Тим Лотт - Штормовое предупреждение Страница 25

— Я даже не знаю, Томми…

— Да ты не сомневайся. Ну что, действуем? Одной неприятностью больше, одной меньше, подумаешь! Я всегда смогу выкрутиться. Не хрена кукситься, выше нос! Томми все устроит в лучшем виде.

Отвернувшись, он нацепляет белую бороду, потом снова поворачивается к Морин:

— В конце концов, Санта-Клаус я или хрен собачий?!

Через полчаса весь стол уже был заставлен лоточками из фольги, а еще — "поппадумы"[59], чатни[60] и разные хлебцы. Вся комната мигом пропиталась ароматами специй и тушеных фруктов. Все тут же наполняют тарелки, кроме Чарли. Он упрямо нахваливает загубленную индюшку. Его тарелка пуста, — пока все ждали Томми, он в одиночестве завершил праздничное пиршество.

— Классно, — бормочет Роберт, набив рот сочной душистой бараниной.

— Еще бы не классно, черт возьми. Я сунул повару лишнюю десятку, чтобы изобразил для нас что-нибудь оригинальное. Эти ребятки дело свое знают, уж поверьте старому Томми. О, ч-черт, горячо. Но это их "виндалу" — просто охренеть, фантастика. Ну а как тебе "тикка масала", Мо?

— Великолепно. Очень вкусно. — Ей становится весело, нет, Томми все-таки молодчина, выручил.

— Лучший индийский ресторанчик на западе Лондона, супер-пупер, рекомендую… Лолли, передай-ка нам три горяченьких "поппадумки".

Чарли сверлит взглядом свою пустую тарелку.

— А я, пожалуй, поем еще индюшечки.

— Лучше попробуй вот это, "бхана гошт", — говорит Лоррейн. — Язык проглотишь.

— Индюшка тоже очень хороша. Пойду себе положу.

Чарли уходит и через минуту возвращается с тарелкой, полной коричневатых кусков, над тарелкой вьется пар — ее только что вынули из микроволновки. Томми, выразительно взметнув брови, переглядывается с Робертом. Тот украдкой кивает: да, папаша у него известный упрямец.

— Я слышал, ты на работу устроилась, вкалываешь в поте лица, — говорит Томми, поворачиваясь к Морин. Он опускает веки, изображая крайнюю усталость.

— Не так чтобы вкалывает, — говорит Чарли.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Морин.

И алкоголь, и таблетки как-то разом перестали действовать. Она чувствует раздражение, вспомнив, как ее унизили, лишили законных лавров, на которые она рассчитывала за свои хлопоты. Пожелание, спрятанное в доставшейся ей хлопушке, тоже оказалось бездарным, совсем не смешным.

— Я хотел сказать, что ты там на полставки.

— Значит, по-твоему, это не работа? — злым голосом спрашивает Морин.

— Ну почему же, — бормочет Чарли, — работа, конечно.

— Теперь тебе есть чем себя занять. Это хорошо, — говорит Лоррейн, — теперь одной проблемой у вас дома будет меньше, — она подмигивает Роберту.

— Я там не для того, чтобы убить время. Это серьезная работа, — говорит Морин. — На мне все подсчеты.

— Живые-то денежки перепадают? — интересуется Томми.

— Это парикмахерская, — объясняет Морин. — Салон "Чародейка".

— О-о! В парикмахерских полно наличности. Тут главное — не зевать, действовать по-умному. Я думаю, ты могла бы много чего порассказать, гораздо больше, чем хитрожопый малец Джеканори![61]

Морин заговорщицки улыбается.

— Морин никогда не позволит себе ничего такого, правда, Морин? — вмешивается в разговор Чарли. — Не для того она туда пошла.

— Ладно, не свисти, — говорит Томми. — Наша Мо своего не упустит, правда, Мо?

— Ну… в общем, я стараюсь действовать по обстоятельствам.

— Эту стрижку я сделала только на прошлой неделе. "Сассун"[62], — вдруг сообщает Лоррейн, — как она тебе, Роберт?

— Нормально, — говорит Роберт, стараясь не смотреть тетке в глаза.

— Очень хорошая прическа, — говорит Чарли.

— А моя? — спрашивает Морин.

— Твоя — что?

— Прическа. Я тоже сделала ее только на прошлой неделе, а ты мне ни слова не сказал.

— Качество обходится недешево, — ворчит Томми, расправляясь с последней "пешаварской" булочкой одной рукой, так как другая у него занята: массирует промежность Лоррейн.

— А у тебя все еще дешево? — спрашивает Роберт, изучая свои ногти.

— У меня — дешево?

Томми вытаскивает из-под стола руку, автоматически продолжая поигрывать пальцами.

— У меня не может быть никаких дешевок, — говорит Томми. — Я стою тридцать фунтов в день. Вот как надо платить настоящему специалисту.

Чарли фыркает:

— А я думал, ты поможешь мне подновить жилище, — говорит Роберт.

— Для любимого племянника — все что угодно, даже если он "рыжий-рыжий-конопатый" и похож на девчонку. А какое у тебя жилище?

— Апартаменты в "Хилтоне", — комментирует Чарли.

— Это нора, — говорит Роберт.

— Звучит романтично, — мурлычет Лоррейн.

— Ночлежка, — уточняет Чарли.

— Но ты же ни разу там не был, — говорит Роберт.

— Но ты же ни разу меня не приглашал, — парирует Чарли.

Наступает неловкая пауза. Чарли протягивает брату хлопушку:

— Ну-ка, Томми, рвани.

Чуть помедлив, Томми дергает за кольцо, но хлопка не получается, бумага просто бесшумно лопается. Хлопушки куплены дешевые, на норт-эндском придорожном рынке.

— Смотри, что у меня есть, — говорит Роберт, протягивая Лоррейн дужку от индейки. Она обхватывает тоненькую косточку мизинцем и резко дергает. Ей достается маленький обломок, значит, выиграл Роберт.

— Загадывай желание, — говорит Лоррейн.

Роберт крепко зажмуривает глаза и через несколько секунд снова их открывает.

— Что же ты загадал? — спрашивает Лоррейн.

— Тебе — не скажу, — говорит Роберт, вид у него очень таинственный.

— Никому нельзя говорить, правда? — улыбается Морин и треплет Роберта по подбородку. — Иначе не сбудется.

Роберт слегка отшатывается от ее руки, отворачивается:

— Я уже не мальчик.

— Да, ты уже совсем мужчина. Большой и сильный, — улыбается Лоррейн.

— Чарли, а как там твои игрушки, твои паровозики? — вдруг спрашивает Томми.

— Это не игрушки, — с обидой говорит Чарли. — Не пора ли приступить к рождественскому пудингу?

— Папа избавился от них, — говорит Роберт.

— Что-что? — недоумевает Томми.

— Администрация считает, что "налицо риск возгорания".

— Вот сволочи, шла бы она подальше, эта греба-ная администрация, — ворчит Томми.

— Не понимаю, как вы все это терпите, — говорит Лоррейн, смотрясь в маленькое зеркало и подкрашивая губы. — То ли дело иметь свою собственную парадную дверь в собственном доме…

— У нас есть собственная дверь, — перебивает ее Морин.

— Ну да. Такого же цвета, как все остальные. Нельзя даже почтовый ящик поменять. Не думай, что я что-то из себя изображаю. Я просто хотела сказать, как хорошо жить в собственном доме, только и всего.

— А нам просто не хочется влезать в долги, — говорит Морин. — Правда, Чарли? Вот такие мы с ним отсталые!

— Это точно, — замечает Роберт. — Мистер Тихоход и миссис Черепаха.

— Тише едешь — дальше будешь, — парирует Морин.

Чарли чувствует, как его вдруг обдало жаром… Он замечает, что рука Томми снова оглаживает коленки Лоррейн, а другая рука гладит модно подстриженные волосы. На улице "Кавасаки" и "Астра", он глубоко уязвлен их сияющей новизной, их прямо-таки кричащей дороговизной. Он весь кипит от злости, как только подумает о том, что его заставили демонтировать железную дорогу. Микроволновка у него хреновая, без автоматического регулирования протонов. Индюшка загублена. Причем по его собственной вине. Спасибо Томми, выручил, что и говорить, Томми сегодня главный герой. Вот какие неизвестно откуда нагрянувшие мысли крутятся в голове Чарли, когда он вдруг произносит:

— Да, Морин, ты у нас действительно человек старомодный, это твоя слабость. Но лично я себя отсталым не считаю.

Морин потрясена. Она была уверена, что он ее поддержит.

— Это я-то старомодная, Чарли?

— Слушай, Мо. Рождественский сюрприз. Я уже сходил и взял все бланки.

— Какие еще бланки?

Чарли замолкает, прикидывая, нельзя ли замять эту тему. Но давать задний ход уже поздно.

— Чтобы оформить кредит. Сорокапроцентная скидка. Дело верное. Там по процентам получается меньше теперешней нашей квартплаты. А со временем выплатим основную стоимость.

— Вот это ты хорошо придумал, Чарли, — говорит Томми без тени улыбки.

Он пару раз хлопает в ладоши, изображая аплодисменты. Перед ним стоит тарелка с дымящимся рождественским пудингом, он с азартом уплетает заварной крем и коньячную заливку.

Морин пытливо смотрит то на мужа, то на Томми. Она в легком шоке. Чарли запросто открыл всем сугубо семейный секрет, а ей даже словечком не обмолвился, ей, его собственной жене.