Ян-Филипп Зендкер - Сердце, живущее в согласии Страница 25

Ну Ну не могла это слушать. Не желала благодарить судьбу. Ей хотелось, чтобы все поскорее ушли и оставили ее одну.

В первую же ночь молодую мать разбудил отчаянный рев Тхара Тхара. Встревоженный Маунг Сейн вскочил, зажег свечу и склонился над сыном. От напряжения тело ребенка окаменело, как у мертвого животного, а глаза и рот – широко раскрылись. Его губы дрожали. Тхар Тхар сотрясал хижину все новыми и новыми воплями, один ужаснее другого. Что же могло заставить младенца так надрываться?

– Наверное, ему приснился кошмар, – сказал Маунг Сейн, беспомощно глядя на жену.

Ну Ну удивилась. Разве новорожденным снятся сны, да еще страшные?

– А может, снова проголодался?

Ну Ну приложила сына к груди, однако Тхар Тхар отвернулся и заорал еще громче.

Маунг Сейн пытался массировать сыну головку и животик.

– Вдруг у него что-то болит?

Ну Ну растерянно пожала плечами. Сама она в крике сына слышала не столько боль, сколько отчаянный и злобный протест.

– Может, он просто не хочет оставаться с нами? – тихо произнесла она, разговаривая больше с собой, чем с мужем.

– Где же еще ему быть, как не здесь? – резко спросил муж.

– Не знаю. Ко Гуи никогда так не кричал.

Маунг Сейн покачал головой, вытер младенцу вспотевший лоб, взял на руки и принялся ходить по хижине. Он пел, насвистывал, качал Тхара Тхара. Все напрасно.

Родители перепробовали все, чтобы успокоить сынишку, но ничего не помогло. Наконец ребенок умолк сам. От усталости. Его тельце дернулось еще несколько раз, после чего он закрыл глаза. Но и во сне ухитрился несколько раз громко всхлипнуть.

На следующий день повитуха внимательно осмотрела ребенка, не нашла никаких видимых причин для крика и посоветовала родителям быть терпеливыми. Все дети разные. Кто-то плачет больше, кто-то меньше. Не стоит забывать, что Тхар Тхар проделал длинный путь в этот мир. Необычное спокойствие Ко Гуи повитуха объясняла тем, что он и Ну Ну долгое время провели на грани смерти.

Через три дня у Ну Ну воспалились соски, и она не могла кормить обоих детей. К счастью, Ко Гуи уже подрос и мог есть рисовую кашу с овощами. А Тхара Тхара пришлось носить на кормление к другой молодой матери, недавно родившей первенца. Всякий раз, когда Маунг Сейн уносил сына, Ну Ну радовалась тишине, однако недолго. Она заранее чувствовала, когда Маунг Сейн нес сына обратно, и напрягалась всем телом.

Ну Ну поражалась терпению мужа. Только ему и удавалось успокоить Тхара Тхара. Увы, лишь на короткое время.

Шли дни, а Тхар Тхар все так же кричал часами напролет. Пришлось снова позвать повитуху. Та помяла ему животик и почувствовала раздутость от газов. Удалять газы она умела, и те вскоре вышли – с громким хлопком, напоминающим выстрел. Затем повитуха осмотрела рот, нос и уши младенца, но нигде не нашла и следов воспаления. Тхар Тхар с любопытством следил за ее пальцем. Она потискала и подергала ему ручки и ножки. Никаких искривлений. Тхар Тхар замолк. Его заинтересовала эта странная старуха и ее действия. Он даже не противился.

– Телесно твой ребенок здоров, – объявила повитуха, пеленая Тхара Тхара.

– Почему же он так много кричит?

– Этого я не знаю, – пожала плечами старуха.

Ну Ну вспомнились бессонные ночи, когда она молила, чтобы комочек внутри ее перестал расти. Может, Тхар Тхар это понял и теперь мстит? Вдруг он знает о приношениях духу фигового дерева в надежде, что тот убьет плод? А ее горькие слезы? Отчаянные удары по животу? Может, Тхару Тхару известно о желании отдать его в другую семью? Какая глупость! Что может знать плод, которому нет и месяца?

Как бы невзначай, Ну Ну спросила повитуху, не могут ли младенцы помнить события прошлой жизни.

– Само собой, – ответила старуха, удивившись, что Ну Ну спрашивает о столь очевидных вещах.

– Ты так считаешь? Я вот ничего не помню о ней. Родителей и то не помню. Мне было два года, когда их не стало. Я напрочь забыла их лица.

– Мы говорим о разных вещах, – возразила повитуха. – Внешние воспоминания недолговечны, особенно в раннем возрасте. А вот сердце ничего не забывает. Детская душа все знает и все помнит.

Ну Ну поежилась.

– Ты почему спрашиваешь?

– Да так, любопытно стало, – ответила Ну Ну и сменила тему.

Однако слова повитухи не забылись. Что, если старуха права? Вдруг какая-то частичка сердца Тхара Тхара помнит, что мать его не хотела? Как это подействует на него? Забудется ли с годами, как и многие повседневные события? Или Тхар Тхар на всю жизнь усвоит, что он был для матери нежеланным ребенком?

Когда с поля вернулся Маунг Сейн, Ну Ну спросила, верит ли он, что мысли могут причинить вред.

– Все имеет свои последствия, – ответил он.

– Даже мысли?

– Всё без исключения.

– И даже размышления из далекого прошлого?

Маунг Сейн не понимал, с чего она заговорила об этом.

– А вот я не верю, – подумав, заявила Ну Ну. – Если мысли не ведут к поступкам, они просто забываются. Как облака, которые разгоняет ветер. Или вода, ушедшая в землю.

Маунг Сейн улыбнулся:

– Разве реально лишь то, что мы видим? Вода ушла в землю, но она не исчезла. Она питает растения. Одни из них съедобные, другие – ядовитые. Ничего не пропадает бесследно. Даже мысли оставляют следы.

После этого разговора Ну Ну несколько месяцев делала все, чтобы помочь Тхару Тхару. Маунг Сейн был ему хорошим отцом. Она стремилась стать хорошей матерью: пела ему песенки, разговаривала с ним. Если Маунг Сейн уходил в поле, она старалась быть с сыном такой же терпеливой, как муж. Тхар Тхар лежал у нее на руках, но желанного покоя не было.

Почему он всегда плакал, когда она брала его на руки? Почему не улыбался и норовил ударить кулачком или ножкой?

Даже от его взгляда Ну Ну становилось не по себе. Тхар Тхар глядел на нее не по-детски пристально и морщил лоб. Маленькие дети так не смотрят. В его темных, почти черных, глазах читалось недоверие.

Детская душа все знает. Детское сердце ничего не забывает.

Помнится, едва взглянув на родившегося Ко Гуи, она почувствовала узы, связывавшие их. Тхар Тхар и по сей день оставался чужим.

Маунг Сейн настоятельно просил ее не сравнивать сыновей.

– Сравнение – мать недовольства, – повторял он изречение, слышанное от монахов.

Ну Ну терзалась новым вопросом: люди уже рождаются с мятущимися душами? Или души становятся такими потом? День за днем она искала разгадку, но ни одна из тех, что приходили в голову, ее не удовлетворяла.

Возможным ответом могло быть родимое пятно под подбородком Тхара Тхара. Ну Ну заметила его еще в первые дни, но не придала значения. Сейчас же, приглядевшись, чуть не вскрикнула от удивления. Такое же было у ее дяди с отцовской стороны. Он был горьким пьяницей и каждый заработанный кьят тратил на рисовую водку. Не выдержав, жена ушла от него и забрала детей. Вскоре после этого дядя исчез из деревни, и о нем больше не слышали. Вдруг он умер и воплотился в Тхаре Тхаре? Ведь не случайно родимые пятна столь похожи.

Она осторожно поделилась догадкой с мужем. Маунг Сейн рассердился. Он знал о ее дяде и считал, что тот накопил столько плохой кармы, что никак не мог воплотиться в теле их сына, иначе ребенок родился бы калекой или слепым. Скорее всего, ее дядя заново родится у какого-нибудь пьянчуги, а не у супругов, любящих друг друга и своих детей. Неужели она до сих пор считает рождение второго сына наказанием?

В словах мужа был здравый смысл. И все же…

Как матери поделить любовь между детьми?

Любовь – не бисер и не песчинки. Ее не разделишь на равное число бусинок и на одинаковые песочные кучки.

Любовь – не рисовый колобок. Его тоже легко разрезать поровну.

Любовь – не сочный плод манго, из нее не выжмешь сок и не разольешь по кружкам.

Любовь не признает деления поровну. Не признает справедливости. Любовь подчиняется своим законам, даже материнская.

Глава 11

Тхар Тхар был не из тех детей, что облегчают жизнь. Наоборот, он добавил забот отцу и матери, но основные хлопоты доставлял сам себе.

Рос он хмурым, беспокойным ребенком, который с вечным подозрением оглядывался по сторонам. Он не смеялся, как все дети. Скорее, усмехался, и то лишь в ответ на отцовские трюки.

Тхару Тхару не терпелось побыстрее вырасти, и он сердился, что время идет слишком медленно. Он пытался сесть прямо раньше многих сверстников, однако сил не хватало, и он падал. Каждая неудача сопровождалось вспышкой ярости. И ползать он начал раньше других малышей, когда мышцы еще не окрепли. Сумев одолеть несколько футов, он выдыхался и остаток сил тратил на крик.

Он не мог сидеть спокойно. Во сне его тело дергалось, словно от боли. Редкая ночь проходила без того, чтобы он несколько раз не проснулся.