Амадо Эрнандес - Хищные птицы Страница 25

Словоохотливый Уайт поделился с Долли своими планами — при первой же возможности демобилизоваться и прямо с Филиппин, если удастся, махнуть обратно в Америку. В порыве откровения он доверительно сообщил ей, что ждет приказа о демобилизации со дня на день. Ему чертовски хотелось немного отдохнуть, прежде чем вернуться на свой завод, где он работал до войны.

— Но знакомство с тобой, — прошептал он Долли в самое ухо, — может изменить все мои планы.

Слова Уайта подействовали на нее, как электрошок. Долли долгим, испытующим взглядом посмотрела на лейтенанта, словно пытаясь прочесть на его лице нечто большее, а может быть, и проникнуть в самую душу.

— Я могу подать рапорт и попросить, чтобы меня оставили здесь еще на некоторое время ввиду… — И он крепко сжал пальцы Долли, как бы тем самым досказывая свою мысль. Долли не пыталась высвободить пальцы из горячей руки американца.

— У тебя есть какое-нибудь хобби? — обратился он к Долли по прошествии нескольких минут.

— О, какое там хобби, — со вздохом ответила молодая женщина, мечтательно уставившись в потолок. — Я забыла о всех своих хобби и развлечениях, пока здесь были эти кривоногие. Раньше я больше всего на свете любила плавание и танцы. Разве эти дикари-японцы умеют танцевать?! Так что я чаще ходила в церковь, чем на танцы.

— О’кей, тогда мы можем неплохо провести время. Начнем с твоего первого хобби. Когда мы пойдем куда-нибудь поплавать?

— Ноты, наверное, ужасно занят.

— Где ты предпочитаешь плавать? А что, если отправиться в бассейн нашего офицерского клуба?

— Я могу плавать где угодно.

— Прекрасно.

В другом углу гостиной не менее интенсивное знакомство завязывалось между капиталом Грином и Лилибет. Но, в отличие от Долли, Лилибет старалась держаться более сдержанно, как-никак она ведь вдова.

В нескольких словах она поведала о себе:

— Отец мой — американец, и мой погибший муж — тоже. У меня американское гражданство. Но сейчас я не могу поехать в Америку.

— А вам бы хотелось туда поехать? — поинтересовался Грин.

— Если бы мой муж был жив, — вздохнула Лилибет, — мы бы уже давно были там. Но теперь…

— Он все еще владеет вашим сердцем, и никто не может вытеснить его оттуда? — с солдатской непосредственностью допытывался капитан. Лилибет горестно склонила свою очаровательную головку. — Это правда, Лилибет, а? — Молодая вдова украдкой взглянула на своего чересчур настойчивого собеседника.

— Вы не хотите отвечать на мой вопрос? — не отступал бравый капитан. — Неужели нет достойной замены вашему летчику?

— Это покажет время, капитан, — уклончиво ответила Лилибет.

— Я, конечно, не смею надеяться, что смогу его заменить, — гнул свою линию капитан, — но я тоже летчик.

Лилибет прервала его не очень дружелюбно:

— Мне нужен не летчик, не капитан и не генерал, а любящий человек, такой, каким был тот, погибший. — И она выразительно посмотрела в глаза Грину.

— Если так, то вам не надо далеко ходить в поисках такого человека.

— Неужели? — вызывающе спросила вдова.

Диалог их порой походил на фехтование. Оба старались нанести удар в самое чувствительное место, только уколы становились все слабее и были преисполнены значения. Когда «противники» согласились на ничью, капитан предложил выйти на воздух, — в джипе у него оставались два блока сигарет, которые он с удовольствием преподнесет своему очаровательному «сопернику». Они спустились во двор. Капитан галантно помог молодой вдове забраться в кабину.

— Мне никогда не приходилось ездить в такой машине, — призналась прекрасная метиска.

Протягивая сигареты, капитан осторожно привлек ее к себе. Лилибет весело рассмеялась, это придало ему храбрости, он обнял ее за талию и поцеловал.

— What’s in your mind?[39] — спросила Лилибет после долгого поцелуя.

— I love you, honey[40], — прошептал Грин. Он снова обнял женщину и жадно впился в ее губы. Поединок продолжался, по это было уже не фехтование. Лилибет наконец уступила. Она закрыла глаза и самозабвенно предалась наслаждению, и только страстный стон время от времени срывался с ее губ.

В последующие дни обе пары можно было увидеть беззаботно резвящимися на пляже в Бакларане или танцующими в ночных клубах на Дайтоа авеню.

Однажды утром Уайт и Долли отправились на пикник в Николс-Филдс. Донья Хулия, разумеется, тоже была приглашена, но вовремя сообразила, что будет выглядеть смехотворно в компании молодых американских офицеров и их подруг. А между тем ни в какой Николс-Филдс Долли с Уайтом и не собирались. Просто весь вечер накануне Уайт не давал Долли покоя.

— Побудь со мной хотя бы один вечер, — умолял он, и она, немного покривлявшись, великодушно согласилась, одарив его при этом многообещающей улыбкой.

Итак, они спешили прочь из Манилы, в какое-нибудь уединенное местечко, где они будут полностью предоставлены самим себе.

Миновав Лас-Пиньяс, они оказались в саванне и почти весь день ехали по открытой выжженной солнцем равнине. Только за Каламбой дорога свернула в тенистую рощу. Здесь они решили заночевать. Однако, проснувшись утром, они обнаружили вокруг множество народа, съехавшегося на купания. Уайт немедленно развернул машину и помчался в Лос-Баньос.

Город Лос-Баньос был одним из первых на Южном Лусоне освобожден партизанами. Во время японской оккупации здесь находились интернированные американцы и другие иностранцы, застрявшие на Филиппинах. В городе был прекрасно оборудованный пляж, почти не пострадавший во время войны, и несколько комфортабельных отелей.

Уайт снял номер в уединенной гостинице с крытым плавательным бассейном. Из окна номера открывался чудесный вид на озеро Бай, отливавшее каким-то медным блеском, и знаменитую гору Макилинг.

— Наконец-то мы совершенно одни, — с нескрываемым восторгом, в предвкушении блаженства произнес Уайт, Не раздумывая более ни секунды, он без лишних слов взял свою спутницу за руку и увлек ее на диван, хотя в противоположном углу призывно раскинулось широкое ложе. Долли и не думала сопротивляться. Она уютно устроилась у него на коленях, свернувшись по-кошачьи. Остыв от первых поцелуев, американец спросил:

— Ты счастлива здесь? — Рука его блуждала по Доллиной груди.

— Да, только я очень устала от этой езды.

— Тогда давай смоем усталость в бассейне. Идем купаться.

— Прекрасная идея.

Долли была великолепна в купальном костюме. Попробовав ногой воду, Долли величественно, словно богиня, сошла в бассейн под восхищенным взглядом своего кавалера. Спокойно поплавав немного, они начали безудержно резвиться. Первым подал пример Уайт. Поднырнув, он ухватил Долли за ногу, а когда голова его снова показалась над водой, Долли, не дав ему перевести дух, обрушила на него каскад брызг. Уайт, однако, изловчился и заключил ее в крепкие объятия. «Ты меня задушишь», — шептала Долли. Продолжая сжимать ее в объятиях, он закрыл ей рот поцелуем. И тут она почувствовала, как американец резко сорвал с нее бюстгальтер. Это было для Долли столь неожиданно, что она принялась умолять его, чуть не плача: «Пожалуйста, пожалуйста, не надо», — однако Уайт ничего не слышал. Он оказался не только опытным летчиком, но и отличным «подводником». Ему не составило труда освободить молодую женщину от скудных остатков одежды, и начался поединок двух гигантских рыб.

Был уже полдень, когда они, наконец выйдя из воды, поднялись к себе в номер. Переодевшись, Уайт и Долли спустились в ресторанчик, где их ждали изысканные рыбные блюда. Это было настоящее пиршество, какое было возможно только в довоенные времена. За другими столиками сидело всего несколько посетителей, но никто не обращал внимания на молодую пару. И здесь никто не нарушал их уединения.

После обеда Долли заикнулась было о возвращении в Манилу.

— Еще слишком рано, мы изжаримся на солнце. Давай лучше устроим небольшую сиесту, — предложил Уайт.

— Хорошо, если ты так считаешь, — согласилась ставшая покладистой Долли. Уже в постели она забеспокоилась, что им придется тут переночевать.

— Чего ты боишься, ведь я с тобой, — успокоил ее Уайт.

Долли ничего не ответила. Видимо, приятный во всех отношениях спутник научился легко укрощать ее, заставляя во всем молча с ним соглашаться.

— Я буду спать как убитый, — проговорил американец, блаженно растянувшись на кровати. Он закрыл глаза, но внутри у него все кипело, руки не хотели покоя, сами собой они тянулись к Долли. Заснули путешественники лишь после того, как вновь испили до дна чашу наслаждений.

Глава пятнадцатая

По прошествии нескольких месяцев Долли без пышных проводов, в сопровождении одной лишь матери, доньи Хулии, покидала Манилу. Всяк видевший ее накануне отъезда из города, мог заметить, как она изменилась: осунулась, поблекла, под глазами у нее залегли синяки. Обычно общительная, последнее время она старательно избегала вечеринок и светских приемов. Еда не доставляла ей обычной радости, теперь ее постоянно тянуло на кислое. Излюбленные развлечения — плавание и вождение автомобиля — были напрочь забыты. Неряшливо одетая, разленившаяся, она большую часть дня проводила в постели. Донья Хулия первой заметила перемены в дочери и неоднократно пыталась выяснить, в чем дело, но стоило ей затеять разговор на эту тему, как Долли раздражалась и начинала кричать: