Рейчел Джойс - Операция «Перфект» Страница 25

Мать наклонилась и поцеловала его в лоб. От нее чудесно пахло цветами, и ее мягкие волосы так приятно щекотали Байрону лоб, что он не выдержал.

– Ей вообще не следовало выезжать на дорогу! – выпалил он. Эта фраза тоже слетела с языка сама собой и с такой скоростью, что казалась горячей и влажной на ощупь.

Мать рассмеялась:

– О чем это ты?

– Ты в этом совершенно не виновата!

– Не виновата? В чем это я не виновата? – И она снова засмеялась. Во всяком случае, усмехнулась.

– Ты ничего плохого не сделала! Ты же просто не заметила! Там стоял такой туман! А тут еще эти две лишние секунды… Тебя совершенно не в чем винить!

– Не в чем винить? Но за что?

– За ту девочку. Маленькую такую, с Дигби-роуд.

Мать наморщила лоб, пытаясь вспомнить:

– Какую девочку? Не понимаю, о ком ты говоришь.

Байрону показалось, что твердая земля под ним расступилась, исчезла, и он снова идет по хлипкому мосту из веток и камней, а темная вода так и вскипает у него под ногами. И он стал продолжать этот разговор только потому, что чувствовал: никакой возможности вернуться назад уже нет. Терзая уголок простыни, он описал матери все, что видел в то утро: как девочка вылетела из распахнутой калитки на красном велосипеде, как потом, когда они с ней столкнулись и машина остановилась, он снова увидел ее под своим окошком, и она лежала на обочине и не двигалась. Оказалось, что в распоряжении у него крайне малый запас слов, и ему приходилось все время повторять одно и то же: Дигби-роуд, туман, две лишних секунды, ты не виновата. Затем, поскольку мать ничего не говорила и лишь слушала его, прижав пальцы к губам, он сказал:

– А потом я попросил тебя поскорей ехать дальше, потому что не хотел, чтобы ты испугалась.

– Нет, – вдруг сказала она. Это было сказано негромко, и это был совсем не тот ответ, которого ожидал Байрон. – Нет. Это не может быть правдой.

– Но я же сам все видел! Я видел, как все случилось!

– Случилось? Да ничего там не случилось! – Голос матери звучал все громче. – И ни на какую девочку я не наезжала. Я очень осторожно вожу машину. Я вообще очень осторожная. И машину я вожу в точности так, как меня учил твой отец. Если бы там действительно была какая-то девочка, я бы это заметила. Я бы ее увидела. Я бы остановила машину. – Говоря это, она все время смотрела в пол. Казалось, будто она читает эти слова в рисунке ковра. – Я бы непременно вышла из машины!

У Байрона закружилась голова. Он старался дышать как можно чаще, но вдохи получались поверхностные и больше напоминали всхлипы, от которых болезненно содрогались горло и грудь. Господи, он столько раз обдумывал этот разговор! Точнее, обдумывал то, как сделать, чтобы этого разговора никогда не было, и вот сейчас наконец этот разговор начат, но все отчего-то сразу пошло наперекосяк. Это было просто невыносимо! Невыносимо трудно было выложить матери всю правду и обнаружить, что она ничего этого и слышать не желает! Байрону хотелось упасть на пол и ни о чем больше не думать. И ничего больше не чувствовать.

– Что с тобой? – услышал он ласковый голос матери. – Что происходит, солнышко?

Но ему больше нечего было ей сказать – все слова уже были истрачены, и тут комната вдруг стала быстро-быстро вращаться вокруг собственной оси, стены куда-то уплывали, пол опасно кренился под ногами, и Байрон сказал:

– Извини. Меня, кажется, сейчас вырвет.

Но его не вырвало. Хотя он, низко склонившись над унитазом и вцепившись в его края, изо всех сил напрягал мышцы живота и шеи. Тело его содрогалось в конвульсиях, но рвоты он так и не вызвал. Когда мать постучала в дверь и спросила, можно ли ей войти и не принести ли ему чего-нибудь, он смог ответить, что ничего не нужно и с ним все в порядке. Он все никак не мог понять, почему она ему не поверила. Затем он включил воду, а сам сел на пол и стал ждать, когда мать уйдет. Наконец в коридоре, потом и на лестнице послышался стук ее каблучков – какой-то странно замедленный, словно она никуда не спешила, а просто плыла по воздуху в глубокой задумчивости, – и Байрон отпер дверь туалета и побыстрее вернулся к себе.

В тот вечер ему особенно не хватало Джеймса. И дело даже не в том, что ему хотелось рассказать другу нечто особенное, просто он постоянно думал о Джеймсе и о том, как они тогда строили мост на пруду. Если бы Джеймс знал про тот несчастный случай, он бы наверняка придумал какой-нибудь выход, ведь тогда-то он сразу догадался насчет силы притяжения и малой грузоподъемности моста.

Байрон хорошо помнил свои ощущения, когда свалился с этого моста в пруд, но лучше всего он помнил краткий миг перед тем, как, потеряв равновесие, шлепнулся в холодную воду. Он испытал тогда настоящий шок. А потом ноги у него сразу засосало в толстый слой придонного ила, и хотя он знал, что пруд мелкий, все равно страшно испугался, что утонет, и стал бить по воде руками. Ноги засасывало все сильней, вода заливалась в уши, в рот, в нос. «Миссис Хеммингс! Миссис Хеммингс!» – кричал на берегу Джеймс. Сам он, похоже, оказался не в состоянии что-либо сделать. Только метался по берегу и хлопал руками, точно наседка крыльями. Наконец Байрон увидел, что к нему на помощь бежит мать. Она бежала так быстро, раскинув руки, что казалось, вот-вот споткнется и упадет. Она с разбегу влетела в воду, даже не сняв туфли, и тут же его вытащила. А потом повела мальчиков в дом, обнимая обоих за плечи, и, хотя Джеймс-то был совершенно сухой, закутала обоих в махровые полотенца. «Это я виноват, я!» – все повторял Джеймс, и тогда Дайана остановилась, взяла его за плечи и сказала, что ни в чем он не виноват, а наоборот – это он спас Байрона и может этим гордиться. Когда они пришли домой, она первым делом приготовила им крепкий сладкий чай с сэндвичами и все это принесла на лужайку, на солнышко, и Джеймс сказал, стуча зубами: «Какая же у тебя добрая мама! Какая же она добрая!»

Накрывшись простыней, Байрон развернул схему, которую нарисовал у отца в кабинете, и, светя себе фонариком, принялся ее изучать. Ведя пальцем по нарисованным им стрелкам, он добрался до красной отметины – того места, где «Ягуар» внезапно затормозил и остановился, – и сердце у него снова тревожно забилось. Он понимал, что совершенно прав насчет случившегося. В конце концов, он же видел все собственными глазами. Снизу, из кухни, доносилось хлопанье дверцы холодильника – это мать то открывала его, то закрывала, потом послышался знакомый звон кубиков льда, которые она вытряхнула из формы на сушилку, а чуть позже – звуки музыки. На этот раз мать поставила на проигрыватель такую печальную пластинку, что Байрон подумал: уж не плачет ли она? Он снова вспомнил ту девочку с Дигби-роуд, пытаясь понять, как же такая беда могла случиться с его матерью? Больше всего ему хотелось спуститься вниз и подойти к ней, но он не мог даже пошевелиться. Байрон говорил себе: «Еще минутку, и я встану и спущусь вниз», но проходила одна «минутка», потом еще и еще, а он по-прежнему лежал, затаившись, в своей постели. Рассказав Дайане о том, что она натворила, он чувствовал, что и сам стал соучастником преступления, что и он сам виноват в злополучном столкновении с велосипедом. Если бы он сумел промолчать, может быть, всей этой истории удалось бы как-то раствориться в глубинах времени, перейти в категорию небытия. Возможно, она так и осталась бы не совсем реальной.

Позже, когда Дайана тихонько приоткрыла дверь, впустив яркий луч света, от которого у Байрона сразу заболела голова, и шепотом спросила: «Байрон, ты что, до сих пор не спишь?» – он затаился, крепко зажмурившись, стараясь не шевелиться и дышать глубоко, как спящий. Он слышал, как мать, мягко ступая, прошуршала по ковру, вдохнул ее чудесный запах, потом дверь снова приоткрылась, мигнул свет, и в комнате стало темно.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она на следующее утро, очередное утро пятницы. Байрон чистил зубы в ванной и не заметил, как мать подошла и встала у него за спиной. Когда она коснулась его плеча своими легкими пальцами, он даже вздрогнул от неожиданности. Мать рассмеялась. Волосы золотистым облачком окутывали ее лицо, кожа была нежной, как мороженое.

– Ты не пришел сегодня утром, как всегда, чтобы дождаться звонка моего будильника. Мне тебя не хватало.

– Я проспал. – Он не мог заставить себя обернуться и посмотреть прямо на нее. И теперь друг с другом разговаривали их отражения в зеркале – отражение сына с отражением матери.

Она улыбнулась:

– Но это же хорошо, что ты так крепко спал.

– Да, хорошо, – сказал он. – А ты?

– Что я?

– Спала?

– Ну да, – сказала она. – Я спала хорошо. Спасибо.

Возникла маленькая пауза. Байрон чувствовал, что они оба ищут какие-то приемлемые слова – примерно так Дайана обычно выбирала одежду перед приездом отца: надевала что-то, потом со вздохом снимала и надевала что-то другое, потом третье. Потом они услышали, как Люси громко требует, чтобы ей принесли школьную форму, и дружно рассмеялись. Они смеялись так долго и так старательно, словно с большим облегчением обнаружили, что, когда смеешься, можно ничего не говорить.