Кейт Уотерхаус - Билли-враль Страница 26

Морий всегда обслюнявливался, когда разговаривал. Он энергично слизал с подбородка тонкую струйку слюны.

— Ну ничего, мы вас отсюда выметем, — пообещал он. — Это ведь все-таки магазин, а не базар. Нате, получайте ваши деньги и выметайтесь!

Он выложил несколько монет на поцарапанное стекло прилавка. Я собрал монеты, с трудом подцепляя их ногтем. Штамп хихикнул.

— И больше чтоб я вас тут не видел, — заключил Морий.

Я ему не ответил. Беззаботно посвистывая, я спустился на первый этаж и зашагал к выходу из пассажа.

Глава девятая

Часа, наверно, полтора я бесцельно слонялся по городу, наблюдая, как возле кинотеатров образуются медлительные очереди — субботний вечер вступал в свои права. У прохожих был такой вид, будто они спешат куда-то по делу. Иногда я застывал рядом с какой-нибудь остановкой и минут по пятнадцать глядел, как люди выходят из автобусов и деловито скрываются в сумеречной полутьме улиц. Поразительно, но факт: каждому из них было вполне достаточно оставаться самим собой, ни о чем другом они явно даже не помышляли.

Около половины восьмого я и сам влез в автобус, который шел к «Новому пабу», где мне предстояло выступать. Свои выступления там я обыкновенно предварял кратким путешествием в Амброзию, откуда возвращался всемирно прославленным комиком, чтобы дать своему родному городу благотворительный концерт. Но сегодня обошлось без этого. Когда Лиз была в Страхтоне, мне удавалось выключаться из жизни от свидания к свиданию, и все события между ними происходили как бы вовсе не со мной.

Но вот я вышел из автобуса в Сабосвинцовом переулке перед зданием «Нового паба» и остался наедине со своей собственной, обреченно катящейся по инерции судьбой.

«Новый паб» — громадный питейный барак — построили, чтобы обслуживать население Вишневой аллеи и окрестных переулков. Но официальное-то название у него было совсем другое. Если верить неоновой, похожей на гостиничную, вывеске, мерцающей в середине пустой автомобильной стоянки, пабу изначально присвоили новомодное, вопрошающее, так сказать, название «Не ждали?». Парень с холмов неоднократно — и каждый раз по-дурацки — объяснял в своих воскресных обзорах, как возникло это название, но местные завсегдатаи упорно называли новый паб «Новым пабом».

Переступив порог, посетитель, попадал в просторный холл, облицованный пластиковой, под каучук, плиткой, где всегда свирепствовали сквозняки; в этом холле не было стульев, и дети, с неизменными пакетиками хрустящего картофеля в руках, ждали своих мамаш, сидя на корточках. Две двери матового стекла с выпуклыми эмблемами Страхтонского пивоваренного завода вели одна в Бар, другая в Салон. Оттуда можно было пройти в так называемый Концертный зал — я не любил заходить в него прямо с улицы, через отдельный вход, потому что тогда мне приходилось пробираться мимо стойки, у которой обыкновенно сидела орда визгливо хохочущих толстых теток: они сидели на высоких табуретах, расставив ноги и попивая коктейли из джина с апельсиновым соком. Был, правда, еще один путь — прямо к сцене Концертного зала — через окно мужского сортира.

Решив пройти сегодня через Бар, я пригладил волосы, поправил галстук и неуверенно толкнул рукой правую стеклянную дверь. Эта дорога казалась мне самой безопасной: в Баре обычно собирались изгнанники из маленьких, снесенных теперь пивных, которые встречались у нас до недавнего времени буквально на каждом углу. Завсегдатаи Бара держались так, будто ничего в их жизни не изменилось, — пили пиво и вели понятные только им разговоры: «Тебе передали ту штуковину, Чарли? — Передали, Гарри, она у меня в гараже. — Ну, так я зайду за ней утречком, ладно?..» Эти люди, куда бы их ни занесла судьба, мгновенно объединялись в свой особый, закрытый для других мир, и некоторые приметы традиционной пивной — мишень для игры в «дротики», например, или выжженные на дощечках буквы ТЗВМАЯТ (ты заказываешь выпивку мне, а я тебе) — перекочевали вместе с ними в «Новый паб» из их старой жизни.

Едва я вошел, дымную атмосферу Бара всколыхнул радостно хриплый вопль: «Гляньте-ка, кто явился!», и мне стало ясно, что я совершил очередную ошибку. У меня на пути стояла баррикада из тесно сдвинутых столиков с пластиковыми столешницами, по которым наши старые дундуки колотили костяшками домино, высматривая одновременно, над кем бы поиздеваться. Двух или трех из них я узнал и вяло помахал им рукой. Прилипчивый, как репей, Фредди Блат, вечно околачивающийся в Баре, зычно заорал:

— Эй, Билли, а где ж твой ученый пес? — Доминошники заржали. — Он опять забыл прихватить своего ученого пса! — надрывался Блат. — Спроси у него, Сэм, куда он дел своего пса!

— Эй, Билли, куда ты дел своего пса?

Однажды, пытаясь проникнуть в этот обособленный мирок, обитатели которого вечно что-то друг другу перепродавали, я попросил Блата сбыть кому-нибудь, мою дрессированную собаку. Минут на пять они приняли меня в свое сообщество, проорали наперебой массу дурацких историй про всяких собак, но потом правда выплыла наружу, и мне пришлось объявить им, что я пошутил.

— Да он у меня по злачным местам не ходит, — покорно подчиняясь их тону, ответил я. Они снисходительно посмеялись.

— А когда тебя вызовут в Лондон? — подмигнув приятелям, крикнул Блат. Он толкнул локтем своего соседа. — Ну-ка, спроси у него, Сэм, когда ему преподнесут работу в Лондоне!

Об этом они, конечно, тоже не забывали. Несколько месяцев назад я сказал им, немного предвосхищая события, что мне предлагают работу в Лондоне. Ну, и меня сначала очень обрадовало, что эта весть распространилась по «Новому пабу» со скоростью яростного лесного пожара. Потом-то я понял, как это опасно, да было поздно. И теперь вот они шпыняли меня дотлевающими головнями.

— Когда тебя вызовут в Лондон, Билли?

— Когда понадобится — вызовут, — ответил я. Они опять посмеялись.

— Вот ведь расхлебай! — поощрительно проорал Блат. — Нет, этот наш расхлебай, он всем расхлебаям расхлебай! — Я криво улыбнулся, не слишком польщенный этим титулом. Блат крикнул какому-то своему приятелю: — Ну как, Уолтер, ты договорился насчет цены? — И они вернулись к своим обычным, не понятным для чужаков разговорам.

Я прошел через Бар в Концертный зал, напоминающий новомодную солдатскую столовую с желтовато-коричневыми стенами и вычурными столиками, списанными за ненадобностью с шикарного океанского лайнера. Концерт уже начался, глухо постанывал клавиолин, и какой-то работяга-ирландец пел в микрофон, держа его, как пивную кружку, Призри на дом наш, молим Тебе, Господи! Официант Джонни бесшумно шнырял по залу, подняв металлический поднос высоко над головой, а толстые тетки за столиками с гнутыми ножками жрали орехи и заглатывали коктейли. Их мужья выпивали у длинной стойки, повернувшись спиной к сцене.

Там же, у стойки, собирались по субботам члены какого-то дурацкого «Братства Оленей», поджидая часа, когда наверху начнется их собрание. Они и сейчас там стояли — ехидные старики с худыми лицами, называющие друг друга братьями, — позванивая в карманах мелочью для каких-то своих штрафов. Эта стариковская шайка была по-своему не лучше банды Блата, так что я счел за благо неопределенно помахать им рукой и быстренько отвернуться.

Тем временем ирландского певца наградили жиденькими аплодисментами, и Джонни-официант крикнул: «Разрешите, господа, я приму ваши заказы перед следующим выступлением!» С подносом под мышкой и мелочью в пригоршне он привычно заскользил между столиками. А сзади меня раздался старческий голос:

— Так ты, стал'быть, здесь, парень?

Я оглянулся и увидел еще нескольких Оленей, ввалившихся сюда из Салона с кружками пива в руках. Среди них был и советник Граббери; на груди у него поблескивала цепь магистра их ложи, или как там они его величали. Он редко приходил в «Новый паб», а когда приходил, мне удавалось не попасться ему на глаза. Я не знал, как мне с ним держаться после нашей встречи у Страхтонской пустоши, и неопределенно улыбнулся.

— Этот достойный брат собирается устроить нам сегодня концерт? — неуклюже сострил один из Оленей, стоящий рядом с Граббери.

— Он пока еще только ученик, брат дьякон, — подмигнув мне, отозвался Граббери.

Практически все посетители «Нового паба» непременно почему-то подмигивали, прежде чем открыть рот. Подмигнул и брат дьякон.

— Ну, а вы, брат магистр, — вы, стал'быть, уже ученый? — спросил он.

— Я-то ученый, — ответил Граббери, — а вот некоторых учеников надо бы хорошенько поучить. — Он пристально посмотрел на меня, и я понял, что это меня, по его мнению, надо бы хорошенько поучить. И почему, интересно, я посчитал его в прошлый раз мудрым добряком? Тогда, впрочем, он еще, видимо, не знал про моя махинации с Почтовой книгой.