Вера Зеленко - Не умереть от истины Страница 25

Марии она подарит платиновые серьги с серым жемчугом и бриллиантами. Она достойна сего царского подарка. Да и должна же Соня каким-то образом компенсировать ей потерю дорогого Сержика. Может быть, хотя бы жемчуг отчасти добавит блеска ее не слишком счастливым глазам.

А вот что делать с… Софья Николаевна наконец вспомнила, зачем достала заветную шкатулку. Это украшение должно быть весомо, оно должно быть таким, чтобы человек не смог устоять, чтобы, увидев его, он ответил согласием на еще не успевшую прозвучать просьбу. Соня подержала в руках кольцо — темный насыщенный изумруд величиной с хорошую виноградину в обрамлении более светлых мелких изумрудов, между которыми точечными вкраплениями сверкали бриллианты. Перед самой смертью, уже будучи практически неподвижным, дрожащей медленной рукой отец достал из кармана своего домашнего халата, который почти не снимал, — так холодно было в промерзшем его кабинете — изящную коробочку со словами:

— Сонечка, я оставляю тебя в этом кромешном аду с надеждой, что оттуда, сверху, я буду все контролировать и смогу хоть как-то тебе помочь. А пока пусть будет тебе утешением это!

Он открыл коробочку, тускло просияв слезящимися глазами навстречу украшению дивной работы. Он был редким ценителем прекрасного.

Нет, Соня не может отдать в чужие руки вещь, которая помнит тепло отцовских рук.

А вот это, кажется, было подарено в день ее дебюта. Это было кольцо из коллекции самой Ольги Глебовой-Судейкиной. Оно притаилось в углу второго уровня, в том самом месте, где ось соединяла прочие уровни, может быть, поэтому оно не бросалось сразу в глаза.

— Надеюсь, ты будешь достойно служить высокому искусству, — сказал торжественно отец. Как всякий любящий отец, он тревожился за будущность своей дочери, чтобы — не приведи Господи — она не оказалась в плену низменных страстей.

Семь продолговатых александритов, сходящихся, словно лепестки, к голубому бриллианту, радовали глаз. Красиво, черт побери! Вот и сослужи высокому: помоги дорогому Сержику выпутаться из всей этой драматической истории.

Моня, умирая, — а было это, если не изменяет память, шесть или семь лет назад, — прошептал ей в больнице холодеющими губами:

— Соня! Ты меня никогда не любила! А ведь я ради тебя мог человека, не задумываясь, загубить. Я даже в ОГПУ ради тебя пошел. И то, что ты старше меня на одиннадцать лет, не имело никогда никакого значения. Если тебе что-нибудь когда-нибудь понадобится, мой внук Яша сделает для тебя все. Он умнее меня, хитрее, изворотливее. Чего не могу сказать о его отце. В одном мой сын оказался дальновиднее меня — взял фамилию жены и навсегда разобрался с пятым пунктом. Вот тебе Яшин телефон и адрес, позвонишь и скажешь, что ты Соня. Этого будет достаточно.

Что ж! Пришло, значит, время потревожить Монину тень. Будем надеяться, что Яша из того же теста. Кольцо подстрахует Соню. Вряд ли для Яши будет проблемой сварганить загранпаспорт для Сержика. В конце концов, не такой уж это грех. Сержик никого не грабил, не убивал. Разве что сам себя. Но это не считается. Тем более что он по-прежнему живой и невредимый. Может, умом только немного тронулся.

Соня аккуратно захлопнула нижнее дно шкатулки, — раздался едва слышный щелчок, — снова извлекла из среднего этажа шкатулки кольцо с голубым бриллиантом, повертела его, примерила, завернула в тряпочку и положила на дно своей старомодной сумки. Шкатулку замотала в старое выцветшее полотенце и водворила на прежнее место.

На следующий день Софья Николаевна проснулась сосредоточенная и решительная. На Сережино «доброе утро» ответила что-то невнятное, вроде, посмотрим еще, каким оно будет. Сергей понял, что лучше не тревожить старуху, мало ли что творится с нею, поди разберись, что у стариков на уме. Баба Соня долго копалась в своем нафталиновом шкафу.

— В этом балахоне со старой брошью я буду как Анна, всякий будет счастлив мне услужить. Не зря ведь столько лет я была рядом с нею. А может, нарядиться, как Лилечка, в короткую юбку и высокие сапоги? — баба Соня хихикнула. — Неужели она не понимала, что смешна. В семьдесят лет пытаться выглядеть девчонкой! Ну да, ей было тогда семьдесят, а мне сейчас почти девяносто. Конечно, она была еще девчонкой, да и Васечка, ее ангел- хранитель, был при ней, всегда был готов подстраховать. И все-таки моя задача — на сегодня выглядеть величественной. Но главное — не переиграть.

Баба Соня долго еще сидела у своего трюмо, взбивала кудельки, остатками помады обводила рот, на бледном пергаментном лице этот сливовый рот казался чем-то диким.

— Боже мой, куда уходят наши годы? Куда уходит красота? Сержик, слышишь? — крикнула она из своей комнаты. — Никогда не смотри на себя в зеркало больше минуты! Впрочем, мужчинам нет нужды рыдать по своей уходящей молодости. У них есть вещи поважнее. Лишившись их, они лишаются смысла жизни. — Эти слова из уст старухи прозвучали почти скабрезно. Это было на нее не похоже. Сегодня она вообще вела себя не по правилам.

Через полчаса она вышла, прихрамывая, из своей комнаты. Как некстати разболелась нога! Сергей взглянул на нее и ахнул: перед ним стояла — ни дать ни взять — истинная царица. Грозный взгляд сотворили подрисованные брови, жесткая линия рта завершила образ.

Сергей не проронил ни слова. Подал ей пальто, клюку с ручкой из слоновой кости, подарок Рубенчика, открыл перед ней дверь. Баба Соня величественно проплыла мимо.

…Мрачный дом со множеством одинаковых окон — сюда ее любезно подбросил молодой водитель такси, не взяв при этом ни копейки, — произвел на нее тягостное впечатление. Никогда не любила она посещать подобные учреждения. Однако сегодня она решила ни в коем случае не поддаваться наплыву тяжелых воспоминаний.

— Мне к Якову Соколовскому по очень важному делу, он назначил мне встречу, — высокомерно начала она. — Молодой человек, будьте добры, назовите мне номер его кабинета. Память, знаете ли, подводит.

Молодой человек, которому было явно за сорок, предупредительно нажал на педаль, вертушка подалась, и Софья Николаевна, устрашающе стуча клюкой, побрела в глубину одного из самых ужасных из всех известных ей заведений. А между тем, капитан того мрачного ведомства был строго настрого проинформирован, как вести себя в нештатных случаях. Инструкцию он нарушил. Позже он решил, что старуха загипнотизировала его. Впрочем, все обошлось.

Софья Николаевна для своих лет неплохо ориентировалась в незнакомой обстановке. Ум у нее был живой и ясный. Довольно быстро она нашла нужную ей комнату, коротко постучала и тут же резко толкнула дверь.

— Кто там еще? — раздраженно спросил голос. — Я занят.

— Видите ли, молодой человек, я пришла, чтобы отвлечь вас от ваших дел и убедить заняться моими.

— Кто вы такая? — вопрос прозвучал не очень вежливо, но в голосе проклюнулось любопытство.

— Для начала пригласите меня присесть.

— Ах да, прошу прощения! Просто я ни привык к гостям такого рода.

— Я не гость, я — Соня, и ваш замечательный дед Моня…

— Ах, боже мой! Соня… Софья Николаевна Залевская? Не может быть! Столько наслышан! — и он засуетился, забегал вокруг Сони, стал предлагать то стакан чая с печеньем, то сигарету, словом, совсем ошалел малый, так на него подействовало упоминание имени деда.

Баба Соня чуть не рассмеялась, но вовремя вернула величественное выражение лица, так ведь и испортить все недолго. Хорошо воспитанный ребенок, — отметила она про себя, — видно, книжки умные в детстве читал, и они пошли ему явно впрок.

— И что вас привело ко мне, уважаемая Софья Николаевна? Ей богу, я очень рад вас видеть! Вы даже не представляете, как я обожал деда!

— Ну что мы с вами сразу о деле? Хотите, я расскажу вам о вашем деде, каким веселым и дерзким он был, пока не занялся серьезным делом? — и она постучала по папке, одной из тех многочисленных папок, которыми был завален стол. Прикоснувшись к дерматиновой обложке, Софья Николаевна ощутила ледяной ужас, но виду не подала. — Ваш дед был замечательный, он был тонким ценителем театрального искусства и красивых женщин, он мог разработать смелый план и хладнокровно осуществить его. Он мог даже убить человека, если тот того заслуживал, — последнюю фразу она произнесла одними губами.

Яша поднял руку предупредительным жестом, хватит, мол, хвалить моего деда, не переборщите.

— Вы ведь не для этого пришли? — осторожно поинтересовался он.

— У меня к вам деликатное дельце…

— Знаете что, милая Софья Николаевна, давайте не будем сейчас о делах, — и он снова сделал некий жест, словно умоляя немедленно прекратить разговор. — Через десять минут у меня обед. Не поесть ли нам мороженого в ближайшем кафе? Там и продолжим о моем замечательном деде, пламенном революционере, — он сделал ударение на предпоследнем слове.