Вероника Батхен - Остров Рай Страница 24

Я решила вступить.

— Обратите внимание, этот малыш светит жизненной силой на всех обитателей дома. Если ваш муж чувствует себя усталым, ему сразу станет легче, — чудик, похожий на кактус с глазками, проигнорировал покупательницу, я взяла следующую банку, — А вот забавная зверушка — она способствует плодородию и деторождению…

Нетерпеливым кивком дама отмела идею стать хозяйкой апельсиновой лапушки. (А жаль — чудька способствовала плодородию всех обитателей дома, включая муравьев, тараканов и других чудиков).

— Понимаете…, — тут клиентка замялась, — мне хотелось бы, чтобы муж сам осознал необходимость лечения. В самой лучшей, самой дорогостоящей клинике — я ничего не пожалею.

— Понимаю, — подойдя ближе к даме, Борька кивал с видом мудрого аксакала, — продолжайте.

— Мне сказали, есть такие зверушки, которые помогают, — неожиданно дама некрасиво, пятнами покраснела, — совсем безопасные. Нужно принести ее в дом и человек начинает тревожиться. Волноваться. Беспокоиться.

— Да, конечно, — Борька был весь внимание. Я начала звереть — неужели ради смазливой фифы он сделает подлость?!

Дама продолжила:

— Человеку начинают сниться странные сны, слышаться голоса, видеться несуразности… И он сам понимает, что ему необходимо лечение.

Красивые Борькины губы изогнулись в усмешке, он положил карандаш на столешницу и приблизился к даме вплотную:

— Короче говоря, вы хотите свести с ума надоедливого старика-мужа?!

— Да, — дама моментально совладала с собой, похоже ее кто-то неплохо вышколил, — Мне необходимо отправить его лечиться, пока этот выживший из ума козел не переписал завещание. Что я буду должна вам за помощь?

— А чем вы готовы платить? — с расправленными плечами и гордо поднятой головой цыганистый Борька и впрямь походил на падшего ангела.

— Десять тысяч сейчас и тридцать по окончании дела? — клиентка зашевелила губами, подсчитывая, — Растаможенный «Форд-эскорт»? Коттедж в Подосинках? Хотите что-то еще?

Роскошный бюст дамы распирал блузку. С такой внешностью мудрено сомневаться в собственной неотразимости.

— Наденьте шубку! — галантным жестом Борька протянул клиентке норковое великолепие.

Послушно набросив мех на плечи, дама повернулась на носочках, как манекенщица — кажется, она решила показать товар со всех сторон…

— И убирайтесь к чертовой матери! — густой баритон заполнил кухню, Борька был бесподобен. Я прыснула в кулак. Клиентка онемела.

— Здесь почтенное заведение. Мы продаем зверей. Вам нужны бандиты. Вон! — Борька наступал на даму, та пятилась. Чудики верещали. Мартын нацелился под шумок пометить сумочку дуры, я его оттащила — и так неплохо.

Уже в прихожей дама попробовала козырнуть:

— Придурки, я все расскажу Арсюше!

Монументальный Борька расхохотался фифе в лицо:

— Арсений Павлович, девушка, непременно узнает, как пользуются его именем и рекомендациями. Уж меня-то он слушать станет! — тут Борька грозно нахмурил брови и сделал величественный пасс рукой. Даму сдуло.

Дверь захлопнулась. Я повисла у Борьки на шее. Опять провел, негодяй!

Потом мы сидели на кухне и пили остывший чай из любимых Борькиных синих чашек. Я рассказывала всю неделю, которую мы не виделись, Борька поддакивал и кивал. Со знанием дела осмотрел новых питомцев, похвалил многоножку, посетовал на апельсиновую зверушку — хороша чудька, только в доме, куда она попадет, Ноев Ковчег расплодится. К шерстяной жабе он приглядывался дольше прочих, постучал по стеклу, спросил, хорошо ли ест — а ела плохо, и подвел резюме — выпустить. Не приживется. Я согласилась — зверушке было явно неуютно в неволе, и приручаться она не хотела. Жаль — чистить сны умение редкое.

Я взяла банку и отнесла ее в спальню, к изголовью кровати. Борька снял крышку. Робким движением жаба подкралась к выходу, моргнула янтарными зенками, выскочила и исчезла, будто всосалась в стену. Мы вернулись на кухню выпить рюмочку коньяка за здоровье освобожденной тварьки. Тусклый зимний закат рассыпал желтые пятна по стенам кухни. Мы молчали — нам было уютно молчать вдвоем. Редкий час тишины и покоя, тепло родного плеча… Но, как водится, зазвонил телефон. Борька тут же засобирался. Многоножка без всякой приманки согласилась на переезд и сидела за пазухой смирно, даже зубки не скалила.

Я проводила друга до лифта и вернулась в пустую квартиру. Мартын прыгнул мне на колени. Веселей тосковать, гладя зверя по мягкой шерсти. Мы познакомились в студии — мне было тринадцать лет, Борьке семнадцать. Мы ни разу не расставались. И ни разу за эти годы не смогли сделать шага навстречу друг другу. Случалось, он оставался у меня ночевать, бывало — спали в одной палатке, из каких геморроев вытаскивали друг друга — лучше не вспоминать. Понимание с полуслова. Доверие. Верность. И ничего больше. Захотелось еще коньяку… Нет, Сашура, лучше поставить бутылку в шкаф. Близится полнолуние — чудики чуют фазы луны и ночная охота может оказаться удачной. Значит надо поспать.

Мягкое одеяло спаситель от всяких бед. Нежная простыня тешит кожу. Запах лаванды дает покой, можжевеловый дух напоминает о лесе… Лисьи лапы, листьев ласки, без опаски, без огласки, ветер носит, север стынет, кто попросит — не покинет, кто покинет — выйдет вон, дольше века длится сон… Время. Я открыл глаза моментально. Темнота. Тишина. Четыре двенадцать ночи.

Тени на потолке. Шорох пыли. Запах морозца с балкона. Дзынь воды о дно раковины. За стеной мирно спят соседи. За другой — лестница — больная, ветхая. Руки. Размять, растереть, разбудить каждый палец. Приманки — огонь, вода, щепотка земли, пара капелек крови, кусочек хлеба, старинные безделушки — чем больше рук помнит вещь, тем лучше. Разложить по ходам и щелкам. Уйти в тень. Выждать. И отправиться проверять двери.

У бетона шершавый вкус, от него зудит кожа, но иначе до лестницы не дотянуться. Пальцы проходят сквозь серое крошево, дальше ход, пыльный и ржавый. Ступени необыкновенно гулки, сквозь стены виднеются звезды, иней стынет на грязном железе. Шорох, цокот когтей, хвост скребет по полу… крыса. Никого.

Следующая дверь, за шкафом в спальне — любимая. Кажется, раньше здесь жили дети и кто-то сумел открыть проход в детский мир. С лужайками и ромашками, безоблачным небом и радостным синим морем, с конфетами на кустах и мячиками на грядках. Будто бы он огромный, но до задней стенки всегда можно достать рукой. И ни разу отсюда не приходили дурные и гадкие чудики — только забавные существа, похожие на плюшевые игрушки. Но сегодня там было пусто.

Из-под ванной тянуло затхлым холодом. Ладони стало покалывать. Я взглянула. Там текло, чавкало и воняло. Далеко, в слизистых, гнилых междутрубьях колыхалась отвратительная медуза с длинными цепкими щупальцами. Одно потянулось к двери, но я отскочила вовремя. К черту! Забить проход намертво и не морочиться, кто оттуда полезет.

Крысотварьки на кухне разбежались при моем появлении. Я постояла в центре, послушала, потом обошла помещение со свечой… И здесь никого. Охотничий азарт уступил место досаде. Похоже, сегодня мне не везет. Я сполоснула руки и прошлась по дому еще раз. Внимательно, чутко, кончиками пальцев брать ощущения на расстоянии, прикасаться, не допуская к коже. Всегда поражалась, как звук становится вкусом, шершавость — влагой, сопротивление материала — цветным пятном. А когда получается снять все разом — вникаешь и можно работать. Но, похоже, сегодня мне ловить нечего…

— Мартын, в чем дело?

Кот крутился возле кладовки, скреб лапой дверцу и заунывно мяукал. Не в привычках зверюги было мешать мне охотиться. Крыса что ли забралась с лестницы? Я проверила наспех руками, заглянула со свечой внутрь — все в порядке. Мартын не унимался. Я предложила ему еды, потом прикрикнула. Не помогло. Захотелось включить верхний свет. В коридоре почуяла странность. Прислушалась. Плач. Скулеж то ли младенца, то ли детеныша. Значит, будем в темноте разбирать кладовку.

Вся прихожая оказалась завалена разнообразным барахлом и старьем, когда я наконец докопалась до источника беспокойства. Точнее нащупала что-то горячее и за шкирку потащила наружу без особенных церемоний. Секунда — и в руках оказалось голокожая, когтистая тварь, сморщенная, дрожащая и рыдающая. Она цеплялась за все подряд тонкими лапами и хвостом, плача, совсем, как человек. Я включила свет и оторопела. Ну и уродец! Сероватая кожа в бугорках, бородавках и складочках. Мутные крохотные глаза без ресниц. Два ряда мелких желтых зубок в пасти. Почти паучьи гибкие ножки. И большой вздутый живот. Много чудиков прошло через мой дом, но такого видеть не доводилось. Звереныш жался ко мне, гадостный и несчастный. Невольно захотелось утешить его, пожалеть, погладить… что я и сделала. И улыбка сама собой вылезла на лице, когда чудик перестал всхлипывать.