Кэролайн Левитт - Твои фотографии Страница 27

— Ты молодец. С тем автоматом. Спасибо, — пробормотал Тедди.

Сэм пожал плечами.

— Почему ты это сделал? Потому что боишься меня, верно?

— Н-нет, — нерешительно выдавил Сэм. — Потому что ты был голоден.

Тедди покраснел.

— А откуда ты узнал, Астма-бой? Ты ясновидящий?

Сэм отвел глаза. В этом месте парка никого, кроме них, не было. Если Тедди изобьет его, никто не придет на помощь и не услышит криков.

— Потому что я тоже был голоден, — решился он. — Раньше ма всегда напоминала, чтобы я захватил ленч.

Тедди молча его разглядывал. Может, если вскочить, удастся добежать до конца парка, прежде чем Тедди успеет его догнать.

— Хочешь, пойдем ко мне, — неожиданно предложил Тедди.

Они отправились к нему. Пересекли Парк-лейн и пошли к Джейсон-стрит, где мягкие, усыпанные сосновыми иглами газоны уступили место жесткой траве. Сэм сиял от радостного волнения. И чувствовал себя так, словно не было никакой астмы и никакой аварии. Словно он был так же непобедим, как Тедди, и никто не смел его тронуть.

Они добрались до Дефрей-стрит, и двое старших мальчишек кивнули им. Кивнули не только Тедди, но и Сэму!

— Пришли, — объявил Тедди.

Его дом был меньше, чем у Сэма. Передний газон пестрел лысыми пятнами, и краска на стенах облетала. Тедди открыл дверь. Внутри было темно, и он включил свет. Гостиную захламляли старые газеты и грязная посуда. На полу не было ковра. Только потертый голубой линолеум. Тедди открыл деревянный шкафчик и помахал чем-то Сэму. Маленький пакет виски сауэр микс[6] и два стакана. Сэм помотал головой.

— Там нет виски. Я смешиваю его с содовой. На вкус лучше лимонада. Поверь, я пил это миллион раз!

Сэм не хотел пить. Но взял стакан с шипящей жидкостью, пригубил и, к полному своему потрясению, понял, что ему нравится кислый, терпкий вкус напитка.

— Когда твоя мама возвращается домой? — спросил Сэм. Тедди пожал плечами.

— Когда захочет. В шесть. В десять, в полночь. Как насчет твоего отца?

— В пять.

Тедди помрачнел.

— Зато я делаю все, что пожелаю. Каждый день ужинаю пиццей, смотрю по телику все подряд, и никто мне не указ.

Он осушил стакан.

— Пойдем. Раздобудем денежек.

Сэм не верил своим глазам: Тедди привел его в комнату матери. Когда его мама была жива, она не позволяла друзьям Сэма играть в своей комнате. Да он и не повел бы их туда. Все равно что подглядывать за кем-то!

Когда Тедди стал рыться в ящике материнского комода, Сэм попятился. Тедди высыпал на незастланную кровать горку мелочи.

— Пошарь в шкафу, — велел он, и Сэм стал неуклюже перебирать платья и блузки. Платья его матери больше не висели в шкафу.

Он пощупал шелковистую розовую блузку и хлопчатую юбку, а в углу висело голубое платье с узором, очень похожее на то, которое мама Сэма надевала на игру команды «Блу Капкейк». Тогда она вскочила и кричала громче всех, хотя он всего лишь подносил воду, и никто никогда не хотел пить во время игры. Одежда, казалось, шептала о прошлом.

— У нас достаточно денег! — окликнул Тедди. — Пойдем за пиццей!

И сунул мелочь в карман джинсов.

— Я делаю это каждый день, — заговорщически прошептал он. — Можешь приходить, когда захочешь.

Сэм подумал, каково это сидеть дома одному…

— О'кей, — согласился он.

9

Изабел нашла имя Лоры Джоунз в «Желтых страницах». И выбрала ее потому, что офис находился в трех шагах от дома, а главное, Лора была не психологом, а психиатром, и ее можно было уговорить выписать снотворное, чтобы не видеть кошмаров ночи напролет. Раньше она не слишком верила в психотерапию, поскольку поговорить можно и с друзьями, которые тебя знают и любят. Разве они с Мишель, Линди и Джейн не болтали целыми часами? Но нельзя же постоянно плакаться подругам?

— Пора начинать новую жизнь, — мягко советовали они. Словно она — застрявшая машина, которую нужно только немного подтолкнуть.

Изабел удивилась, когда ей назначили время. Ей понравился голос Лоры по телефону. Как медовые капли. При встрече она понравилась еще больше. Абсолютно белые волосы до подбородка. Свободная бархатная одежда. От нее пахло корицей, и, к удивлению Изабел, Лора обняла ее при встрече.

— Доктор Джоунз, — поздоровалась Изабел.

— Зовите меня Лорой, — сказала та, и подол длинного голубого платья обвил ее щиколотки. Когда она повернулась, Изабел увидела в ее волосах сверкающую заколку-бабочку.

Они сидели в обитых мебельным ситцем креслах. Лора, не перебивая, выслушала рассказ об аварии.

— Неудивительно, что вы выбиты из колеи, — сказала она наконец.

— Я больше не могу сесть за руль. Тяжело даже просто находиться в машине, когда ведет кто-то другой, — пояснила Изабел. Лора кивнула.

— Ну разумеется. Вполне естественно. Я пропишу вам валиум. Принимайте за полчаса до того, как сядете в машину. Это только на время. Пока не придете в норму.

Изабел обхватила себя руками.

— Рано или поздно вам придется сесть в машину. Никто не требует, чтобы вы водили ее сейчас. Начинайте постепенно, крохотными шажками и с чьей-то помощью.

Лора сочувствовала всему, что говорила Изабел. Что она не может есть, снова и снова видит во сне аварию, и каждый раз, когда бросает взгляд на газету, ее начинает тошнить.

— И еще…

Она опустила глаза, прежде чем признаться Лоре, что вечерами крадется к дому Чарли и Сэма. И не в силах взять себя в руки.

Лора спокойно изучала Изабел.

— Шпионите за ними, — констатировала она.

— Просто хочу убедиться, что с ними все в порядке.

— Вы не можете в этом убедиться. Достаточно сознавать, что вы в полном порядке. — Она подняла палец. — У меня есть идея. Напишите им письмо, только не отсылайте. Расскажите, что испытываете при мысли о случившемся в тот день. Изложите свои мысли на бумаге. Не держите это в себе. Потом можете порвать письмо, если хотите. Или сжечь.

— Не знаю, — с сомнением пробормотала Изабел.

— Почему вы не злитесь? Жена того человека вела себя непростительно. Вы были ранены. Хотели уехать отсюда, а теперь не можете.

— Что?

Изабел неловко заерзала.

— Почему вы не рассержены? Не только его жизнь была разрушена. Ваша тоже.

— Женщина погибла. Маленький мальчик остался сиротой. Он тоже мог погибнуть, — пояснила Изабел.

— Но не погиб же. И авария произошла не по вашей вине, — возразила Лора. — Садитесь за письмо.

Прежде чем Изабел успела ответить, Лора встала и одернула юбку. Написала что-то и отдала рецепт Изабел.

— Валиум. Очень мягкое действие.

Изабел надеялась на более сильное средство, но по крайней мере это уже было что-то.

— На следующей неделе, в то же время, — сказала Лора и проводила Изабел до двери. Запах ее духов прихотливыми арабесками вился вокруг них.

Этой ночью, оставшись одна, Изабел вынула бумагу и ручку.

«Мне так жаль…»

Нет. Неудачное начало. «Жаль…» Что им ее жалость?

«Дорогой Чарли…»

Она энергично вычеркнула это и написала:

«Дорогой мистер Нэш.

Я хотела, чтобы вы знали: мне очень жаль, что все так вышло, и я рада, что ваш сын здоров. Если я что-то могу сделать для вас или чем-то помочь, пожалуйста, дайте мне знать».

Лора обещала, что она почувствует облегчение. Но вместо этого Изабел хотелось кричать. Она смяла бумагу и бросила в мусорную корзинку. Письмо ничего не значит.

Потом приняла валиум, легла и подтянула простыни к подбородку, мечтая вообще ничего не чувствовать.

Она проснулась с тяжелой головой и с тоской подумала, что надо идти на работу. Может, сегодня вообще никто не придет? Или придет, но совсем мало народа?

Она немного пройдется, чтобы освежиться. Вернется домой, примет душ и отправится на работу.

Изабел прошла супермаркет. Потом парк. Становилось холоднее. Поднялся ветер, и она потуже завернулась в куртку. Солнце светило так ярко, что пришлось надеть темные очки. По дороге ей встретилась игровая площадка с проволочной оградой. Стайка шумных ребятишек, охраняемая учителями в зимних пальто, весело смеялась и щебетала о чем-то. Давным-давно, когда ей отчаянно хотелось иметь ребенка, она десятой дорогой обходила парки и детские площадки. Не желала, чтобы ей напоминали о том, чего она не имела. Не желала слушать жалобы матерей на усталость, на нехватку времени. Не хотела изнемогать от зависти.

Она стояла, вцепившись в звенья ограды. В углу играла компания девочек, певших веселую считалку про змею-гремучку, снова и снова повторяя в странном минорном ключе: «Гре-муч-ка, гре-муч-ка…»

Ей казалось, что они поют про нее. Ее называют гремучкой.