Нэнси Хьюстон - Обожание Страница 25

— Но вы хоть собираетесь жить вместе?

— Нет. Как живем, так и будем жить.

— Эльке, прости за прозу, сейчас ты скажешь, что во мне говорят гормоны беременной женщины, но, если я правильно поняла, этот человек намерен… ну… проводить с тобой недели две в год, так? Я не ошибаюсь? Да ладно, брось свои загадочные улыбочки, да или нет? Хочешь заставить меня поверить, что все, чего ты заслуживаешь, это четырнадцать дней любви в год? Что ты готова этим удовлетвориться?

Тут разговор начал увядать, потому что Эльке сказала:

— Когда Космо со мной, Сандрина, я не слежу за временем, как за песочными часами, из которых утекает песок, крупинка за крупинкой, и скоро вытечет совсем, ах, бедная я, бедная, меня снова бросили, и я обречена жить воспоминаниями и надеждами, вздыхать, томиться и чахнуть, считая дни до его возвращения.

Я спросила:

— Так что же у вас за отношения?

Она ответила, слегка пожав плечами:

— Он делает меня счастливой.

— Ты живешь в мире грез, Эльке.

— Я люблю мир, в котором живу.

— Мечты бывают опасными.

И тут она не сдержалась:

— Реальность тоже, доказательство налицо, на лице.

Она тут же спохватилась:

— Прости, прости, мне очень жаль…

Но слово не воробей.

Доказательством Эльке называла солнечные очки, которые я надела, чтобы скрыть синяк под глазом, который поставил мне накануне вечером муж. Эльке знала, что Жан-Батист пьет уже несколько месяцев, а возвращаясь вечером с завода, бьет меня, иногда даже при маленьком Эжене, я рассказала ей об этом, взяв клятву молчать, и она не должна была напоминать мне о моей беде, подруги так себя не ведут, мне было трудно простить, очень легко чувствовать себя выше всех, имея воображаемого любовника! Он-то не наставит вам синяков! Я обиделась, ушла из «Фонтана», и мы с Эльке не разговаривали до самых моих родов, но, когда она пришла навестить меня, мы сделали вид, что ничего не было.

— На сей раз девочка! — воскликнула она.

— Ну да, дочка!

— Как назовешь?

— Леонтина.

Мы переглянулись и обе подумали: какое будущее уготовила жизнь маленькому существу, чей отец бьет мать?

КОСМОФИЛ

Если позволите, ваша честь-, мне кажется, что мы слишком подробно описываем интимную жизнь Космо, хотя она попросту смешна…

ЖЕНСКИЙ ХОР

Смешна!!!

КОСМОФИЛ

… и мало говорим о том, что делало его великим в глазах публики, — я имею в виду гений артиста.

Если я правильно понял, мы добрались до середины 1970-х. В то время началась ливанская война, и я хотел бы рассказать вам о скетче, который Космо играл на эту тему: старый рыбак встречает приятеля в порту Библоса и узнает от него, что страна воюет.

Он не понимает.

Я воюю? Это я-то воюю?

Он разглядывает свои ладони, подошвы, шарит между пальцами, осматривает свои зубы в зеркале, изгибается, корчится, пытаясь увидеть собственную спину… Потом его глаза пытаются взглянуть один на другой, и он опасно косит… В самом конце номера зрителям начинает казаться, что глазные яблоки смотрят в глубь черепа, пытаясь разобраться, что происходит в мозгу…

Я воюю.

ЭКСПЕРТ-ПСИХИАТР

Ни одну деталь нельзя считать пустячной, ваша честь, все взаимосвязано, вы согласны? Космофил только что говорил тут о жизнетворчестве или творчествожизни, частная жизнь и жизнь на миру у этой личности были перемешаны, вернее, существовали в непрерывной связи, подобно двуединым сторонам ленты Мёбиуса. Похоже, что, разрываясь между матерью и отцом, Космо принял решение (конечно, неосознанно!), что не будет никем, но зато станет вместилищем других людей: женщин, мужчин, французов, иностранцев, стариков, детей… В шестнадцать лет он пережил своего рода второе рождение: отказавшись от имен, данных матерью и отцом, он родил сам себя, взяв псевдоним Космо. Одно преимущество у этого имени точно есть — оно говорящее! Наш герой не хотел быть просто артистом, творческим человеком, он возжелал стать творцом, способным воплотиться в любое свое создание — одушевленное или нет. По многочисленным свидетельствам, в способности Космо к перевоплощению было нечто пугающее: он мог за долю секунды войти в образ другого человека, меняя голос, выражение лица, жесты, позу, он становился то неторопливым ливанским рыбаком, то маленькой испуганной девочкой, то китайским пограничником, то верблюдом, то пирамидой… Без малейшего труда он вселялся в людей, с которыми никогда не встречался, их сущность становилась его сущностью, их мозг — его мозгом. Если мне будет позволено прибегнуть к метафоре (сам Фрейд часто так поступал!), Космо, чтобы создать свою личность, брал тысячи цветных нитей и ткал из них огромный пестрый ковер… Пользуясь классической терминологией, скажу, что он стремился следовать девизу Теренция[8]: «Ничто человеческое мне не чуждо». Врачи называют это манией величия.

ЛАТИФА

Я говорю по-французски, но сейчас я в растерянности. Вы-то понимаете хоть что-нибудь?

ЭКСПЕРТ-ПСИХИАТР

Подчеркнем одну интересную деталь: у свидетельницы Эльке складывались с Космо особые отношения, причем в двух взаимосвязанных, на мой взгляд, областях: в том, что касалось половой потенции и родной деревни. Насколько нам известно, Эльке — единственная женщина, с которой у Космо в зрелом возрасте были сложности с сексом. Она же была прямо связана с его крестьянскими, простонародными корнями. Только она знала все о его мужских подвигах и профессиональных планах. В отношениях Космо и Эльке слово заменило сперму — этот феномен замещения подробно описан в трудах психоаналитиков. Не случайно в диалоге о страхе, который только что пересказала нам Эльке, он сравнивал ее со сценой. Сексуальная компонента его спектаклей всегда была совершенно очевидной: два, три, четыре года подряд, вводя себя в псевдоэротический транс, Космо говорил со зрителями, забрасывая их словами, перлами, семами[9], вы не хуже меня знаете этимологию, ваша честь! — а публика в темноте зала, пассивная, притихшая, трепещущая от желания, наэлектризованная ожиданием и готовая реагировать, млеть, кричать и смеяться — совсем как женщина под ласками любовника, — напоминала гигантскую вагину, жаждущую оплодотворения, и Космо сеял в нее семена мудрости.

За долгие годы, что длилась их связь, Эльке стала для Космо чем-то вроде примитивных подмостков (уж простите за каламбур, но ведь и Фрейд этим не гнушался!). Он не мог заниматься с ней любовью, потому что она жила в той же деревне, что и его родители, потому что она все о нем знала и — главное — потому что, как она сама неоднократно заявляла (я записывал), она воспринимала его как сына. Эльке рассказывала ему сказки — как своим детям; во сне он выглядел ровесником Франка; был почти невесомым и так далее и тому подобное. В конечном счете половой акт с Эльке должен был казаться Космо подобием инцеста, и…

ЭЛЬКЕ

Простите, ваша честь, я знаю, что мы должны позволить каждому свидетелю высказаться до конца, но в том, что говорит эксперт-психиатр, нет ни малейшего смысла. Ни малейшего.

Мы с Космо много раз занимались любовью. Много, много, много раз. Пока что речь здесь шла о первых робких шагах, я уверена, что у многих начиналось точно так же, но люди стесняются и никогда не говорят об этих неловких попытках, бессвязном лепете, слепой возне… Но в конце концов все налаживается. Сказать, что у нас все «наладилось», — значит ничего не сказать!

ГЛИЦИНИЯ

Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эту версию событий, ваша честь. После той первой ночи, которую я вам описывала, ставни на окнах комнаты Эльке всегда были наглухо закрыты.

ЭЛЬКЕ

Он любил меня жадно и нежно, он все во мне любил. Ни одна деталь моей жизни не оставляла его равнодушным. Однажды, после дня рождения Франка — ему исполнилось двенадцать лет, — Космо даже попросил рассказать, как я рожала. Можете себе представить, ваша честь? Уму непостижимо! Чтобы мужчина просил любовницу в деталях описать ему, как выходили из ее лона дети зачатые от другого?

ХОР ЖЕНЩИН

О, да, он был такой, наш Космо!

Каждая из нас сможет дать показания, так ведь? Мы ждем уже очень долго, дни проходят за днями, нам не терпится, ведь сказать нужно так много! Неужели никому, кроме Франсуазы, не будет позволено приобщить к делу свою страсть к Космо? Это недопустимо! Все мы его любили, и он любил всех нас, и мы умираем от желания рассказать об этом суду!

Мы не ревновали его друг к другу. Разве можно было просить этого мужчину ограничить, обеднить, сковать самого себя, любя одну-единственную женщину? Да нам такое и в голову не приходило! Ни одна не чувствовала себя обделенной, Космо давал каждой из нас больше, чем она получала от любого другого мужчины. Да, он нами жонглировал, но никогда не стравливал, чувствовать себя мячиком в руках такого жонглера было счастьем! Для других мужчин мы были зеркалом, боксерской грушей, точилкой (ну да, карандашной точилкой), матерью, шлюхой… а он…