Ричард Йейтс - Пасхальный парад Страница 25

— Ты что, в городе?

— Ну да.

— Хорошо. А что тебя привело в Нью-Йорк?

— Вообще-то Тони приехал на деловую встречу, но главное, у нас билеты на «Вернись домой, гуляка» с Родериком Гамильтоном, а после спектакля мы с ним увидимся за кулисами.

Родерик Гамильтон, знаменитый британский актер, играл в пьесе, премьера которой недавно состоялась в Нью-Йорке.

— Здорово, — сказала Эмили.

— Когда Тони жил в Англии, они ходили в одну школу, я тебе рассказывала?

— Да, насколько я помню.

— Тони все не решался ему написать, но я его заставила, и вот мы получили совершенно чудное, очаровательное письмо, в котором он писал, что, разумеется, он помнит Тони и хочет его снова увидеть и будет рад познакомиться со мной. Потрясающе, да?

— Не говори.

— Короче. Мы остановились в «Рузвельте», Тони весь день занят, так почему бы нам здесь не поланчевать? У них тут есть очень милое заведение — «Лихой наездник».

— Что ж, подходящее название для двух старых кляч.

— Что ты сказала, дорогая?

— Не важно. Час дня тебя устроит?

Войдя в ресторан, она сначала подумала, что Сары еще нет, — сплошь незнакомые лица, — но затем увидела, что ей улыбается полноватая разодетая матрона, сидящая одна за столиком.

— Садись, дорогая, — сказала Сара. — Ты отлично выглядишь.

— Ты тоже, — ответила Эмили, хотя это была неправда.

В Сент-Чарльзе, одетая по-простому, Сара еще более-менее выглядела на свой возраст — Эмили в уме быстро посчитала: сорок один, — но здесь она казалась старше. Глаза подведены и оттенены, двойной подбородок, плечи опущены. По всей видимости, она никак не могла решить, какие из броских ювелирных украшений надеть к своему дешевому бежевому костюму, и в результате вышла из положения, надев все сразу. За последний год на зубах у нее появились основательные коричневые пятна.

— Дамы желают что-нибудь из бара? — поинтересовался официант.

— А как же, — быстро отреагировала Сара. — Мне сверхсухой мартини, безо льда, с долькой лимона.

Эмили заказала сухое вино («Мне сегодня еще работать»), и они постарались расслабиться.

— Знаешь, о чем я подумала, — сказала Сара — Я девять лет не была в Нью-Йорке. Здесь все так изменилось, просто поразительно.

— Ты должна приезжать сюда чаще.

— Знаю. Я бы с радостью, но Тони терпеть не может Нью-Йорк. Он ненавидит весь этот транспорт, и еще он считает, что здесь все слишком дорого.

— Мм…

— Да! — Сара опять оживилась. — Я тебе говорила, что мы получили весточку от Тони-младшего? — Несколько месяцев назад после разрыва с разведенкой — она нашла партнера постарше — Тони-младший уехал в Калифорнию и записался в морскую пехоту. — Он прислал нам из Кэмп-Пендлтона чудесное большое письмо. Конечно, отец до сих пор в ярости, он даже грозился лишить его наследства…

— Какого наследства?

— Ну, ты понимаешь, поразить его в правах. Я думаю, служба пойдет ему на пользу.

— А другие мальчики?

— Ну, Питер весь в учебе, каждый семестр попадает в список лучших студентов, а Эрик… Трудно сказать, он по-прежнему увлечен только машинами.

Разговор свернул на их мать, которую Эмили давненько не посещала Оказывается, Саре звонил из клиники социальный работник с жалобами на Пуки, нарушающую дисциплину.

— Что это значит?

— Она делает вещи, которые расстраивают других больных. Один раз в четыре утра она зашла в палату к какому-то пожилому мужчине и спросила: «Как, ты не готов? Ты забыл, что сегодня наша свадьба?» Она продолжала все в таком духе, пока он не вызвал сестер, чтобы они ее увели.

— О господи.

— Да, но он был очень любезен — я о социальном работнике. Он просто предупредил, что, если подобное будет продолжаться, нам придется ее забрать.

— Но… куда же мы ее пристроим? Сара закурила.

— «Сентрал Ислип», я думаю, — сказала она, выпуская струю дыма.

— Это что такое?

— Государственная больница. Бесплатная, но, насколько я понимаю, очень хорошая.

— Ясно.

Пригубив второй бокал мартини, Сара смущенно призналась:

— Вообще-то это лишнее. Мой врач сказал мне, что я слишком много пью.

— Так и сказал?

— О, это не было серьезным предупреждением, просто он мне посоветовал сбавить обороты. Он сказал, что у меня… увеличена печень. Ну, не знаю. Не будем о грустном. Эмми, я так редко тебя вижу, что сейчас должна услышать все о твоей работе и личной жизни, всё-всё. Тем более вечером мы встречаемся с Родериком Гамильтоном, и я хочу прийти в хорошем настроении. Будем наслаждаться.

Но не прошло и нескольких минут, как она уже обводила комнату задумчивым взглядом.

— Здесь мило, правда? Сюда папа приводил меня, перед тем как посадить на поезд. Иногда мы ходили в «Билтмор» или в «Коммодор», но это место мне запомнилось больше всего. Официанты знали его и уже узнавали меня. Они приносили мне два шарика мороженого, а папа пил свой двойной виски. И мы с ним говорили, говорили…

Позже Эмили не могла вспомнить, сколько же мартини в результате выпила Сара, три или четыре; помнила только, что к моменту, когда ей принесли цыпленка по-королевски, сама она уже немного «поплыла» и что ее сестра почти не притронулась к еде. И от кофе отказалась.

— Ох, Эмми, дорогая. Кажется, я немного пьяна, — сказала она. — Смешно, да? Сама не знаю, зачем я… а, ничего страшного. Ненадолго прилягу в номере. До возвращения Тони еще полно времени.

Потом мы с ним поужинаем и поедем в театр. И все будет хорошо.

Ей потребовалась помощь, чтобы встать со стула. И чтобы дойти до выхода. Крепко держа сестру под вялую руку, Эмили довела ее до лифта.

— Все о'кей, Эмми, — повторяла она. — Дальше я сама.

Но Эмили довела ее до номера, где Сара сделала три-четыре неверных шага и рухнула на широкую кровать.

— Я в порядке, — сказала она. — Я только немного вздремну, и все будет хорошо.

— Ты не хочешь раздеться?

— Не надо. Ты за меня не волнуйся, все хорошо.

И Эмили вернулась на работу в рассеянном состоянии. А ближе к концу рабочего дня ее охватило чувство радости, к которому примешивались угрызения совести: пройдут месяцы, а то и годы до ее следующего свидания с сестрой.

Вечер она проведет одна, и, если все правильно спланировать, одиночество не будет ей в тягость. Прежде всего надо переодеться по-домашнему и сделать заготовки для легкого ужина, а пока он томится на плите, налить себе винца — не больше двух бокалов — и посмотреть по Си-би-эс вечерние новости. Позже, вымыв посуду, она сядет в покойное кресло или уляжется на диване с книжкой, и часы пробегут незаметно, пока не придет время укладываться спать.

Когда в девять часов вдруг зазвонил телефон, она вздрогнула, а Сарин слабый, жалобный голос в трубке заставил ее вскочить с дивана.

— Слушай, мне ужасно неудобно тебя об этом просить, но ты не могла бы приехать в гостиницу?

— Что случилось? Почему ты не в театре?

— Я… не пошла. Я объясню тебе при встрече. Всю дорогу в такси, постоянно застревавшем в пробках, Эмили старалась ни о чем не думать; она старалась ни о чем не думать и пока шла по длинному, устланному ковром коридору. Дверь в Сарин номер была чуть приоткрыта. Сначала она хотела ее толкнуть, но потом решила постучать.

— Энтони? — послышался робкий, с затаенной надеждой голос.

— Нет, детка. Это я.

— А, Эмми. Заходи.

Эмили вошла в темную комнату и закрыла за собой дверь.

— Ты в порядке? — спросила она. — Где выключатель?

— Не включай пока. Давай сначала немного поговорим, хорошо?

При слабеньком голубоватом свете из окна можно было разглядеть, что сестра лежит на кровати примерно в той же позе, в которой Эмили днем ее оставила, только постель была разобрана и из одежды на Саре осталась одна комбинация.

— Эмми, ради бога, извини меня. Зря я, наверно, тебе позвонила, но дело в том, что… Можно, я с самого начала? Когда Тони вернулся, я еще была… не совсем трезвая… Из-за этого мы с ним сильно поругались, он сказал, что не возьмет меня в театр и… в общем, он отправился на спектакль один.

— Один?

— Представь себе. Его можно понять, в таком состоянии я не могла встречаться с Родериком Гамильтоном, сама виновата. Но… прошлым летом мы с тобой так славно обо всем беседовали, а тут мне надо было выговориться, и я тебе позвонила…

— Ясно. Ты правильно поступила. Уже можно включить свет?

— Ну что ж, включай.

Рука нашарила на стене выключатель, комната озарилась светом, и Эмили увидела всюду кровь: на смятых простынях и подушке, спереди на комбинации и на опухшем, кривящемся лице, даже на волосах.

Эмили так и села, прикрывая глаза ладонью.

— Это невозможно. Это дурной сон. Он тебя бил?

— Ну да. Ты не дашь мне сигаретку, дорогая?