Владимир Ераносян - Фронтмен Страница 25

Считается, что на Кубе нет бездомных. Тогда кем становился я? Ах да, мне можно возразить тем убийственным аргументом, что я не являлся гражданином Кубы. Да, но при этом я все же был здесь бездомным. Сочтите мои доводы логичными — если бомж пребывает в другом государстве, то он не перестает считаться бездомным. Ведь ему негде жить. На родине я жить не мог, на Кубе тоже. Следовательно, мне подходил статус бомжа в квадрате…

— Я мечтал, чтобы вы с Юнией отправились в Венесуэлу. — прервал ход моего оперативного саморазрушения своим отеческим признанием дон Анхель. — Она подавала большие надежды в медицинском институте…

Она готовилась стать волонтером десятитысячного отряда кубинских врачей, что трудятся в пунктах бесплатной медицинской помощи «баррио адентро», в самых нуждающихся районах Каракаса. Раньше бедноту и на порог в больницу не пускали. После революции все изменилось…

Мы с ее мамой очень гордились успехами Юнии. Но в прошлом году, месяца через два после окончания твоего отпуска, моя супруга Брэнда умерла. Только она могла контролировать девочку…

Юния спуталась с этими черными парнями. С этими обезьянами, которые крутятся возле «Ла Пунтийи» и «Касальты». Они все дискотеки превратили в публичные дома. Даже «Кафе Контанте» на площади нашей революции… Только не подумай, что я расист. Просто я пока не встретил ни одного белого сутенера! А ведь революция дала им образование. Плевать они на него хотели! И заставили плевать мою дочь.

Она теперь и слышать не хочет о почетной и святой работе доктора в боливарианской Венесуэле. Говорит, что не поедет работать задаром в гетто Каракаса, не хочет растрачивать свою молодость на лечение нищеты. Берет пример со своих глупых подружек, алчущих лишь незаслуженного комфорта — гаванских путан. Они убедили ее, что надо зарабатывать деньги, пока она молода и красива. Три месяца назад Юния ушла из дома и превратила твой дом в «касу партикуляр» для своих бесконечных оргий с туристами…

— Вы же прекрасно знаете, дон Анхель, что этот дом мне не принадлежит. — вздохнул я, снисходительно погладив рыдающего ветерана по плечу, — А насчет Венесуэлы… Мне кажется. Это была просто мечта.

— Эта мечта могла стать для вас явью. Мой друг Альберто теперь большая шишка в Каракасе. Он не последний человек в службе безопасности президента Чавеса. Ты наверное слышал о Чавесе. Альберто помог бы не только с трудоустройством моей дочки, но и с жильем для вашей молодой семьи. Вам не пришлось бы жить в гетто. И ты мог бы работать.

— Кем, например? — уже шутя спросил я.

Дон Анхель не на шутку задумался, нахмурив революционные брови. Мне понравилось, что он прекратил плакать, сменив упадническое настроение деловитой рассудительностью.

— А чем ты собирался заниматься на Кубе? — неожиданно спросил он, теперь сверля меня взглядом бывшего разведчика, — Ведь когда ты позвонил мне из аэропорта, ты сказал, что приехал сюда навсегда.

— Я думал, что стал очень богатым человеком и что мне не придется работать. Но все обернулось не лучшим для меня образом. В Москве убили моего друга. Меня тоже ищут. А те деньги, на которые я рассчитывал, оказались миражем. Как, впрочем, все в моей жизни.

— Все не может быть миражем, — глубокомысленно изрек кубинец, — Человек, постоянно натыкаясь на мираж, настолько привыкает к иллюзии, что может пройти мимо сияния настоящих алмазов… Вот. Я почти раскрыл тебе свою тайну, но расскажу тебе о ней только после того, как ты согласишься полететь в Каракас.

— На черта мне чужие тайны и чертов Каракас? — недоумевая буркнул я.

— Меня тоже искали враги. — невозмутимо продолжал бывший разведчик. — Контрас в Никарагуа, рэйнджеры в Боливии, бойцы «Унита» в Анголе. И что? Царапина на груди лишь украсила мой торс. Она, кстати, очень нравилась покойной донье Брэнде. А насчет дома не переживай. Я знаю, сколько денег ты угрохал на его покупку. И я не позволю, чтобы человек с таким добрым сердцем, как у тебя, остался с носом. Запрет Фиделя на продажу земли и недвижимости иностранным гражданам хоть и справедлив, но не должен касаться хороших людей. Фидель и сам это понимает. Поэтому позволяет некоторым иностранцам в обход собственного закона приобретать на Кубе жилище.

— Например, Хемингуэю?

— И ему в том числе.

— Он плохо кончил.

— Не на Кубе, а когда перебрался в Штаты.

— Штаты — это хорошо.

— Тебе туда не надо…

— Откуда Вы знаете, куда мне надо?

— Тебе надо полететь в Венесуэлу.

— Зачем?

— Там пока еще есть богачи.

— Я убежал от российского олигарха вовсе не для того, чтобы искать венесуэльских толстосумов.

— В Каракасе тебе не придется ни от кого бегать. Твою безопасность гарантирует мой друг Альберто.

— Так зачем мне сдался этот чертов Каракас?…

Дон Анхель поволок меня за собой, подальше от дома, где даже стены источали запах потливой похоти. Мне показалось, что он не в себе. Но я послушно плелся за ним, индифферентно взирая на потуги моего ненастоящего тестя разбудить мое парализованное стрессом любопытство. Мне было слишком тошно, чтобы воспринимать его заговорщицкий шепот, предваряющий раскрытие какой-то наверняка нелепой тайны.

Наконец, мы пришли в небольшой дом на соседней калье. Он постучал в дверь, и ему открыла пожилая женщина.

— Только не подумай, что я развратник. — без нужды оправдывался пожилой кубинец. — Я очень любил донью Брэнду. Долорес — просто соратница. Она служила со мной в африканском контингенте… Мы съели вместе целый пуд соли.

Понимаешь, в Африке платили сущие гроши, кормили помоями… Мы просто вынуждены были выживать. Поэтому иногда совершали не совсем правильные поступки. Сам понимаешь — война… Ангола ведь всегда была лакомым кусочком для колониалистов. Там нефть. Нефть и алмазы. Алмазы, понимаешь? Четвертое место в мире по добыче алмазов. И все тринадцать районов, где их добывают — в руках Савимби, этого бандита, главаря «Унита», который заставлял четырнадцатилетних подростков убивать людей. А на деньги, вырученные от нелегальной торговли алмазами, Савимби покупал оружие…

Спешить мне было некуда. Однако я выказал свое нетерпение поглядыванием на часы, которые на самом деле тикали по московскому времени, опережая происходящее на восемь часов.

Мой несостоявшийся тесть понял намек и приступил к самой доверительной части своего признания. Пока он излагал суть своей заросшей мхом тайны, пожилая мулатка донья Долорес извлекла из скопища фарфоровых и глиняных статуэток, коими был усеян разложенный в углу афро-христианский алтарь сантерии, белую нефритовую фигурку. Дон Анхель ловко открутил головешку и высыпал на ладонь горстку… невероятно крупных алмазов.

— Вот, — завершил он свое повествование, которое, к сожалению, я совсем не слушал.

Мне потребовался еще целый час, чтобы понять, откуда взялись драгоценные камни, стоящие целое состояние, чего хочет от меня бывший кубинский разведчик и военный консультант, и почему мне надо лететь в Боливарианскую республику Венесуэлу к его старому другу и коллеге по партизанской работе по имени Альберто Корсо.

…Как выяснилось, в 70-е годы дон Анхель был направлен кубинским правительством сначала в Мозамбик военным инструктором революционной армии Фрелимо, потом в Анголу, где бился в составе интернационального контингента против бойцов «Унита» и спецподразделений армии ЮАР на границе с Намибией. Там он сдружился с героическим генералом Очоа, впоследствии расстрелянным Фиделем за нелегальную огранку алмазов и торговлю наркотиками. Именно по причине опалы прославленного генерала дон Анхель так долго держал в секрете тот факт, что за одну успешно проведенную в тылу врага, но не санкционированную высшим кубинским руководством операцию бесшабашный военачальник Очоа премировал любимца горстью увесистых драгоценных камней. Эти алмазы были лишь маленькой толикой экспроприированной собственности промышляющих на подконтрольной «Унита» территории голландских алмазодобытчиков. Продать камни на Кубе не представлялось возможным. Венесуэла — другое дело. Там куча нуворишей, которые с удовольствием обменяли бы свои боливары и доллары на то, что никогда не обесценится.

— Почему вы хотите доверить эти камни мне, по сути чужому для вас человеку? — поинтересовался я.

— Во-первых, потому что чувствую свою вину за поведение дочери, а во-вторых, ты кажешься мне хорошим человеком и у меня есть желание вернуть твои затраты на тот карточный домик, который ты построил на белом кубинском песке, и принял за неприступную крепость.

В этом дон Анхель был прав. «Карточным» в буквальном смысле было не только происхождение денег, потраченных на покупку моей кубинской резиденции. Карточным был и сам дом — его даже не требовалось разрушать, в моих мозгах он рассыпался, как только я понял, что из предполагаемого приюта для любви сделали притон для проституток.