Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2010) Страница 25

А потом он увел Королиху в теплую баню. И они уснули там, счастливые, утомленные долгой гульбой и короткой любовью. В доме тоже заснули умаянные хозяева и Коля Мордовкин с подругою. Лишь бедный Серёня убрел восвояси. И тем спасся. Потому что на следующее утро нагрянул из райцентра ОМОН ли, спецназ, с шумом и громом всю банду забрали и увезли в районный центр, в тамошнюю кутузку.

Через пару дней разобрались, отпустили. Лишь Ваня Шнурок там остался. Видно, сидеть ему. Тем более что некому за него просить да молить. Васька Дрот оставил ему полушубок. Зима еще впереди. И одна ли? А парня жалко, все же он — свой.

Шнурок остался в кутузке. Остальные, от греха подальше, разом и надолго разъехались. Коля Мордва — на железную дорогу, сказав: «До весны». Верка — в город, на рынке торговать, от хозяев, конечно. На рынке хорошо, там и ночевать можно. Васька Дрот подался в Москву, на маршрутке работать, потому что стройка закрывалась. А Королиха куда-то еще дальше улетела.

Праздник кончился. Новый — не скоро. Вовсе тихо стало на хуторе. Безлюдье и снег. Лишь радио на крыльце букановского дома без устали день и ночь орет и орет какие-то веселые песни.

На выпуск стрижа

Золотарева Анна родилась в 1978 году в Хабаровске. Поэт, переводчик. Окончила психологический факультет Хабаровского государственного института искусств и культуры. Стихи и переводы публиковались во многих литературных журналах и альманахах. Живет в Москве. В подборке сохранена авторская пунктуация и орфография.

*     *

  *

С лицом ли дурацким с заумною песней

вслепую возделывать словеса? —

при жизни духовной да сути телесной

надтреснутым колоколом под бездной

неловко гудеть на все голоса

а если б могла говорила бы нежным

сердечным ласкающим языком

подобным природе подобно прилежным

растеньям в кружавчиках белоснежных

к весне обращенным каждым цветком

чтоб божия тварь и не божия тоже

летела влекома на образ на звук

свое узнавая и то что ей гоже

с лихвой восхваляя лезла б из кожи

иль кроткой птицей кормилась из рук

но все что имею — нелепо громадно

а уединения не сулит

грозится распадом коснит беспощадно

дарит отнимает талдычит невнятно

и сам человек на осколки разбит

я движет она ощущаю а нечто

прислушивался к подходящим словам

дух не понимает что тело конечно

что в вечность его не пропишешь что вечность

вращает натруженные жернова

Быки Пикассо

мчатся как будто сама красота

напряжены ото лба до хвоста

точно одна черта

в улицах узких крики — быки!

точно мечта — невесомы легки

и от земли далеки

только под ними камни поют

что несомненно сейчас же умрут

станут песком минут!

бычьи тела рассекут пустоту

на две и содрогнется в бреду

воздух — ату! ату!

точно сама красота летят

будто бы не было слова — назад!

будто прощальный взгляд

вперив в пространство кривые рога

не обагренные кровью пока

в пене и песне бока

и впереди человек — один

воздух — огонь в его узкой груди

время — костер впереди!

как он смешно и нелепо бежит!

он и не знал, что он раньше не жил

что есть лопатки у крыл!

что-то растет уже больше чем страх

и на сухих расцветает губах!

не удержать в руках!

это взрывается выросший крик

силу даря и свободу на миг!

и тишиною — бык

в улицах узких летит тишина

ночь никогда не видавшая сна

в улицах узких — без дна...

*     *

  *

Сергею Бирюкову

Что я могу вообще обеща-

сутью скользящею дырбулща

смысл любой что твоя праща

речью раскручен

видимо лишь немтырей язык

не породит никогда заик

в зримое полностью вплелся проник

точен заучен

ты же старайся звуки расста-

в лучшем порядке лучший состав

мыкайся косноязыко не вняв

общему слуху

но не молчи говори все равно

больше тебе ни в чем не дано

сделать хоть что-либо новое но

хватит ли духу

девственную пустоту поя

влить содержанье густое в не-я

солнце при этом не спутав поя

с тлением люстр

скажешь и тут же давай перевод —

всяк свой словарный выстраивал свод

впрочем над всем забегая вперед

высится — устар.

На выпуск стрижа

Не нужна теперь безногому земля:

чуть почуял воздух вольный, так — фьюить

настригать по ветхой сини кругаля,

быстро в выси вензеля нарезать,

силясь небо прободать — пробудить,

дабы легче пропускало благодать.

Нам, ногами прозябающим в земле,

нам, смиренным, и наследовать ее,

над иными возноситься, но не взле-

тая таять глиной, в глину назад

возвращаться, ибо небо свое

никому не доставалось без утрат.

Хладнокровное пернатое — урод,

смерть распластанному властью плоскостей

ждать недолго — недостаточность высот

перехватит дух, порвет в пух и прах —

жестко выстлана земная постель

и губительна для серпокрылых птах.

Вот проходит мимо грузный гражданин,

в земляное запеленутый пальто,

он к корням своим привязан, он один

из таких же, кем порода сыта,

а паденья-воспаренья на то,

чтобы в сущности не делать ни черта.

Взял от ястреба да ласточки черты? —

так, стихии чуждой не черпнув крылом,

поднимайся в запредельную, черти

там судьбу свою, пей новую жизнь,

вся бездомному вселенная — дом,

только под ноги смотреть не вздумай вниз!

Почва жаждущая, жадная, пусти,

погоди, еще наступит твой черед

птичку эту спрятать в персти как в горсти,

а пока высокий ясный разлит

воздух августа и в небо зовет:

пусть летит кто был недавно инвалид.

О земле уже не помня, обо мне,

над Коломенским, удушливой Москвой,

в синей пропасти, кошмарной вышине,

над планетой к звездам, коих не счесть,

мой безногий, птенчик, стриж — не герой

сделал круг — мелькнул за облаком — исчез.

*     *

  *

Утренний рынок. Грузинка красиво раскладывает на прилавке

Жирную зелень пучками — базилик, кориандр, укроп, эстрагон;

Высит спокойно нестойкие шаткие валкие

Башни белесые влагу точащего сулугуни.

Виноградный контрабандный у ног ее спрятан стоит самогон;

В специальные ящички ссыпаны специи, — ветром пыльцу дорогую

Ароматом безумия вносит в выхлоп машинный и человеческий пот,

Где громадный город, объявший рынок, скорей — зачем неведомо — прет.

Вот течет и застыла, подсвечена солнцем, чурчхела из пальцев: