Герд Тайсен - Тень Галилеянина Страница 26

Эта мысль дала мне ненадолго забыться сном. Но скоро меня снова разбудили. Еще было темно. Двое зелотов вывели нас – Тимона, Малха и меня – с завязанными глазами из пещеры. Ночью я видел отвесные скалы. Они и в самом деле были опасны. Снова дорога вела тропинками, на которых легко было сломать шею, по скалам через приставные лестницы. Я был рад, когда мы поднялись на хребет. Там мы получили обратно наших ослов. Я заметил, что наши провожатые нарочно ведут нас кружным путем, чтобы мы потеряли способность ориентироваться. Наконец, через два часа нам разрешили снять повязки.

Мы стояли на склоне горы. Перед нами расстилалась гладь Галилейского моря. В нем отражалось утреннее солнце, поднявшееся на востоке над Голанскими высотами. Все остановились и смотрели, как зачарованные, на разноцветную игру света в воде.

Наконец, один из зелотов повернулся ко мне:

–. Меня зовут Матфей, сын Маттафии. Можешь оказать мне услугу?

Он показал на северную оконечность озера:

– Там внизу, где туман – Капернаум. В нем живут мои родители с моими братьями и сестрами. Передай им это письмо и деньги. Без моих денег им не прожить. Я сам не мог больше выносить бедность. Поэтому и ушел к зелотам.

Я пообещал выполнить его просьбу. Долго всматривался я в ту сторону, которую он мне указал: где-то там, в туманной утренней дымке, прятались дома этих людей. Там они надрывались от непосильного труда, страдали, плакали, теряли надежду. Но, равнодушное к этому ко всему, над ними всходило солнце. Словно не было ему заботы до «злых дел, какие делаются под ним».[127]

Я оглянулся. Тимон и Малх прощались с нашими спутниками. Лучи утреннего солнца чудесно преобразили их лица. Двое зелотов тоже казались другими людьми. Рядом с Тимоном и Малхом они как-то вдруг помолодели. В их смущенных лицах я угадывал нежные черты детства. И вот мы стояли рядом: террористы, невинные люди и я. Разве в том, что солнце одинаково светит нам всем, заключалось одно равнодушие к человеческому страданию? Разве не был его свет выражением непостижимой доброты, свет, который оно в равной мере изливало на всех – и на нас, и на этих бандитов?

И я вознес Богу хвалу за то, что Он велит солнцу всходить над злыми и добрыми, праведными и неправедными заново каждый день. Мне подумалось: если солнце одинаково светит на римлян и зелотов, бедных и богатых, господ и рабов, если оно и за тех, и за других – разве я не вправе раскачиваться как маятник туда-сюда между римлянами и евреями, властями и зелотами, богатыми и бедными? Разве не должна была оставаться такая возможность – закрыть глаза на все различия и одновременно не пасть жертвой? Эта мысль прибавила мне мужества.

Уважаемый господин Кратцингер!

Последнюю главу Вам, по Вашим словам, было неприятно читать. Вы ругаете меня за «политизацию» проповеди Иисуса. Его слова о первых, которые должны стать рабами всех прочих людей, пишете Вы, нельзя понимать применительно к распределению политических сил. По-вашему, здесь речь идет о взаимоотношениях внутри общины. Но в пользу моего понимания этого места говорит то, что Иисус здесь отмежевывается от политики, характерной для «язычников». Оппозицией «язычникам» выступает «Израиль». «Между вами да не будет так» означает: у еврейского народа не должно быть так, как у других народов. Иисус говорит это, обращаясь к ученикам, которые представляют весь Израиль. Он выбрал их двенадцать – по числу колен Израиля.

Мы сталкиваемся тут с основной проблемой интерпретации: Иисус не собирался основать христианскую общину, он хотел обновить Израиль. Тот, кто относит его слова исключительно к церкви, забывает, что некогда они были обращены ко всему еврейскому населению Палестины.

Именно для этого общества он ждал чудесного преображения: бедняки, дети, кроткие и чужеземцы должны были занять в нем видное место. Это и будет Царство Божие. Оно – не какая-то чисто «духовная величина». В нем можно есть и пить. Оно находится в Палестине Люди устремляются к нему со всех концов.

В нем возвышается новый Храм.

Исус ждал, что государство коренным образом изменится, но не имел в виду, что этого можно достичь путем политических перемен. Его цель носит «политический" характер, но осуществление должно произойти без политики: это Бог воплотит ее в жизнь. А это значит:. люди не должны стремиться воплотить эту цель, совершая насилие над другими людьми. Но они и не должны полностью бездействовать.

Я часто спрашиваю себя, почему великие богословы так мало внимания уделяли историческому Иисусу? Конечно, дело здесь отчасти в том, что создать исторически достоверный образ очень трудно. Но разве не может быть и так, что ими все время ощущалось: стоит обратиться к историческому Иисусу, как пред ними предстанет Благая Весть, которой предстояло осуществиться не внутри одной только церкви, но и во всем обществе:

Может быть, мы еще вернемся к этой теме.

Глава XI

Конфликт в Капернауме

Капернаум лежал на пути в Вифсаиду Юлиаду и находился примерно в двенадцати километрах от Арбелы. Оттуда до нашей цели оставалось пять километров. Еще до захода солнца мы рассчитывали прибыть в Вифсаиду, чтобы можно было в субботний день пребывать в покое.[128]

Это заставляло нас торопиться как можно быстрее выполнить в Капернауме данное нам поручение. Семья Маттафии жила в маленькой рыбацкой хижине на берегу. Отец ушел ловить рыбу. Вместо того чтобы работать в поле, его жена Ханна оставалась дома. Болела одна из дочерей. Ее звали Мирьям, и ей было, наверное, лет двенадцать. Бледная, она лежала в углу убогого жилища, глаза девочки лихорадочно блестели. Старшие братья и сестры на цыпочках ходили по дому. Кругом было тихо, говорили вполголоса. Я знал это настроение. Оно бывает в семье, когда родные боятся, что кто-то умрет. Никто не отваживался произнести это вслух. Но каждый знал об этом. Стоило только войти в дом, как сразу чувствовалось присутствие смерти – и упрямая надежда на спасение.

Но несмотря на это, когда я передал деньги и письмо, все немного повеселели. Мне не понадобилось долго ничего объяснять:

– Один незнакомый мне человек в Арбеле попросил передать вам это. Он шлет всем привет.

Семья знала, о ком идет речь. Меня сердечно пригласили войти и почти насильно заставили присесть. Тимон и Малх остались стеречь ослов.

Мирьям смотрела на меня большими глазами. Я заметил, что она хочет о чем-то спросить, и улыбнулся ей. Тогда она сказала:

– Ты – мессия?

«Боже мой! – подумал я, – Девочка больна и бредит». Я приветливо ответил ей:

– Меня зовут Андрей, я торговец из Сепфориса.

– А ты не знаешь, когда придет мессия? – разочарованно спросила девочка.

Я ответил, как обычно отвечают детям:

– Он придет в конце времен!

– Нет, он уже пришел!

Я вопросительно посмотрел на Ханну. Она объяснила:

– Дочка говорит о пророке, которого люди считают мессией. Он лечит больных и изгоняет бесов. Многие в деревне верят в него. Несколько молодых ребят ушли с ним. Она надеется, что он может прийти и ее вылечить.

– Ты говоришь об Иисусе!

Мирьям кивнула.

– Ты видел его?

– Нет, – сказал я, – но был бы рад с ним встретиться. Все кругом рассказывают про него. Наверное, он часто бывает в этих местах.

– Он никогда нигде подолгу не задерживается, – сказала Ханна.

Мирьям пробормотала:

– Почему его нет здесь? Почему он меня не вылечит?

Мать села на земляной пол рядом с постелью Мирьям и ласково погладила ее волосы.

– Он сказал:

Слепые прозревают и хромые ходят,Прокаженные очищаются и глухие слышат,Мертвые воскресают и нищие благовествуют,И блажен, кто не соблазнится о мне.[129]

– Если бы он только пришел! – прошептал ребенок.

Ханна завернула свою дочь в платок и посадила ее к себе на колени.

– Я не могу привести его. Правда, не могу. Но я могу рассказать тебе про него историю, хочешь?

Мирьям кивнула, и Ханна начала рассказывать:[130]

Одна женщина, которая страдала кровотечением двенадцать лет, много потерпела от многих врачей, истощила все, что было у ней, и не получила никакой пользы, но пришла еще в худшее состояние, – услышав об Иисусе, подошла сзади в народе и прикоснулась к одежде его, ибо говорила: если хотя к одежде его прикоснусь, то выздоровею. И тотчас иссяк у ней источник крови, и она ощутила в теле, что исцелена от болезни.

В то же время Иисус, почувствовав сам в себе, что вышла из него сила, обратился к народу и сказал: кто прикоснулся к моей одежде?

Ученики сказали Ему: Ты видишь, что народ теснит тебя, и говоришь: «кто прикоснулся ко мне?».