Виктор Пронин - Кандибобер(Смерть Анфертьева) Страница 26

— Слушай, ты весь дрожишь. — Света осторожно завела его руку с зонтиком над собой.

— Я давно дрожу.

— Ты хочешь, чтобы я прилетела в Запорожье? Хорошо Я прилечу. В пятницу вечером.

— Точно?!

— Если точно прилетит самолет, — сказала она, глядя на Анфертьева исподлобья. — Но ты не прав, Вадим. Не все страхи стоит крушить. Перед некоторыми можно и остановиться. Мне бы не хотелось, чтобы у нас с тобой все было ясно. Пусть будет неопределенно и запутанно, пусть будет зыбко, пусть все висит на волоске, но упрощать не надо. Я не хочу избавляться от своих страхов, понимаешь? Пусть они будут, я сама с ними справлюсь, если они станут слишком уж досаждать. Понимаешь? Не знаю, кому из нас сложнее... Но я не хочу, чтобы мне стало совсем легко и просто.

Анфертьев молчал, пристыженный. Ее решимость была тверже, Света готова была идти дальше, чем он. За его порывом было нечто неустойчивое, кратковременное.

— Ты права, Света, — сказал он. — Меня выводит из себя... Все остановилось, вот в чем дело... Нет движения. Нет перемен. Нечего ждать. Это ужасно, когда нечего ждать!

— Ты тоже улетаешь в пятницу?

— Нет, в среду. Мне нужно прихватить два рабочих дня. А в пятницу я встречу тебя в Запорожском аэропорту.

— Неужели это возможно, Вадим? — улыбнулась Света первый раз за всю эту их весеннюю дорогу под частым теплым дождем.

Анфертьев не успел ответить — в этот момент прозвучал вопрос Следователя, прозвучал у него в мозгах, в сердце, в печенке. Да, в Анфертьеве уже всю зиму жил Следователь. Не очень часто напоминал о себе, но и забыть о себе не давал. И нет в этом ничего удивительного. Разве вы не замечали, как в нас поселяется ненавистный враг и вы ругаетесь с ним каждый раз, когда остаетесь одни, когда вспоминаете его ненароком? Разве не поселялась в нас девушка с соседней улицы?

Разве друзья не живут в нас? Сколько народу мы прописали в себе: книжных героев и продавцов из соседней лавки, живых и мертвых, знакомых и тех кого никогда не видели! Дай нам Бог удачи разобраться со всеми, для каждого найти слова и силы.

«Скажите, Лунина, с кем из заводоуправления у вас сложились наиболее близкие, доверительные отношения?» — спросил Следователь.

«У меня со всеми хорошие отношения». "А тут кое-кто называл Анфертьева...

Вы с ним встречаетесь чаще, чем с другими?"

«Анфертьев — наш фотограф, и вход в его лабораторию из бухгалтерии, поэтому мы просто вынуждены встречаться с ним каждый день».

«Как вы думаете, он мог „это“ сделать?» «Анфертьев? Никогда. Он... Он слишком слаб». Такой вот разговор вдруг ворвался в сознание Анфертьева, пока он, ссутулившись, стоял под мокрым зонтом и смотрел Свете в глаза. И тут же все в нем затихло, как ничего и не было — ни Следователя, ни его вопросов, ни его подозрительности. Но тут же словно кто-то повернул ручку настройки приемника, и в него болезненно остро вошел вопрос самой Светы: "Вадим... Но это же подло.

Отвечать-то мне". «Я сделаю так, что тебе не придется отвечать». "Так не бывает.

Кому-то отвечать все равно придется. И так ли уж важно, посадят меня или кого-то другого?"

«Это важно. Сидят миллионы людей, но я не чувствую себя от этого несчастным. Не велика беда, если к ним прибавится еще один. А ты останешься на свободе в любом случае».

«Ты уверен, что мне захочется после этого остаться на свободе?»

, Анфертьев не стал отвечать, он повернул ручку настройки и тут же поймал волну Натальи Михайловны.

«Вадим, — проговорила она низким сипловатым голосом, — зачем тебе столько денег? На кой черт они тебе?»

«Какие деньги, ты о чем?» — удивился Анфертьев.

«Те самые, которые ты задумал взять в этом дурацком Сейфе».

«Не знаю... Я не думал о деньгах».

«Врешь. Как же ты не думал, если собираешься все это провернуть в день зарплаты и премии, когда Сейф будет полон. Зачем они тебе?»

"Понятия не имею. Куплю Таньке большой мяч, раскрашенный под земной шар. На нем будут материки океаны, проливы, острова... Я куплю этот мяч и подарю Таньке.

И скажу ей — тише, Танечка, не плачь, не утонет в речке мяч".

«Ты не можешь купить его на свою зарплату?»

«Нет. Не могу. Потому что таких мячей нет в продаже. Я его придумал».

«Ты добьешься только одного — этот мяч утонет вместе с тобой».

— Не утонет, — чуть слышно произнес Анфертьев и только тут заметил Свету, стоявшую рядом под одним зонтом. — Извини, — сказал он, — я слегка отвлекся.

— Ты сказал — не утонет. Кто не утонет?

— Мяч.

— Какой мяч?

— Резиновый. Большой блестящий мяч — глобус. На нем есть реки, озера, красной звездой помечен город Москва, там есть леса. Северный полюс... И все на одном мяче.

— И он может утонуть?

— Может. Но он не утонет. Я все обдумал...

— Скажи, Вадим, а этот мяч...

— Света, я жду тебя в пятницу вечером в аэропорту Запорожья. Ты меня узнаешь по синему галстуку с красными полосками. Ты не представляешь, какой дорогой подарок мне сделала! Спасибо тебе.

— Слушай, Вадим, тебе что, совсем паршиво?

— Похоже на то.

— Что с тобой происходит?

— Понимаешь, ко мне мой старый друг не ходит. Он стал большим начальником.

Ну и что?

— Мы оказались с ним на разных ступеньках. Моя ступенька — далеко-далеко внизу. Я почти не виден. Еле различим. И то хорошо вооруженным глазом. Со мной нельзя разговаривать без смеха. У меня все смешное.

— И нельзя никак поправить дело?

— Знаешь, Света, есть на примете один способ, несколько рисковый, правда, но, боюсь, он отбросит меня еще ниже. Тогда некоторым придется просто помереть со смеху. Но этого может и не случиться, поскольку ниже моей ступеньки и нет ничего. Я совсем не рискую, падать некуда.

— А что за способ?

— Света, обратный билет я возьму. С гостиницей тоже все будет в порядке. Мы вернемся в понедельник утром. А встретимся в пятницу вечером. Если ты не возражаешь, я поцелую тебя куда-нибудь в неприметное для прохожих местечко, а?

— Не возражаю.

Анфертьев наклонился к Свете, отогнул поднятый воротник ее плаща и поцеловал в шею чуть пониже уха, поколебавшись, поцеловал еще раз. Поправил воротник, замел, так сказать, следы.

— Ну вот, никто и не догадается, — Вадим Кузьмин подмигнул Свете и прыгнул в запотевший изнутри трамвай. Смахнув рукой влагу с заднего стекла, он увидел, что Света из-под зонта смотрит ему вслед. Анфертьев прижал растопыренную ладонь к стеклу и еще успел заметить, как Света слабо махнула рукой.

«Скажите, Анфертьев, — подойдя сзади, спросил Следователь, — какие отношения у вас были с Луниной?»

«Нормальные», — Вадим Кузьмич сбросил со своего плеча руку Следователя, прошел в вагон и сел на свободное место.

«Некоторые свидетели утверждают, что их можно назвать близкими, это верно?»

— Следователь уже сидел рядом.

«Вы хотите узнать, спал ли я с ней? Нет, не спал. Но постоянно к этому стремился».

«Поймите меня, Анфертьев, правильно, мне важнее разобраться в ней, а не в вас».

«Вы ее подозреваете?»

«А кого мне еще подозревать?»

«И она... Света Лунина... подходит на роль грабителя?»

«Вполне. Молодые ныне более раскованны, нежели мы с вами, верно? Они проще смотрят на жизнь, легче и беззаботнее относятся к вещам, которые заставят содрогнуться нас. Прикиньте сами... Молодая девушка, не красавица, но весьма соблазнительная, да? Вокруг столько всего — наряды, поездки, театры, напитки. А зарплата... Сами понимаете».

«На что же она надеялась?»

«Вот на этот ваш вопрос. Дескать, что же я, такая дура, чтобы навлекать на себя такие подозрения... Очень примитивное мышление. Как говорят шахматисты, на один ход вперед. Если красавицы могут рассчитывать...»

«Света Лунина — очень красивая женщина», — холодно сказал Анфертьев.

«Вы уверены в этом?» — усмехнулся Следователь.

«Конечно».

«В том, что она женщина?»

«Пошел вон!» — И Анфертьев решительно отвернулся к окну, залитому дождем.

В трамвай с двух сторон вошли контролеры — пожилые, высохшие женщины, закаленные в схватках с безбилетниками, суровые и безжалостные. Анфертьев сжался, как в зубоврачебном кресле, вспомнив, что так и не взял билет. Обе женщины подошли к нему одновременно с двух сторон. Не отрываясь от окна, Анфертьев протянул им трешку. Но наказание заключалось не только в этом, нужно было еще выслушать этих женщин.

— Что же это вы позволяете себе, молодой человек? — начала одна из них с лицом цвета сырой картошки. — Бедные родители... если бы знали... государство... образование... бесплатно лечит болезни... жена, похоже, совсем извелась... под крышу вырастут дети, все норовят обмануть, словчить, граждане, посмотрите, расхититель... по лицу видно, привык воровать, убить может.

Анфертьев воткнул в уши по указательному пальцу и с улыбкой повернулся к контролерам: прошу прощения, я вас совершенно не слышу. Он их слышал, но они этого не знали и через две остановки умолкли, пылая неизрасходованным гневом. А когда вышли, Анфертьев сдвинул стекло в сторону, высунулся из трамвая и погрозил контролерам пальцем: