Владимир Топорков - Наследство Страница 26

– Да, сегодня, Сергей Прокофьевич, заря поздняя будет.

Дунаев оживился:

– Чего же ты нам голову морочил, Степаныч? В таком случае можно и глаз навести…

– А это что такое? – спросил Бобров.

– Сейчас узнаешь. Как, Сергей Прокофьевич, нет возражений?

– Действуй!

Дунаев толкнул Кузьмина, и тот резко побежал в дом. Вернулся от оттуда с бутылкой, закуской.

– Ну, за удачную охоту! – Дунаев лихо опрокинул стакан, подождал, пока выпьет Безукладов, и уставился на Боброва. Тот даже в неразвеявшейся темноте почувствовал на себе этот пристальный взгляд.

– Я не могу, – ответил Бобров. Ему и в самом деле противно было пить сейчас, этим тёплым утром, портить настроение.

– А ты через «не могу» попробуй, – оживлённо шепнул Кузьмин. Себе он набулькал в стакан, плеснул водку в рот, закрутил головой, закашлялся. Потом, уже отдышавшись, с ехидцей поддел: – Брезгуешь компанией, Евгений Иванович! Святое правило есть: дают – бери, бьют – беги.

– При чём тут это правило? – спросил Бобров.

– А при том, Евгений Иванович, – Кузьмин заговорил прямо-таки менторским тоном, – что за компанию святой удавился. А ты вроде цену себе набиваешь. Пускай, дескать, другие пьют, а я умный, стакан в карман, как фигу, спрячу. Нехорошо при Сергее Прокофьевиче такой фокус демонстрировать.

– Да не показываю я ничего, – Бобров почувствовал, что начинает закипать, но старался себя сдержать.

– Ладно, Кузьмин, заткнись, – сказал Дунаев. – Не хочет пить – пусть не пьёт. Не упрашивай…

Безукладов словно ждал этих слов, скомандовал:

– А ну давай по второй! Самое милое дело на воздушке выпить.

Заторопился в дом Кузьмин, и Дунаев, глядя ему вслед, сказал:

– Шустрый мужик! А ведь под шестьдесят…

У Боброва заклокотало что-то в глубине, забурлило, как бурлит вода в котелке, хотелось сказать, что за человек Кузьмин, чего он стоит, но сдержался. Не следует этого делать сейчас. Во имя дружбы с Егором…

Загремел стаканами Кузьмин, притащивший бутылку и тарелки. Бобров отошёл в сторону поближе к берегу.

– Снова компанию ломаешь! – крикнул Кузьмин, но Бобров ничего не ответил.

«Ну и на том спасибо, а то, какой-то пир во время чумы получается», – подумал он. И что это за манера – по поводу и без повода греметь стаканами? Вот и Егор частенько мочит ус в вине. Видел Евгений, как болезненно кривились губы у Ларисы, когда в первый день ночевал он у Дунаевых.

При воспоминании о Ларисе Бобров улыбнулся какой-то мученической улыбкой. Колдовское наваждение прямо. Кажется, давно умерло чувство, присыпалось толстым слоем времени, а вот встретились, и снова в душе вспыхнула теплота.

Кажется, мужики закончили трапезу, зачавкала грязь под ногами. Да и пора, тени деревьев потоньшели, прогал неба над головой увеличился, стал сквозным.

Кузьмин шёл первым, говорил хрипло:

– Королевская охота должна быть, Сергей Прокофьевич! Утки сегодня ужас много и пролётной, и нашей. В каждом кусту гнездовье. А кряковые, я вам скажу, как соловьи заливаются.

Поравнявшись с Бобровым, Кузьмин, не останавливаясь, прохрипел:

– А самую лучшую вот соседу подарю. Не забыл, Евгений Иванович, что раньше в соседях были? А то, смотрю, ты всё ртом кривишься…

– Не забыл. Ещё как помню…

Кузьмин уловил недобрый тон в его словах и замолк, зашагал резвее, разбрызгивая грязь. На берегу он отвязал лодку, перетаскал ружья. Крякали нетерпеливо подсадные в плетёном садке.

– Ну, с Богом, Сергей Прокофьевич!

Они поплыли по застывшей, недвижной воде, и эта ещё сонная природа настроила Безукладова на неторопливую беседу. Он сидел на корме, кашлял, говорил:

– Ты, Евгений Иванович, с этим другом своим доведи дело до конца, ладно? Может, что и получится… Правда, мало у меня веры. Ленивый мужик стал… как колоду, с места не сдвинешь. Только вот такие подвижники, как Егор Васильевич, жизнь вперёд толкают.

– Скажете тоже, Сергей Прокофьевич, – отозвался Дунаев.

– Точно говорю. Вот такие энергичные…

– А не рискуем мы, – спросил Бобров, – что вот только на энергичных надеемся? А вдруг их не окажется?

Невольно сорвался вопрос, над которым часто думал Евгений Иванович. Много раз приходилось видеть и слышать: вот пришёл энергичный руководитель в колхоз, сам не спит и другим не даёт, и дело пошло. А вдруг не найдётся такого человека? Тогда как? Почему только личные волевые качества руководителя двигают дело? Ведь логика диктует другое: должны действовать экономические законы. Ещё в институте запомнил Бобров несложные постулаты политической экономии, которые говорят: экономические законы действуют объективно. А какая же здесь объективность, если от одного энергичного мужика всё зависит. Об этом и спросил Безукладова.

– А ты философ, Евгений Иванович – усмехнулся Безукладов, но больше ничего не сказал. Значит, и у него не нашлось ответа. А ответ надо искать, ох как надо!

Кузьмин лодку ткнул в камыш, приказал:

– Шагай первым, Евгений Иванович! Тут пенёк на берегу в зарослях, место самое-самое… А мы дальше поедем…

Место и в самом деле оказалось надёжным. В середине кустов торчал замшелый ольховый пень, а над ним молодые заросли вроде скрадка образовались. Бобров кряковуху на длинном поводке запустил в протоку, и она, почувствовав воду, бухнула раз, другой, а потом на какой-то истошной ноте повела свою призывную песню.

Он уселся на пенёк, словно под шатёр спрятался, и мысли тревожные, сумбурные отступили. Только осталось радостное ощущение бодрящего утра да этот щемящий крик над водой.

Теперь нужно было терпение, и Бобров замер, не спуская глаз с подсадной. За дальним окоёмом леса прорезался красный кусочек зари, вода зарозовела, стала нарядной, и выскочивший из-за кустов селезень показался огненной жар-птицей. С шипением он опустился на воду, поплыл к подсадной. Тугой выстрел, как хлопок, на короткий миг проглотил тишину. Птица с зелёной бархатной головой забилась на зыбкой волне. Загремели выстрелы выше по берегу, значит, и других охотников нашла удача. За полчаса Бобров убил ещё двух селезней, длинным шестом, найденным в кустах, подтянул их к берегу.

Дальше охотиться смысла не было. И так можно было благодарить охотничью судьбу. Он вытащил подсадную на берег и облегчённо вздохнул, словно преодолел тяжкий рубеж. Нет, всё-таки страшное противоречие живёт в каждом охотнике. С одной стороны – страсть, сохранённая веками, неизбывный атавизм, а с другой – жалость, горечь…

Уже солнце выскочило над лесом, отражалось в посветлевшей воде, лёгкий пар струился над рябью, когда Бобров пошёл вдоль берега к торчащей в кустах лодке. Дикий крик, слившийся с выстрелом, вдруг словно пригвоздил его к тропе, ноги налились тяжестью, и он понял: там, впереди, случилось несчастье. Евгений рванул через камыш, заливая воду в сапоги, задыхаясь и падая.

Страшная картина открылась перед ним. Дунаев сидел на куртке, сжимая залитую кровью руку, раскачивался и стонал, а рядом валялось ружьё и от ствола поднимался сизый, точно сигаретный, дымок. Бобров подскочил, опустился на колени прямо в липкую прибрежную грязь, заглянул в лицо Дунаева. Оно посерело, задёрнулось туманной пеленой.

Надо было действовать, и он стащил с себя куртку, потом рубашку, разорвал на куски и перетянул руку.

Дунаев открыл глаза, посмотрел с недоумением на Боброва, на свою окровавленную руку, покрутил головой.

– Что случилось, Егор?

Тот с трудом разжал посиневшие губы, тихо прошептал:

– Не знаю…

И Бобров понял, что Егор мертвецки пьян.

Запыхавшийся Кузьмин прибежал через несколько минут, когда Бобров закончил бинтовать руку. Вдвоём они отнесли Егора к лодке, спешно переправились на другой берег, Кузьмин резко работал веслом, сидел мрачный, вздыхал:

– Что ж теперь будет, Женя!

Бобров, поддерживая ослабевшего Дунаева, пропустил его слова мимо ушей. Он тронул Егора за плечо, и тот тихо застонал, но с трудом поднялся, перекинул ноги через борт, нетвёрдо ступил на берег. Поддерживаемый Бобровым, Егор шёл, и это немножко успокоило.

В бане они раздели Дунаева, обмыли рану. Четыре дробинки по касательной разворотили мышцу, но не засели в мякоти, а ушли навылет – это Бобров определил точно. Значит, кость не задета. Теперь надо было продезинфицировать водкой рану, наложить тугую повязку, а там дело за врачами.

– Машину давай, – приказал он Кузьмину.

– Ты что, Женя, надумал?

– В больницу надо везти…

– Да ты никак с ума сошёл? – Кузьмин зверем глянул на Боброва, его блеклые глаза засверкали кошачьей зеленью. – Ты представляешь, что будет? Сейчас сюда прокурор нагрянет…

– А если человек погибнет? От заражения крови или ещё от чего? Рана всё-таки огнестрельная…

Егор открыл глаза, прохрипел: