Ридиан Брук - После войны Страница 25

– Заметила? – Миссис Бернэм подошла к камину. На стене выделялся темный прямоугольник на выцветших обоях. – Они таки сняли его.

Рэйчел посмотрела на четырехугольный след исчезнувшей картины.

– Кого сняли?

– Фюрера. Обычно они его над камином держали. В домах у немцев полно таких вот темных пятен на стенах. У большинства, правда, хватает ума прикрыть их чем-то. А ты и не знала? В каждом доме висел его портрет. Как говорит Кит, «пятно, которое нельзя свести».

Действительно, представить висевший там портрет оказалось совсем не трудно. И почему она не обращала внимания раньше?

– Но думаю, даже Кит закрыл бы глаза на кое-какие несводимые пятна, лишь бы жить в таком доме.

– Мне кажется, герр Люберт не имел никакого отношения к нацистской партии. Насколько я могу судить.

– Ну конечно. Они все так говорят. – Миссис Бернэм оглядела обстановку и скрестила руки на груди, собираясь вынести окончательный вердикт. – Думаешь, такая роскошь дается за просто так? Без компромиссов? Любая богатая и влиятельная немецкая семья должна была пойти на сделку с режимом, чтобы сохранить хотя бы что-то.

Похоже, миссис Бернэм высказывала не только собственное мнение; скорее всего, тему эту она не раз обсуждала с мужем.

– Уверена, они ни в чем не замешаны.

– Ох, перестань. Это очень по-христиански – думать о людях хорошо, но в таких делах нельзя быть наивной.

В поклонении перед фюрером Рэйчел герра Люберта не подозревала. Согласиться с миссис Бернэм означало признать собственную глупость и опрометчивость Льюиса, выбравшего для проживания небезопасное место.

– Не могут все быть виновны, – сказала она, повторяя слова мужа. – Я и вправду не думаю, что он был причастен к чему-то.

– Моя дорогая, они все причастны. Вопрос лишь в том, в какой мере. [47]

7

– Хороший томми. Добрый христианин томми. Мне нравится английский образ жизни. Мне нравится король и королева. Мне нравится дерьмократия. Я знаю про доминион Новая Зеландия. Я хочу жить в Новой Зеландии. Ты помочь мне уезжать, томми?

– Проваливай, крысеныш.

– Хороший томми. Я знаю про Лондон. Я знаю про «Ривер Риц». Элек-тро-станция Баттер-зее.

– Ты только послушай! А ну-ка, шевелись. Пошел! Schnell!

– Ты хорошо шпрехензидойч, томми.

– Schnell!

– Русские – нет. Сталин – нет. Я хотеть английский образ жизни.

– Тебе в школу надо. Ты почему не на уроках? Schule?

– Schule нет. Наш нет. Mutti нет. Циггиз, томми. Пожалуйста. Есть циггиз для меня? Mutti нет.

– У меня ее тоже нет. Пошел к черту. Надоел.

– Ааа… Ich glaube ich werde… ohnmachtig[48].

– Эй, прекрати! Нет, нет!

Ози повалился замертво перед часовым – прямо на мягкую подушку из свежего белого снега. Снежок захрустел. В своем меховом пальто он напоминал подстреленную лису. Солдат, несший вахту у входа в британскую военную комендатуру, постарался придать лицу решительное выражение и, глядя перед собой, сделал вид, что не замечает лежащего мальчишку. Но женщина, толкавшая мимо детскую коляску, груженную мешком картошки, остановилась рядом с мальчиком и выразительно посмотрела на неподвижного часового:

– Scham dich, Soldat![49]

Вокруг уже собиралась толпа из штатских немцев. Не желая устраивать спектакль, часовой прислонил винтовку к караульной будке, склонился над Ози, затем опустился на корточки – становиться на колени он не хотел, чтобы не испачкать брюки, – и дернул за ворот, переводя мальчишку в сидячее положение:

– Ну-ка, вставай, хитрец. Хватит притворяться. – Солдат пошлепал мальчишку по щекам руками в заледенелых перчатках. – Посмотри на себя. Ты во что вырядился? Прямо-таки Ноэл Кауард.

Ози картинно похлопал ресницами и завел свою обычную шарманку:

– Мистер Эттли. Danke. Король Георг. Danke. Часовой томми. Danke. Циггиз. Циггиз для Ози. Циггиз на хлеб. Томми христиане. Томми давать циггиз.

Солдат достал из нагрудного кармана пачку сигарет и демонстративно вытряхнул несколько штук.

– Держи, пройдоха, – сказал он, протягивая мальчишке не одну и даже не две, а целых три сигареты. Отыграв для публики, часовой выпрямился, ожидая, похоже, аплодисментов, но свидетелей его благородного жеста уже не осталось. – А теперь проваливай, крысеныш.

Порция комплиментов английской культуре – и запасы Ози пополнились тремя сигаретами и четырьмя новыми словами, расширившими его и так уже внушительный английский репертуар.

– Держи. Пройдоха. Проваливай. Крысеныш.

Он несколько раз повторил слова, отряхнул снег и, довольный, зашагал по Баллиндаму в направлении Альстера, прижимая к груди добытые плоды благотворительности. Согласно им же установленным стандартам, добыча была пустяковая. Весь день он охотился за продуктами в районе реквизированных томми магазинов и отелей, разыгрывая везде одну отработанную сценку с восхвалением английской культуры и падением в обморок. Увы, без особого успеха. На женщин-томми, делавших покупки в магазинах британской торговой сети, комплименты по поводу их волос и шляпок не действовали, а приносившие обычно немалый улов мусорные баки за отелем «Атлантик» оказались наглухо закрытыми. Когда же он попытался попрошайничать на ступеньках «Виктория-клаб» – «Эй, янки, ты что здесь делать? Возьми меня в Америку, янки», – какой-то американец прогнал его коротким «Исчезни!».

Может быть, томми отпугивал его наряд? Сегодня Ози вырядился по максимуму: кожаная шапка-ушанка, женское меховое пальто, шелковый халат сверху и сапоги для верховой езды на три размера больше требуемого. Пальто он ухватил на еженедельной раздаче Армии спасения, а сапоги получил в Красном Кресте. Может, он слишком хорошо одет, чтобы вызывать сочувствие и жалость, но в такой холод – и с его легкими – одеваться легче просто глупо.

Ози положил сигареты в пенал. Три сигареты за день работы. Их можно обменять на буханку хлеба, но этого слишком мало, чтобы успокоить Берти, день ото дня становившегося все взыскательнее; он хотел уже не только сигарет или лекарств, ему требовались бумаги и пропуска – вещи, достать которые и трудно, и дорого. Ози рассчитывал выменять их на свои часы, для чего и направился к герру Хоккеру в Информационный центр.

Большую часть того, что Ози знал о Британии и британской культуре, он почерпнул во время своих визитов в Информационный центр, построенный рядом с ратушей в центре города. Открыли его летом, и бургомистр выступил тогда с большой речью о дружбе. «Die Briicke построен, – сказал бургомистр, – для того, чтобы посетители-немцы узнавали о ведущих британских институциях и достижениях». В Центре был большой читальный зал, выставочная галерея, кинозал и библиотека. Недостатка в посетителях здесь не наблюдалось. Изголодавшиеся по информации о внешнем мире, немцы проявляли большой интерес к британскому образу жизни. Конечно, они с удовольствием узнавали о реках Британии и правах женщин, но еще сильнее их манила возможность посидеть в тепле и разжиться парой продуктовых карточек. Каждый здравомыслящий немец знал: die Briicken – это места, где товарный обмен сопутствует культурному.

Сунув руку в мягкий карман пальто, Ози проверил, на месте ли часы. «Хольдерман унд Зон» – вещь солидная, однако он с радостью избавится от них. Ози нашел часы в кармане мертвеца, лежавшего на лестнице в Альтоне. Было что-то неправильное в том, что они продолжали тикать после того, как маятник их владельца остановился. Так же, как и в том, что ногти растут, когда душа уже улетела. Было в этом какое-то предательство. К тому же за час стрелки убегали на двадцать минут вперед. Сейчас часы показывали вторник вместо понедельника; если так пойдет и дальше, то 1950-й наступит еще до конца месяца.

Центр встретил его жаркой духотой, и у Ози закружилась голова от тепла. Пришедших в выставочный зал за теплом и бесплатными газетами оказалось столько, что подобраться к щиту с объявлениями оказалось почти невозможно. Афиша недавно учрежденного англогерманского Frauenclub[50] извещала о выступлении миссис Т. Харри с рассказом о «Путешествии из Каира в Иерусалим» и грядущем приезде великого английского поэта Т. С. Элиота с лекцией на немецком и английском о единстве европейской культуры. Ози задержался перед фото, разглядывая лицо с волевым подбородком, но так и не решил, мужчина это или женщина. Другая афиша приглашала на фильм «Британия это может» и слайд-шоу о племени патан, живущем на границе Афганистана и Раджастана.

Хоккер сидел на своем обычном месте и читал английскую газету, запас которых держал в рабочей сумке, чтобы их не украли. Здесь он проводил едва ли не все время. Да и зачем куда-то выходить, когда мир сам идет к нему. Хоккер, как ни один другой гамбургский спекулянт, контролировал нелегальную торговлю провиантом. Все грязные речушки, ручейки и протоки так или иначе заворачивали к Хоккеру. Вам что-то нужно – идите к Хоккеру, и он все достанет. Если, конечно, вы в состоянии заплатить.