Дарья Симонова - Узкие врата Страница 24

Инга продолжала копаться в пепелище знакомых и друзей. Если Сашка считает, что нужно устроить званую ночь, – так тому и быть. Мирской жизнью командует Александра. Инга машинально ерзала расческой по ребру тумбочки, зубцы издавали жалобное курлыканье. Мелькнул телефон Оксаны, которая теперь служила мастером в подпольном цеху по пошиву псевдокожаного ширпотреба. Холодный пот прошиб от одной мысли, что она вдруг явится к Инге. Одна польза от Оксанки – она разыскала Анзора, любимого воспитателя. Он безвылазно сидел с внучкой, ибо с сыном приключались то понос, то золотуха, то все вместе. Анзор подвизался плотником, сторожем и грузчиком одновременно, при том что ему давно перевалило за шестьдесят. И тут Инга удивилась, как ей раньше не пришло это в голову. Анзор! Конечно, позвать его. Старику нужен праздник, он из тех, кто без возраста и бережно хранит от коррозии свою теплую невозмутимую натуру, в какие бы грузчики судьба ни швыряла. В Новый год его непременно оставят с Милкой, внучкой, но она уже большая, ей восемь лет, он возьмет ее с собой. Господи, как чудно: дитя, старик… иллюзия семьи!

Сашка вежливо улыбнулась. Она явно ждала куда более интригующего предложения. Она целиком и полностью согласна, но во взгляде тлело покорное разочарование. Сашке была без надобности иллюзия семьи.

Ну бог с тобой, тогда пустимся во все тяжкие! Захотела остренького. Не поймешь эту Сашку. Хотя здесь Инга себя одернула, ведь это ей быстро надоедали светские сборища, на которых она нет-нет да оказывалась поневоле. Одна безусловная знаменитость и свита полузнаменитостей, и начинающих подхалимов, и сговорчивых барышень. Инга на этих вечеринках как рыба об лед. Развеселить могли только родные физиономии, а в одиночку над собравшимися индюками не похихикаешь. Не умела она стрелять глазами, знакомиться с места в карьер; потому въедливые рецензенты и сделали замкнутость ее визитной карточкой. Мол, амплуа требует недоступности, скорбный лебедь не может быть кокеткой. Чушь! Причина перепутана со следствием, и вообще все слишком перепутано.

А Сашке эта суета была бы в новинку. Она думает, что Инге ничего не стоит притянуть стайку обаятельных, порхающих, нестарых, но… эврика! Остапенко! Вот кто как раз Сашке по нутру. Он один такой чудак, милое ископаемое, чудом сбереженное в театральной клоаке. Любимец детских спектаклей, мастер харáктерных ролей, всяких ведьм, мамаш и колдуний. Да ведь и Сашка его отметила в «Сильфиде». Она, смешная, называла «Сильфиду» балетиком, дескать, слишком несерьезно для великой Инги, считала, что не идет ей разыгрывать из себя стрекозку, а лучше всего в спектакле выглядит злая колдунья Грейс. Ее-то как раз танцевал Остапенко, незаменимый тролль. Кто лучше его сказочно прокосолапит через всю сцену и зависнет в невообразимом глумливом прыжке…

Остапенко разведен, улыбчив, добродушен, сахарницу ставит в холодильник, масленку оставляет на столе, легкая бытовая рассеянность лишь подчеркивает его достоинства. Хоть бы у него никаких планов на Новый год!

– Инга, ты? – почему-то срывающимся голосом удивился Остапенко.

– Привет, Великий Брамин… – Так уж повелось после «Баядерки», Великий Брамин – его конек.

Остапенко внезапно подошел к приглашению ответственно, запутался в организационной шелухе: когда лучше… как удобней… что принести с собой – три бутылки шампанского или четыре, и есть ли у Инги под елкой дед-мороз, потому как «один я уже отнес ребенку, а второй, точно такой же, весьма импозантный, у меня скучает, можно я его тебе подарю?».

– Пашенька, ты чего? Я просто тебя в гости приглашаю, а ты Ноев ковчег с собой собираешь. Мы хотим тебя видеть, вот и все!

Остапенко словно бы и не поверил. В смущенном голосе сквозило непонимание – с чего это он понадобился, зачем, кто это «мы»… Да и симпатия в первом приближении еще не повод для интимного праздника, к каковым многие причисляют Новый год. Как, оказывается, все сложно, размышляла Инга, даже просто человека в дом к себе позвать. Или, может, Инга никогда никого не звала, они сами приходили и звали ее, а она твердила им «сейчас-сейчас, дорогие, иду!» – и не шла. И хранила бесполезную к ним благодарность. Данила Михалыч упрекал:

– Инга Сергеевна, ленивая вы до людей!

Неправда, тысячу раз неправда, она не ленивая, ей просто столько уроков не преподано. Ей вбили одно: сам не плошай, да и на Бога не очень надейся, захочет Он – подберет тебе пару, а нет – тогда люби и принимай всех как умеешь…

Ночь выдалась сумбурная, комичная. Сашка напилась шампанским и звонила своему несбывшемуся, но мелькавшему в ее «списках» скучному инженеру. Анзор благодарно и внимательно смотрел ритмы зарубежной эстрады, Остапенко пил мало, но почему-то перегар от него шел немыслимый. Инга слушала его и слушала, неожиданно про его развод и депрессию и дочкин отит, а потом они вдруг стали танцевать под песню «Распутин», потому что Остапенко еще и пластинку с собой принес редкую. В голове у Инги изредка мерцал вопрос: а как же Сашка? Остапенко вроде как для нее пригласили, а они и тремя словами не обмолвились… Но Сашка со счастливым видом уснула в кресле, блаженно вытянув свои короткие широкие ступни в новых, уже растрескавшихся напрочь колготках.

Через пару месяцев Остапенко объяснился. Он тайно и «немного» любит Ингу.

– Что значит немного? – заинтересовалась Инга.

Вот то и значит, что он не может увлечься тайно и слишком, это испортит ему жизнь окончательно, а надо еще о многом думать. Логично, ничего не скажешь.

Инга ждала, что он спросит, нет ли у Инги тоже тайных и осторожных зачатков взаимности, но Остапенко и не думал этим интересоваться. Он остался верен себе и своим героям и любил потом в приветствии выразить смесь иронии и безнадежности. Инга подыгрывала, они могли бы сдружиться. Еще через несколько месяцев он погиб под колесами сволочной «Волги». Возраст его куда как превышал кажущийся, «на 54-м году…» – этого Инга никак не ожидала. За плечами его две дочки от разных браков, гастрит, редкая болезнь почек, умеренное пьянство, ни кола ни двора. Маленькая тайная любовь к Инге.

Почему славные люди сделаны из такого хрупкого материала?!!

Сашка, оказывается, сохранила пустые бутылки из-под шампанского, которые Паша принес на тот Новый год. Сохранила просто так, а потом вон как вышло… Инга понимала, что это абсурд, но она схоронила их в кладовке, она была не в силах их выбросить, научившись плакать над ними, нелепо приплетая к горечи еще и отца, фантомный образ которого детские картины неразрывно связали с громоздкими фигуристыми сосудами.

У Остапенко еще жил кот. Глупый и добрый. Инга взяла его себе. Жизнь так странно заканчивается. Как тот Новый год.

Глава 19

Данила Михалыч был антонимом любой фальшивки. Снаружи мишура, а на зубок возьмешь – настоящий! Только зубок должно иметь матерый, чтоб докусать до сути. Кто он такой, Инга постеснялась интересоваться, судя по манерам, его профессия – синьор из общества. Знакомясь, он виртуозно находил кратчайшую дорогу к его устраивающей степени близости, командовал парадом он, но никоим образом не афишировал свое неуловимое превосходство. Инга согласилась с этим, ей стало интересно. Пусть ее «подцепили» на пару слов признательности за большое искусство, после чего Данила скоропостижно оказался в гостях, потому что ему понадобилось посмотреть все записи Ингиных спектаклей. А они с Сашкой только что купили свеженький видик.

– Данила Михайлович, вам чай, кофе? – церемонно растягивая «а», бодро вопрошала Сашка.

Данила окинул ее, хлопотливую, излишне проницательным взглядом, ответил, кряхтя: «Потанцуем», на сем их диалог был исчерпан. Инге стало неловко, она больше не звала Данилу к себе. А он не терпел недомолвок.

– Вы, Инга Сергеевна, видать, за дурака меня держите. Эта Саша – она вам кто?

– Она мне все. Мать, нянька, как угодно… – Инге смертельно не хотелось объясняться, тема совершенно не анкетная, Данила – человек пока отдаленный.

– Она просто ваша подруга?

– Да, – окаменело ответила Инга, усомнившись в том, знает ли она вообще, что такое «подруга».

– Вот что получается, Инга Сергеевна. Не мое собачье дело, конечно. Но вы обе – более чем взрослые женщины…

– Можете не продолжать. Я знаю, что вы скажете.

– А вот я не знаю, что сказать. Пощадите ее. Или себя. Человеку нужна семья. Вы мешаете друг другу. – Голос ли Данилы, весь его облик источал магический авторитет; казалось, именно он и вправе вторгаться в самую мякоть чужого эго, как врач или шаман.

– Нам уже не по двадцать, как вы заметили. Но как раз таки поэтому… Жизнь уже сложилась, скорее всего, ничего не изменится… Ей хорошо у меня! – вырвалось у Инги оправдательное отчаяние.

Беспомощная влага уже скопилась у переносицы и одновременно гнев. Он, конечно, имеет право… и все-таки какого черта Ингу не оставят в покое, и она опять оправдывается!