Юлия Миронова - Переводы с языка дельфинов Страница 25

Когда Василиса Федоровна закончила рассказ о сыне некоей Палны и его триумфальной победе над пятилетним молчанием, Алина пробормотала: «Конечно, конечно, ты права» — и стала снова полоть морковку. Отцу рассказать о Вове она даже не попыталась.

Семен давно не оставался дома один. Он даже растерялся сначала, ведь с тех пор, как они с Алиной познакомились, они проводили время вместе. Даже в деревню к ее родне ездили вдвоем еще до рождения Вовы — познакомиться.

Теперь он остался один в квартире, которую любовно выстроил для жены, и каждая вещь в ней напоминала о ней. Четверг и пятницу он еще как-то пережил, приходил с работы поздно и сразу после душа ложился спать. Но в выходной стало совсем тоскливо. Он позвонил Салиму и уговорил его отправиться в баню.

Баня была их любимым времяпрепровождением, хотя обычно инициатором выступал Салим. Семен пообещал сам купить пива и рыбы, лишь бы Салим согласился на незапланированную встречу. Салим согласился, сказал, что придет с двумя дальними родственниками, которые с ним работали, потому что уже давно договорился провести эти выходные с ними, а против бани они не возражают. Семен был даже рад, потому что после последнего разговора он не хотел говорить с Салимом о своем больном ребенке, а Салим непременно спросил бы его о Вове. Семен понял, что вообще зря рассказал обо всем Салиму, вряд ли тот понял его чувства, а вот чувство превосходства у Салима взыграло еще больше. Просто посидеть с мужиками в бане будет лучшим способом избавиться от тягостного настроения.

Салим и вправду привел друзей — веселого толстого бородача Серегу и маленького, с хитрыми глазками Азамата. Сюрпризом для Семена оказалось то, что они привели с собой девах нетяжелого поведения, подцепленных ими, похоже, в двадцати метрах от бани. Семен даже не стал выяснять, платные ли это девушки или нет, в любом случае его такие услуги никогда не интересовали. Мужики вовсю веселились, щипали баб за бока и груди, спихивали их в бассейн при каждом удобном случае. Баня, судя по всему, была рассчитана на такие удовольствия, потому что в дальнем углу была крохотная комнатка с небольшим топчаном, о назначении которой Семен раньше не задумывался.

Конечно, Семен не впервой видел, что в баню приводят проституток, но его они никогда не интересовали. Вообще никакая женщина не могла соревноваться с его прекрасной богиней Алиной. Поэтому он всегда смотрел сквозь них, уделяя им внимания не больше, чем банщикам, которые подавали полотенца. Но сейчас что-то изменилось. Семен понял, что провожает взглядом девушек, разглядывает их. Особенно зацепила его подруга бородатого толстячка — высокая стройная блондинка. Было в ней едва уловимое сходство с Алиной. Нет, не только белокурые волосы и острые «модельные» коленки. Обратила на себя внимание явная ухоженность девушки.

Когда Семен начал встречаться с Алиной, его невероятно возбуждала ее холеность. Она вся была гладенькая, вылизанная, выщипанная, нежная и трепещущая, как олененок. Каждый ноготок, каждый пальчик, каждый волосок — всему было уделено максимум внимания. Семен никогда не встречал таких ухоженных девушек, и это поразило его в самое сердце.

Сейчас Семен заметил признаки этой невероятной ухоженности у шлюхи и вдруг понял, как давно он не замечал их у самой Алины. Сразу после рождения ребенка… Да нет, раньше! Еще во время беременности Алина стала меньше следить за собой. Перестала укладывать волосы в эффектную прическу, красить ногти, объясняла это нежеланием навредить ребеночку избытками химии.

Сначала он не обратил на это внимание, потому что сам был ошеломлен новостью о будущем отцовстве. Но прошел год-второй, и вот уже ребенку скоро три. Теперь он видел разницу со всей очевидностью! Семен невольно почувствовал раздражение, отчасти на Алину и, конечно, на Вову за то, что все, чего он так долго добивался, отстаивал и берег, постепенно приходит в негодность. В конце концов, жена могла бы начать уже следить за собой! Хорошо, пусть не сразу после родов, но, может, через месяц-другой. О холености уже и речи не шло, но элементарные вещи вроде еженедельной депиляции или педикюра Алина могла бы вернуть в расписание. В конце концов, не перестала же она зубы чистить! Семен недовольно поморщился.

Мужики весело плескались с девчонками в бассейне, а Семен свои думы думал. На работе дела не клеились. Семен долго приходил в себя. Об отмене продаж речь не шла, просто теперь он не будет получать проценты с патента, который был зарегистрирован на фирму. Он понял, что нужна новая идея, стал метаться, перебирая разрешенные препараты. Он придумал пока весьма странный дешевый квас, который, если лицензировать по всем правилам, можно было бы выдавать на заводах с повышенной вредностью вместо молока. Оказалось, что законодательство не требует напрямую выдачи именно молока, но есть конкретные спецификации, какой именно состав должен быть у этих напитков. С одной стороны, Семен был рад, что он придумал что-то новое, это означало, что голова работает, что есть еще потенциал и возможность поправить свои материальные дела. Но с другой стороны, он понимал, что со счастливыми временами нужно распрощаться. Еще раз открыть такую золотую жилу, как женьшень, ему вряд ли удастся.

Салим увидел одиноко сидящего Семена, отобрал из рук кружку пива, запихал в парилку.

— Сейчас мы из тебя все дурные мысли выбьем, — весело сказал Салим и взял в руки два веника.

Алина чувствовала себя в деревне спокойно. Это был ее дом, и как бы хорошо или плохо она ни думала про него раньше, именно сюда ей захотелось вернуться при тяжелых жизненных испытаниях. Когда Семен позвонил и сказал, что приехать не сможет, она даже обрадовалась. Она и от него хотела отдохнуть.

Однако здесь у нее не все шло гладко. Вова быстро освоился в деревенском быту, но проблем было немало. Сначала Алине пришлось втолковывать родителям, что у него страшная аллергия на булку, манку и молоко. Бабушка не хотела смириться с тем, что внучку нельзя ни вкусный домашний творожок, ни омлетик. Но, заметив, что Вова дозволенные продукты кушает хорошо и не бывает голодным, Василиса Федоровна примирилась с диетой. Ивана Сергеевича вопросы питания не волновали, он в это никогда не вмешивался.

Реакции отца Алина очень боялась. Он был человеком прямым и твердым, старой еще закалки. Он никогда не мог понять Алину, когда та решила оставить работу после рождения ребенка.

— В нашей семье не было тунеядцев! Мать твоя на шею вас сажала и на работу бежала, в колхоз. А вы придумываете тут себе глупости всякие, лишь бы не работать! Что это такое, домохозяйка? Что это вообще значит? Что у тебя там, дом большой, хозяйство?

Алина досадливо пропускала слова отца мимо ушей, но неприятный осадок все равно оставался. Один раз, глядя, как отец играет с Вовой в догонялки во дворе, она не выдержала и решила ему отомстить. Решилась и сказала:

— Вот, если Вова не научится говорить, то будет инвалидом, стало быть, тунеядцем. Вот так вот, папа!

Иван Сергеевич встал посреди двора как вкопанный, вперил суровый взгляд в дочь и зычно выговорил:

— Никогда! Слышишь, никогда не называй моего внука тунеядцем! Мало ли что, не говорит он, беда какая! И без языка дел полно. Если ты там, в городе, ни к какому делу мальчишку не сможешь пристроить, то привози его к нам. Здесь всегда работа сыщется всякому человеку. Сможет и овец пасти, и коров доить. Никогда не будет он тунеядцем в деревне, даже и не думай, слышишь?

Алина смутилась и пошла в дом. Конечно, она рада, что родители с таким энтузиазмом приняли ее сына, считают его нормальным мальчиком, им даже не приходит в голову, что у него есть какая-то «болезнь», но она чувствовала себя опять немного потерянной. Ее усилия были направлены на излечение Вовы, а здесь, похоже, слово «вылечить» никто бы не воспринял всерьез.

С бабкой Марфушей вообще случился отдельный разговор.

Как-то Алина застала старушку, когда та, согнувшись, вылезала из подпола. Потом уперлась рукой в спину, пытаясь распрямится. Одежда на ней была чистой и наглаженной, но Алина знала, в чем проблема бабушки, и старалась не принюхиваться.

— Пойдем, Аленушка, я тебе компотику налью, малиновый, твой любимый, — прошамкала старуха.

Алина грустно было видеть ветхость и беспомощность бабушки. В ее памяти бабушка была маленькой, не слишком ласковой женщиной, державшей дом в кулаке. Только ее, Алину, любила и все ей прощала. Презрев современную Алину, называла по-деревенски Аленушкой, баловала без меры, а к остальным домашним бывала сурова. Никого не подпускала бабушка к плите, стряпней занималась только сама, иногда поручая кому-нибудь почистить лук или картошку. Мылась в банный день последней, и все до смерти боялись, что ей не хватит горячей воды.

Она прошла за бабушкой в маленькую комнатку с печкой, которую теперь Марфуша просила топить почаще, и села за стол. Бабка поставила компот на стол.