Иосип Новакович - День дурака Страница 25

Иван уставился на полуоткрытые алые губы и тонкие морщинки вокруг рта, спускающиеся сверху вниз по сияющей коже. Эти опухшие губы были вершинами длинной волны, волны крови гонимой ветром сердца, и пойманной в сети тонкой кожи, которая не давала ей выплеснуться на берег, на Ивана. Только этот тоненький слой отделял кровь Ивана от крови Сельмы.

В трудовом лагере он не переставал хотеть ее. Во сне они стояли на голой вершине горы, и Сельма говорила: «Слишком поздно. Я замужем за другим». Иван шел прочь, а в наушниках, в которых играла «Весна Священная» Стравинского, и от басов его трясло, отчего череп трещал по швам, дребезжал, как оконное стекло, когда слишком низко пролетают военные самолеты… И он бежал через вечнозеленые леса, и как бы далеко он ни убежал, провод от наушников все равно тянулся за ним, и музыка не переставала вонзаться в мозг.

Иван подозревал, что его чувство так и осталось без взаимности из-за его трусости. У него не хватило смелости объясниться. А в нашем мире, полном опасностей, разве может женщину не притягивать смелость? Потом он слышал, что Сельму исключили с медицинского факультета, она уехала в Загреб, закончила там архитектурное училище и вышла замуж за врача, который погиб в автокатастрофе.

А теперь Иван с грустной радостью смотрел на Сельму, лежавшую у его ног с задранной юбкой и расстегнутым лифчиком, ее груди смотрели в стороны, распластавшись по перепачканным кровью ребрам. Ее соблазнительные полные бедра беззащитно раскинулись перед ним.

Иван вынес Сельму на улицу и дал ей напиться из алюминиевой фляжки. Она с презрением посмотрела на него и спросила:

– Я должна поблагодарить тебя? Ты меня спас?

– Да, ты могла бы поблагодарить меня. Не знаю, спас ли кто-то кого-то, но спасибо сказать можно.

– А что ты-то делаешь в этой армии? Ты, старый анатом?

– Сам не знаю, поверь мне.

Он проводил Сельму до автобуса, в котором сидели хорватские женщины и дети. Она ковыляла рядом, но отказывалась от помощи. Иван задумался, доедет ли вообще этот ржавый автобус с дырками от пуль, или по прихоти какого-нибудь пьяного садиста в автобус попадет бомба, и все пассажиры, включая Сельму, погибнут в огне, или же он сам, если все и дальше так пойдет, будет стрелять по ним.

А в баре солдаты снова водили хороводы. Иван снял гимнастерку с убитого хорватского солдата и натянул ее на капитана, искалечив лицо до неузнаваемости, потом вытащил его наружу и сбросил в телегу, запряженную лошадьми, на десяток других трупов. Иван поежился, поскольку кровь пропитала гимнастерку и рубашку, приклеив хлопковую ткань к телу, теплую, липкую. Гнедая лошадь с сильным круглым крупом стояла, наклонив голову к дороге, усыпанной стреляными гильзами. Ее копыта скребли по осколкам стекла. Пронзительное ржание смешивалось с вонью навоза и удушливым запахом гангрены. Лошадь встряхивала ушами, просвечивавшими под солнечными лучами, отливая красным, и на их поверхности расходились ручейки сосудов. Слепень с зеленовато-лиловым брюшком уселся на ухо и начал сосать кровь. Интересно, почему эту лошадь не съели? Иван не мог избавиться от озноба, как будто у него была лихорадка, delirium tremens [8]. Одному богу известно, что за болезни прячутся в этом городе, где воды меньше, чем крови, где съели всех кошек, где крысы шуршат за стеной, а скелеты кошек и крыс лежат в обнимку, а трупы людей по нескольку недель в канализационных стоках и сгоревших машинах, и личинки копошатся серыми клубками на остатках плоти, болтающихся на костях. Он не осмеливался сделать глубокий вдох, боясь заразиться чумой. Груды тел лежали чуть ли на каждом углу, чулки у женщин разорваны, юбки перепачканы, у мужчин задницы избиты до синевы, на фиолетовых лицах зияют пустые глазницы, а желтые глазные яблоки свисают прямо в грязь.

Солдаты, некоторые, скрежеща зубами, а другие, болтая и блюя, поливали горы трупов бензином и поджигали их.

15. Сердца трепещут над бесплодной землей

Несколько месяцев спустя, к юго-востоку от Славонски Брода в северной Боснии, солдаты югославской федеральной армии вместе с бандами четников шли строем по дубовой роще, с треском ломая сучья и поскальзываясь на прошлогодней листве, которая уже сгнила, но еще не стала землей. После того как они определили местоположение хорватского блиндажа, командир отобрал трех рядовых, включая Ивана, чтобы они подползли к укрытию и ликвидировали пулеметную точку.

– Идите и проявите себя. Мы будем целиться вам в спину, так что лучше без фокусов.

Над ними проплывали низкие облака, от леса под ярким солнцем поднимался пар, а трое солдат ползли по холму. Иван разозлился, что такое ужасное задание дали именно ему. Если он не справится, то командир продолжит пить и веселиться, словно ничего и не случилось, а Иван останется лежать на этом холме и гнить, словно прошлогодняя листва. Пока они ползли по склону, то мельком видели дуло пулемета, торчащее из блиндажа, как полый палец недоброго бога из облаков, но палец этот указывал на горизонт, куда-то над их головами. Когда до блиндажа оставалось еще около ста метров, дуло наклонилось и уставилось на Ивана. Иван выстрелил в него. В ответ из блиндажа вылетели несколько пуль. Иван скатился вниз, как ребенок, играющий на поросшем густой травой холме. Одна пуля попала ему в бок, в районе почки и селезенки. От ощущения, что он проиграл и его ранили, Ивану стало спокойнее. А пули свистели вдоль склона, рассекая кусты, высокую траву, раскалывая камни, впиваясь в кору деревьев. В голове Ивана вертелся стишок: «Земля совершенно разрушена, ее больше нет, ничего не осталось… Земля зашатается, как алкоголик». Один из товарищей Ивана прокатился мимо, весь красный, и даже не заметил его. Иван вскочил и побежал, а потом – не чувствуя под собой земли – полетел. Он убегал подальше от блиндажа и от их лагеря.

Рана придала ему смелости. Если он вернется, то командир рано или поздно найдет способ убить его. Иван остановился, чтобы осмотреть влажную рану. Пуля отхватила лоскут кожи, слой жира и мускулов на левом боку. Иван оторвал рукав от куртки и прижал к ране, но ткань пропитывалась кровью, как промокашка.

Винтовка куда-то делась, хотя Иван и не помнил, чтобы выкидывал ее. Бежать в Низоград? Но как? Это слишком далеко. Кроме того, его будут судить как сербского военного преступника, несмотря на то что он хорват. Поискать хорватскую армию? Нет, она слишком слаба, и быть в ее рядах опасно. Хватит с Ивана армий. Но сможет ли он выжить в одиночку? Как жаль, что нет с собой Библии, поскольку с Библией Иван чувствовал себя в безопасности, она охраняла, как амулет, а без нее он ощущал себя абсолютно одиноким. Но какая польза была от религии? Он задумался, а не религия ли завела его в эти глухие леса, но тут случайно забрел в сосновый бор, островок спокойствия в прохладной тьме.

Шатаясь, Иван вышел из леса в сгоревшую деревню. Заполз в один из домов и рухнул без сил на кучу пепла. Он спал несколько дней подряд, пока его не разбудило странное ощущение влаги на лбу и бровях. Его лизала мурлыкающая кошка. Иван не противился шершавому язычку, который переключился на веки и приоткрыл их. Казалось кошка обрадовалась, что человек проснулся, она прекратила лизать его и свернулась клубочком рядом с его лицом, тепло мурлыкая и по капле вливая ритм жизни в его шею. Иван попробовал пошевелиться, но помешала острая боль в области левой почки. Он пощупал левый бок – на ране образовалась корка. Ни крови, ни сильного отека больше не было, гнойного воспаления, по-видимому, тоже. Хорошо, что он в сожженном доме, здесь мало микробов, так что гангрены не будет. А кошка опасна для раны? Она и там полизала? Сейчас кошка щекотала своим язычком его уши, словно говоря: «Не узнаешь никогда».

Когда Иван поднялся, кошка вышла во двор к необычно большой кирпичной печи, в которой хозяева, наверное, пекли хлеб для всей деревни. Кошка гордо вышагивала с важным видом, подняв хвост трубой и слегка покачивая самым кончиком, демонстрируя свое полное удовольствие. Она приглашала идти за собой, словно Иван был ее котенком, в тот потайной уголок, где жила. Иван набрал сена на лугу, чтобы сделать свое маленькое жилище более уютным. Хотя и хорошо, что оно было маленьким, большим пространствам на войне доверять нельзя. А так войска, которые, возможно, пройдут мимо, не станут утруждать себя и заглядывать в печь.

В лесу Иван собирал землянику, шелковицу, вишню, дикий лук и всевозможные грибы. В кустах он обнаружил гнездо жаворонка и приготовил омлет с грибами.

Его единственным занятием было искать пропитание. Со старой липы Иван соскреб древесный гриб, который поджег, чтобы выкурить диких пчел из дупла на шелковице. Он жевал прохладный мед в сотах, которые оставляли на языке приятный аромат акации и царапали горло.