Чель Весте - Кристиан Ланг - человек без запаха Страница 26

У Мерио были уже седые длинные волосы, собранные в хвост, словно мультимиллионер хотел показать, что в душе он все еще хиппи. Он крепко пожал Лангу руку и заявил, что сразу хочет перейти на «ты». Оделся он неформально: потертые джинсы и грубые походные ботинки, но пиджак на нем был изысканный, а часы, по предположению Ланга, стоили тысяч двадцать марок, если не больше. Пока они ждали холодные закуски, Мерио похвалил романы Ланга, сказал что они, подобно загадочным лабиринтам, скрывают в себе параллельные линии и тупиковые ходы, но тем не менее они парадоксальным образом доступны широкой публике благодаря неприкрытой чувственности, которая пронизывает их и захватывает читателя, хотя — тут Мерио решил быть до конца откровенным — на самом деле читатель так и не понимает, о чем книга. Ланг поблагодарил Мерио за проницательность, а потом спросил, можно ли поинтересоваться, почему Мерио пригласил его на ужин как раз тогда, когда передачу должны снять с эфира. Мерио слабо улыбнулся учтивым словам Ланга, но улыбка быстро исчезла с его губ, и он сказал:

— Именно поэтому, Кристиан. Я хотел встретиться и поговорить с тобой до того, как наши пути разойдутся, и, вероятно, навсегда. Дело в том, что, по моему мнению, ты мог бы достичь очень, очень больших высот.

Мерио сделал многозначительную паузу, как будто ждал, что Ланг ответит, добавит, возразит или спросит: «А что, разве я ничего не достиг?» Но Ланг промолчал, и Мерио продолжил, приступив к маринованным раковым шейкам, которые только что подала молодая служанка:

— Наверное, мне следовало бы сказать, что я уже давно внимательно слежу за тобой. Я член правления и совладелец издательства, которое издает твои книги по-фински, так что я наблюдал за твоей деятельностью еще до того, как ты стал ведущим. Отвечу на вопрос, который ты не решился задать: нет, ты не совсем оправдал мои ожидания. Но почему ты не пьешь? Вообще-то виноградник так себе, но урожай этого года неплохой. И ешь, пожалуйста! Еда, конечно, не домашняя, мой повар в отпуске, но я заказываю в небольшом семейном ресторанчике, там хорошо готовят.

Ланг неторопливо взял с тарелки раковую шейку и ответил:

— Сказав «а», говори «б», Рауно. Объясни, почему я тебя разочаровал. — Ланг тоже сделал многозначительную паузу, а потом язвительно добавил: — И я бы очень хотел знать, какое отношение ты имеешь к моему литературному успеху.

Мерио весело посмотрел на Ланга и после долгих размышлений сказал:

— Все очень просто. Ты не смог шагнуть в новое тысячелетие. Твой способ мышления устарел. Возможно, мы не правы, что измеряем все временем и деньгами, возможно, мы зря воспеваем молодость и предприимчивость, а опыт считаем синонимом дряхлости. Вполне вероятно, что мы живем в период культурного спада. Но нам ничего не остается, как только принять нынешние структуры и массовое сознание. Чтобы все демонтировать, потребовалось бы безумно много денег, и это была бы пустая трата человеческой одаренности и технических ресурсов. Мы должны разумно относиться к окружающей действительности, Кристиан, а с экрана убеждать всех, начиная с премьер-министра и кончая новой поп-звездой, в том, что раньше было лучше, по-моему, неправильно.

Ланг задумчиво прожевал раковую шейку и спросил:

— Значит, по-твоему, я нытик?

— Последние два сезона — да, — ответил Мерио. — Ты стал прогибаться. А что касается твоего второго вопроса, о литературном успехе… дело в том, что у меня довольно широкие интересы, в том числе и в области журнальной прессы. Я знаю многих журналистов, которые всегда готовы прислушаться к моему мнению.

Пока Мерио и Ланг ели главное блюдо, искусно приготовленное филе тюрбо, и запивали дорогим, но довольно сладким шардоне, они сменили тему разговора и стали обсуждать погоду, ветер и разные актуальные проблемы, такие, например, как растущий ввоз наркотиков в Финляндию с востока. Служанка щедро наполняла бокалы, и Ланг скоро понял, что за руль он уже сесть не смажет. Только когда подали десерт, карамельный пудинг с идеально запекшейся корочкой, Мерио вернулся к теме «Кристиан Ланг — надежды и разочарования».

— Хочется думать, что тебя не обидела моя прямота, — сказал Мерио. — Каждому явлению отведено свое время — твое время вышло, и я хотел быть откровенным. Еще я хотел узнать, почему ты изменился, и пытался вызвать тебя на разговор. Однако мне это не удалось.

— Все довольно просто, — улыбнулся Ланг, отправив в рот полную ложку пудинга, так что карамельная корочка захрустела на зубах. — Мне разонравился мир, где правят такие, как ты. В этом мире только гладиаторы и воины могут чувствовать себя полезными. Это диктатура. От нас ждут, что мы все, все до одного, выйдем на арену и покорно примем рыночную экономику со словами: «Цезарь, мы, смертные, взываем к тебе». В больших городах полно талантливых людей, которые только и делают, что производят и потребляют ненужные товары и тупые развлечения. Как же все это скучно!

Ланг замолчал и увидел, что Мерио грустно, задумчиво улыбается.

— Да, — немного помолчав, вздохнул владелец канала и жестом приказал служанке придвинуть столик с коньяком, виски и ликерами, — твои слова напомнили мне о днях моей молодости. Я был агитатором, правда, недолго, но все же…

Мерио замолчал и погрузился в раздумья. Через некоторое время он поднял глаза и, пристально глядя на гостя, спросил:

— Значит, по-твоему, все происходит слишком быстро? Ты хочешь выйти из игры?

— Да, — ответил Ланг, — хочу. Хочу чего-то другого. Чего угодно, только не этой суматохи, не этой сумасшедшей погони неизвестно за чем. Я хочу знать, как примириться с усталостью и сомнениями. Хочу научиться не быть прытким, решительным и жестоким.

— Достойные цели, — сказал Мерио, разглядывая бутылку кальвадоса, которую взял со столика. Он внимательно посмотрел на Ланга, протянул служанке бутылку, распорядился открыть ее и добавил: — Только выйти из игры не так просто, как ты думаешь.

Около двух ночи водитель Мерио отвез Ланга на Скарпшюттегатан на «вольво S80». Когда Ланг проснулся, был уже день и у него болела голова от чрезмерного количества вина, кальвадоса и виски. Ключи от «селики» лежали на коврике в прихожей, рядом с ними — записка, в которой сообщалось, где припаркована машина.

Спустя несколько часов Ланг записывал последний в истории выпуск «Сумеречного часа». Несмотря на бледность и усталость, он работал так же собранно и профессионально, как обычно. В первой части программы министр иностранных дел Туомиойя и известный историк периода «холодной войны» обсуждали, рискует ли Финляндия оказаться в таком же подчиненном положении у Европейского союза или Соединенных Штатов, какое занимала по отношению к Советскому Союзу во времена нашего с Лангом детства. Последним гостем Ланга был певец и композитор Й. Карьялайнен, который недавно выпустил новый диск. Ланг ловко вернулся к разговору, начатому в первой части программы, и они с Карьялайненом долго беседовали о странном двойственном мире, в котором выросли, мире, где многие дети и подростки были маленькими американцами, в то время как страна, в которой они жили, выдавала себя за доброго соседа и близкого друга СССР. Все шло как надо, и только в самые последние минуты, впервые за всю почти семилетнюю историю передачи, Ланг позволил себе немного расслабиться. Попрощавшись с Карьялайненом и поблагодарив зрителей за поддержку и участие, он встал и уверенно подошел к одной из камер, чтобы произнести свой заключительный монолог. Но в словах Ланга не было ни тени сарказма, который он оттачивал в течение стольких лет. Вместо этого монолог прозвучал как скрытое обращение к Мерио и наверняка к В. П. Минккинену тоже. Недрогнувшим голосом Ланг произнес трехминутную речь в защиту чуткости, искренности и вдумчивости, чтобы в конце поставить вопрос о собственной ответственности за мир медиа, который даже взрослых превращает в избалованных детей.

20

Поззнюг хчгроас в середине июля Ланг шел по Шильнаден. Пока он посещал один ресторан за другим, поначалу заказывая в каждом заведении бокал вина, а под конец перейдя на сладкий миндальный ликер, холодный дождь сменился пронизывающим ветром, серый вечер — беспроглядной ночью. Ланг замерз: лето, первое лето нового тысячелетия, было холодным во всех отношениях. Сарита на неделю уехала в Стокгольм вместе с Кирси, а Миро отправился к бабушке за город, в Вирдоис. За неделю до этого Ланг с Саритой и Миро сняли дом на берегу озера Саймен[27], но поездка не удалась. Миро укусила оса, а Сарита заявила, что руки у Ланга стали влажными и холодными. Сам же Ланг по-прежнему испытывал к ней влечение, но не мог не признать, что после событий этого года Сарита в его глазах стала обыкновенной и даже немного потасканной.

Поднявшись по Шильнаден, Ланг обернулся и взглянул на Маннергеймвэген. Дул холодный и резкий северный ветер, на крыше «Стокманна» бились три флага, уже стемнело, но небо все еще было белое, как молоко. Лангу была знакома эта картина: он всегда считал, что красота его города холодная и равнодушная, он знал, что если когда-нибудь уедет отсюда, то запомнит Гельсингфорс именно таким — с одинокими флагами и ветром, пронизывающим до костей даже в разгар лета, во время белых ночей.