями: появились тетради, чернила, ручки-перья и карандаши. Единственное, что оставалось прежним — моё полное пренебрежение "домашними заданиями". Пульмановский вагон не вдохновлял на выполнение "заданий на дом". Простого стола не было, свет в вагоне, естественно, отсутствовал… О каких уроках вести речь!? Единственная задача — это не замёрзнуть, тут не до выполнения домашних заданий за третий класс начального обучения.

И всё же как-то ухитрялся учиться и не получать двоек. Чем объяснить? Гуманизмом и пониманием учителями моего "вагонного" положения? Или моими способностями? В самом деле, зачем требовать от него большего? Мальчик хорошо читает, не плохо решает задачки — какие двойки!? Не дурак, не тупица… — и я пользовался мягким сердцем второй моей учительницы. Когда такое отношение к домашним заданиям перешло в норму — сказать не могу, но что пренебрежение обязанностями обычного школяра может войти в правило и очень сильно навредить в будущем — этого я не знал.

Я — глубокий недоучка, поэтому единственное, что могу, так относительно терпимо соединять знакомые слова в предложения с нарушением смысла. Но всегда, когда в моём присутствии заходит речь об учителях старой школы, не могу удержаться от похвалы им! Они, они и только они "зарядили" меня на всю жизнь желанием узнавать что-то новое! Мои учителя на Урале были "от Бога", хотя и назывались "советскими". Это было редчайшее явление: учителя "от Бога", но "советские". Какая у меня была школа? "Советская", или школа без "опознавательного" знака? Какой я ученик без учителя? Дурак. И что такое учитель без учеников?

Глава 13. Раздвоение.

Сестра училась иначе. Если я упирался "в неустроенность быта", то она таким щитом не прикрывалась. Сегодня могу признаться: "неустроенностью быта" я прикрывал свою громадную лень! Сестра была противоположностью мне и таковой осталась на всю жизнь. Она была старше и училась в "женской" школе. У них даже и учителя в основном были женщины. В нашей, мужской школе, "училок" было меньше.

С первого дня обучения на новом месте с сестрой за одной партой оказалась девочка, её ровесница, но жившая не в пульмановском вагоне, как мы, а в одном из трёхэтажных, "элитных" для железнодорожного посёлка, домов. Старожилка. Они подружились настолько, что соседка предложила сестре переселиться к ней и совместно "грызть гранит науки". Так веселее будет!

Сестра согласилась. Её и понять можно: пульмановский вагон в уральский мороз хуже, чем комната в тёплой квартире на третьем этаже со всеми благами: вода, туалет, питание. Что там ещё было?

И сестра исчезла. Нет, она была рядом, но видели мы её редко: девочки напряжённо учились. В самом деле, зачем идти ночевать в помещение сарайного типа, которое совсем недавно служило столовой железнодорожникам, и в котором всё ещё проживали крысы? Удивительные животные: столовая давно не работает, жрать им нечего, а ведь не уходят!

В семействе, где приняли сестру, было три девочки. Совсем скоро я познакомился со средней, и это было началом "интриги без завершения".

Моё обучение было лёгким потому, что оно было "начальное". Сестре необходимы были другие условия жизни: она на Урале пошла в пятый класс. Учиться хорошо и плодотворно в пятом классе и жить в "собачьих" условиях — трудно совместимые "позиции". Для этого нужно родиться хотя бы "вундеркиндом". Была таковым старшая сестра? Нет. Старательная, прилежная, аккуратная, соображающая. Хорошо мыслила абстрактно, и, следовательно, как со временем выяснили светила от

образования, хорошо разбиралась в математике.

И я был силён в арифметике, мог решать сложные задачи, но на алгебре "сломал шею". Геометрию понимал, теорему доказать мог, но стоило в записях появиться буквам вместо цифири — наступал "сбой": мой слабый мозг никак не хотел принимать буквы в арифметике! Что им в строю чисел делать!? Им место в литературе, но не в математике! Не могу ими оперировать "по всем фронтам", не вижу их!

Но это в седьмом классе поставил себе "диагноз", а до седьмого класса у милых педагогов проходил с такой характеристикой:

"Ученик не лишён способностей, но не всегда старателен. Твёрдый "середняк", но в некоторых предметах свободно, без особых усилий и стараний переходит границу за "отлично". Упомянутые вспышки случаются временами и причину вспышек передовая советская педагогика объяснить не может…".

Одна еврейская женщина, мать одноклассника, без выводов науки об одарённых детях сказала обо мне:

— Умная голова дураку досталась! — но что это могло означать — не понимал. Было на меня такое "досьё"? Было, но не письменное, устное.

Скажу от себя: четырёхклассное начальное образование было основным и главным, но менее интересным, чем последующие три года учёбы. Начальное образование — "фундамент" всякого образования, и всё, что потом возводится на этом "фундаменте", во многом от него и зависит. На плохом фундаменте ничего прочного и грандиозного не возведёшь, это понятно каждому.

И ещё о "фундаментах": для моих семи классов фундамент — это первые четыре класса, "начальные". К начальным классам добрые педагоги "от щедрот своих" добавили ещё три класса, и таким образом "образовательное здание" моё равно всего "трём этажам". Если "начальное" принять за "нулевой цикл", фундамент. Стандарт образования в отечестве нашем с названием "среднее" — это ещё шесть "этажей" после фундамента из четырёх начальных классов. Другие идут дальше: у них все десять "этажей" учёбы — всего только "фундамент". Затем над школьным образованием, равным десяти классам, они возводят ещё шесть лет обучения — и достигают высшего образования. Но и это не предел: после шестнадцати лет непрерывной борьбы за овладением знаниями, они выходят на "высшую орбиту": кандидаты, доктора. Всякое ли образование не теряет интереса с вопросом в итоге: "доколе учиться!?" — этого не знаю, не могу заявить: "чем дольше учишься — тем интереснее жить.

Глава 14. Продолжение раздвоения.

Недалеко от вокзала стоял клуб на триста посадочных мест.

Всякий посёлок трудящихся, если его рождала советская власть, предусматривал строительство "очага культуры". Каждому времени — своё: когда-то мы в изобилии строили православные храмы, но затем перешли на строительство клубов. Когда средств и желания строить клубы не было, то приспосабливали для этого старые храмы. Их не переделывали капитально, но самую малость меняли внутри и красили снаружи. Вешали новую вывеску. С переделанными под клубы церквями

познакомился позже.

Поселковый клуб при большом железнодорожном узле никак иначе не мог называться, как только "Клубом железнодорожников". Если любая российская церковь, пусть самая малая и скромная, имела имя, то "очагам культуры" страны советов личные имена давали в случае, если:

а) "дворец культуры" строился по особому, "штучному", проекту,

б) если он хотя бы один раз был отмечен посещением "товарища союзного значения". Возможно, что могли быть и другие пункты, но их я не знаю.

Ни пунктом "а", ни "б" строение в посёлке железнодорожников на триста мест не было отмечено, и поэтому ничего иного ему не оставалось, как продолжать жить под скромным названием "клуб железнодорожников".

Клуб и был "поворотной" точкой в моей биографии. У каждого из нас есть такие поворотные точки в жизни, их может быть много, и у всех они разные. У меня, повторяю, был клуб и ежевечерние фильмы в клубе. И окошко аппаратной, из которого фильмы вырывались и становились видимыми лучами в табачном дыму зала. Об этом скажу ниже, куда клубу некуда спешить, он, я думаю, стоит и до сих пор на своём месте. И, пожалуй, и до сего дня не изменил названия… "Безымянный".

Как подчас могут "совратить" совсем малые и незначительные события — об этом много сказано. Статьи "совращения" у всех разные и часто удивительные.

Ранее говорил о неустойчивости и влюбчивости своей к материальным предметам, в чём и каялся на многих страницах писания. Были у меня и самолёты, и паровозы, но не было знакомства с удивительной техникой, коя, будучи оживлённой обученным человеком, способна поражать, удивлять, восхищать, заставлять страдать, думать, волноваться и любить! И всё это всего лишь кинопроекционный аппарат старой конструкции, изготовленный ташкентским заводом "Кинап". Великое чудо техники, способное рулоном целлулоидной плёнки, горящей не хуже артиллерийского пороха, перевернуть сознание твоё раз и навсегда!