Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2012) Страница 26

— Давай цветы, — сказала тетка, и Абба развернула бумажный сверток с розами. Сейчас будет самая тяжелая часть сценария, когда тетка начнет плакать над Наташей и просить Аббу оставить ее с дочкой наедине. Обычно Абба уходила к дорожке и не сводила глаз с могилы, переступая с ноги на ногу и ощущая собственную ненужность, как изъян или болезнь.

Но в этот день, в это пятое мая, все должно было пройти по-другому — изменения, скорее всего, начались раньше, просто ни Абба, ни тетка этого не заметили, обманутые привычными действиями. Уютная рутина — она и убивает, и дает жизнь.

Абба ждала тетку, когда к ней с двух разных сторон подошли старая собака и старая женщина. Они были очень старые и очень уставшие, но смирившиеся с тем, что им придется доживать свой век. Да, и они, без всяких сомнений, хорошо понимали друг друга. Собака — боксер, с крутыми передними лапами, похожими на скобки, и все еще мощной грудью, но во взгляде у нее уже была та самая тоска, которая не выводится никакими сахарными косточками и солнечной погодой. Женщина — в цветастом костюме, какие носили в перестроечные времена, с умными, темными, потухшими глазами.

— Здравствуйте, — сказала она. Почему-то с вопросительной интонацией: — Здравствуйте?

Как будто не могла для себя решить, здравствовать Аббе или нет.

Собака глухо тявкнула, это тоже было приветствие. Абба вдруг страшно захотела опустить руку на мягкий бархатистый загривок, погладить умную складчатую морду...

Но она, конечно, этого не сделала — Абба вообще крайне редко делала то, чего ей по-настоящему хотелось. Вместо этого она спрятала руки в карманы плаща и кивнула:

— Здрасте.

— Я мама Адама. — представилась женщина. — А это — Лайза.

Собака, услышав свое имя, закрутилась на месте, как молодая, — обрубочек хвоста весело махал из стороны в сторону.

— Адам, — продолжала хозяйка Лайзы, — мой сын. Он там, по соседству с вашими. И я очень благодарна вам, что вы у него прибираетесь, — знаете, я живу далеко, я уехала сразу, как это случилось, и приезжаю очень редко. Мне писала знакомая, что у Адама всегда прибрано, и сегодня я пришла сама, вот смотрите, у меня и тряпки с собой, и вода, а вы уже все сделали, и даже цветок...

Мама Адама открыла сумку настежь, — чтобы доказать Аббе, что она тоже хотела навести порядок на могиле сына. В сумке лежал резиновый мячик, который тут же подтолкнула носом Лайза и — опять как молодая! — побежала за ним по дорожке.

— Лайза! Нельзя! — крикнула хозяйка. — Извините. Заигрывается иногда. Я взяла ее после смерти Адама.

Абба наконец поняла, что ей тоже надо сказать хотя бы слово в ответ.

— Мне не трудно. Совсем не трудно убирать у вашего сына. Мне нравится его лицо, и я думала сегодня, как его зовут. Но я не отгадала бы Адама.

Женщина улыбнулась — это было похоже на то, как солнечный свет пробивается на секунду сквозь листву густых кладбищенских деревьев, а потом тут же испуганно прячется.

— Все были против, а я настояла на своем, — гордо сказала она. — Не хотела, чтобы он был Пашей, или Шуриком, или каким-нибудь Сережей. Он был особенный, знаете? Первый человек на Земле. Для меня — первый. А для всех остальных — миллион какой-то, и никому не было до него дела, Адам он или нет. Его забрали в армию, а потом в Чечню. Мне не разрешили посмотреть, что осталось, — я не видела его в гробу.

— Может, и лучше… — сказала Абба.

Женщина наклонила голову, и слеза поползла по ее переносице.

Лайза стояла с мячиком в зубах и жалобно смотрела на хозяйку.

— Знаете, — сказала женщина, — когда я увидела вас и вашу маму…

«Это тетка», — перебила бы в обычном случае Абба, но сейчас она сглотнула оба слова.

— …Когда я вас увидела, я подумала, что вы могли в школе тайно встречаться с моим Адамом. Ему было бы сейчас столько же, сколько вам. Вам тридцать?

— Тридцать пять.

Женщина огорчилась.

— Все равно, девочки бывают разные. И мальчики тоже. Я подумала: они тайно встречались с Адамом и у них был красивый роман, а потом он ушел в армию, а она родила ребеночка. И сейчас он взрослый, очень красивый мальчик. Я хотела пойти за вами следом, чтобы увидеть своего внука, а потом мне стало стыдно за эту историю. И я просто подошла сказать вам спасибо за уборку. И за цветок.

— Извините, — сказала Абба, — почему вам стыдно? Это прекрасная история. Может быть, самая лучшая из всех, какие были в моей жизни, но вот именно ее и не случилось. Я очень хотела бы стать мамой вашего внука, но мы с Адамом встретились слишком поздно.

— Да, — сказала женщина. — Слишком поздно. Пойдем, Лайза! Смотрите, ваша мама возвращается. Как жаль вашу сестренку — родная сестренка?

— Да, — сказала Абба. — Родная. До свидания и не волнуйтесь — я буду смотреть за Адамом.

Тетка грузно ступила на дорожку, пропуская маму Адама к могиле.

— Это что, бульдог? — спросила она у Аббы.

— Боксер, — ответила Абба.

Они шли к автобусной остановке, пустые от выплаканных слез — новые только начинали копиться на самом дне души. Абба смотрела прямо перед собой и слышала, как поет у нее внутри крошечная Анни-Фрид Сюнни Люнгстад: «It’s funny but I had / No sense of living without aim / The day before you came…» [2]

Пела она очень красиво, но тихо. Никто, кроме Аббы, ее не слышал.

[1] «За день до того, как ты пришел» (англ.) (1982) — песня шведской группы АВВА. Считается последней песней, записанной знаменитой группой.

[2] Смешно, но я не чувствовала бесцельности жизни еще за день до того, как ты пришел (англ.) .

Из цикла «Памяти СССР»

Веденяпин Дмитрий Юрьевич родился в 1959 году в Москве. Закончил Институт иностранных языков имени Мориса Тореза. Работал ночным сторожем, рабочим в геологических и археологических экспедициях, преподавателем английского языка. Читал лекции по русской литературе, переводил английскую и американскую поэзию и прозу. Автор четырех поэтических книг. Живет в Москве.

*     *

 *

Зимний вечер.

Знаменитый диктор советского телевидения

выходит из аэропорта Внуково

и, как бы не замечая очереди,

ловко оттеснив каких-то мерзнущих под снегом теток, —

юрк! — садится в подъехавшее такси.

Много лет

этот мамин рассказ о прославленном дикторе

служил мне очередной иллюстрацией

общеизвестного факта

аморальности выдвиженцев советского режима.

Стоило этому диктору с его почти левитановским баритоном

появиться на экране,

я сразу же вспоминал эту историю.

Не знаю почему —

может быть, потому что с тех пор

я видел уйму неблаговидных поступков,

совершенных самыми разными людьми,

в том числе мною самим

и даже — как ни прискорбно —

несгибаемыми борцами с лживой советской идеологией,

этот диктор,

несмотря на его бесспорно гадкое поведение,

сам по себе

не кажется мне

таким уж гадким.

Задумай кто-нибудь

(что вряд ли)

снять о нем “художественный фильм”,

главную роль мог бы —

увы, уже не мог бы —

сыграть артист Вячеслав Тихонов.

Изнанкой век

я вижу, как в тот вечер

он возвращается к себе домой,

в свою большую квартиру

с ее просторной праздничностью

(это словосочетание требует пояснений,

но я — зря? не зря? — понадеюсь на читательскую интуицию)

и праздничным убожеством,

толстой необаятельной женой

и худеньким симпатичным сыном;

как, сидя за ужином,

в костюмных брюках и белой рубашке,

густым поставленным голосом,

предусмотрительно убрав из него металл,

приберегаемый для зачитывания постановлений ЦК КПСС,