Дмитрий Лекух - Игра слов Страница 27

…Ага, зеленые подкатили. Во главе с летехой. Как с плаката: камуфляж, лифчик, шнуровка.

Зубр империализма.

Такой пока существует – дембель точно в опасности.

А – молодец, будет из него толк.

Пооботрется.

Автомат за спину.

Где Лис?

– Старшой! Ну-ка, иди сюда, посветишь…

Ага.

Вот и он.

Нарисовался.

Подошел, посветил фонариком в расщелину.

Ну и что.

И не такое видали.

Изо рта летуна торчал внушительных размеров член вместе с мошонкой. Я аж позавидовал.

Размерам, разумеется.

С корнем выдрали, гады.

Поискал пульс – да куда там…

– Старшой, ну чо?

Я пожал плечами.

Чо-чо…

Будто сам не видит.

– А-а-а!!! Сс-с-су-у-ук-к-к-и-и-и!!!!

И – очередь поперек тощего табунка пленных.

Нервы, что тут поделаешь…

– Лисин! Прекратить!! Прекратить, кому сказал!!!

Летеха заверещал, ублюдок правильный.

Иди, иди сюда.

Полюбуйся.

…Посмотрел.

Что побледнел-то, дружок?

Никак поблевать захотелось?!

– Вссе-о… ввссе-е-о равно нн-нельзя, – выдавил.

И – побрел куда-то, покачиваясь.

Ну-ну.

Ничего, озвереет со временем.

Я, когда первого положил, – с трех шагов, аж сукровицей все х/б на хрен изгваздал, – так, почитай, неделю вообще жрать не мог, только травой и спасался, благо вокруг вертолетного поля ее у нас – целые заросли.

До трех метров в высоту аж вымахивает, отрава.

Ну, да ладно.

Теперь-то – хоть на этом самом летуне скатерку расстилай. Только вот конец изо рта надо бы как-то вынуть.

А то выглядит… неаппетитно.

И кровищи…

А вот ты-то чего, Лис?

Чего нервишки-то распускаешь?

Первого, что ли, такого видишь?

А того прапора, которого полгода назад отбили, помнишь? Ему, говорят, сам лично Ахмед-хан вместо мошонки его же штык-ножом влагалище сделал. Вот только неизвестно, трахал его туда или нет.

Но то, что хуй у духов сосал – это совершенно точно, весь, не по чину офицерский, п/ш в сперме был, когда отбили.

Помнишь?!

Прапор-то, кстати, – живехонек, падла. Микша из госпиталя вернулся – говорит, видел. К выписке готовится.

В Союз.

Герой афганской войны, мля.

Прапор-интернационалист.

Да пошли они все, давай тушенку жрать…

– Погодь, Старшой. Погодь. После пожрем…

Зазвенел карманами.

…Та-а-ак. Я-а-асна-а…

Я его, значит, козла, отправляю летуна искать, а он, значит, сука, вместо этого у духов по карманам шарит?!

Ну, мля!

– Да не пыхти ты. Вот, держи…

«Сейко»?!

«Сейко» – это хорошо, Лис.

Это – спасибо.

Только вот нарыл-то ты там, мой дорогой друг, дал-леко не одни часики, хоть и такие фартовые.

Да ладно…

«Афошки» можешь и себе прижать, мне один хрен пока ни к чему. А ты потом у прапоров на складах эти местные деньжищи на п/ш новое махнешь, на офицерское.

На дембель.

Только бы летеха не заметил.

Пристрелит еще сдуру обоих.

За мародерство.

…Бе-е-эк. Бе-е-эк.

А это еще что за херня?!

А-а-а.

Землячок блюет.

Из зеленых.

Подошел, дал по роже, заставил утереться.

Говнюк.

Я своих земляков в армии возненавидел: это ж надо, стыдно кому сказать, что москвич. Стороной обходить будут.

Дал ему еще пару раз в табло, хоть успокоился маленько.

Теперь будем вертушку ждать.

Летуна грузить, самим грузиться.

Работа закончена.

Пошел искать летеху, узнавать, когда отходим. Еле нашел. На камушке сидит, курит. Даже отсюда видно, что бледно-зеленый.

Сказал, – часа через два.

Велел выставить посты и отдыхать.

Ну, – что ж.

Отдыхать – это хорошо, это – сладко.

Вон и Лис бредет, и морда довольная.

Значит – есть.

– Ну как там, Старшой? Порядок?

Порядок, порядок, не переживай.

Вот только – пыхнуть бы надо.

Есть, Лис?

– Ну, Старшой, ты даешь. Чтобы у Лиса да не было!

Тряхнул искусно сшитым из какой-то замшевой херни кисетом: дембеля, они такие, – от скуки все что угодно сошьют.

Не понимаю, если честно…

Сели за камушек, молодого – на стрем.

Забили.

– На, Старшой, подрывай. Ты – командир, тебе – и уважение…

Запустили через два дыма. Сидим. Хорошо, расслабуха. А вода-то у нас как, осталась? А жратва?

Чо там с сухпаем-то происходит?

Ну, – тогда порядок…

Лис заржал.

Приход.

Он – у всех по разному: я, например, просто «плыву», а у Лиса – «хохотунчик», ржет, остановиться не может.

Докурили, попили, пожрали, забили следующую.

Говорят – «афганка» – самая лучшая.

После нее «чуйская» идет.

Не знаю.

Я в Союзе такой жирной конопли не курил.

На этот раз Лис уже не смеется, а плывет, как я.

Расслабуха.

Снимаю битые «адидасовские» кроссовки, серые хлопчатобумажные носки, блаженно шевелю пальцами, открытыми легкому горному ветерку.

Кайф.

А тут еще и зеленый от костерка прибежал, чифирнуть принес: молодец, дружок, что сам догадался.

Хочешь хапнуть?

На, затянись, хоть расслабишься чуток.

Сам-то откуда?

Из Питера?

Бывал, бывал.

Одному корейцу из ваших даже обещал как-то обязательно в гости доехать, если жив буду, разумеется…

…Что?!

Встать!!

Встать, кому говорю!!!

Козел!

Ты с кем разговариваешь, сукин сын?!

Забыл?!

Послужишь с мое, тогда и получишь право вопросы задавать, вша, блядь, бельевая!

Кр-р-ру-угом!

Ша-а-агом марш!!!

Вот так-то…

– Старшой, ты чо на парне отрываешься? – Глаза у Лиса уже совсем косые, огромные, как это часто бывает у рыжих, карие зрачки норовят выпрыгнуть прямо из глазных яблок. – Нормальный пацан. И не борзый ни капельки. Почти земеля твой, мне лично вот по хер: что Москва, что Питер. Правду про тебя говорят – зверь…

…Дурак ты, Лис.

Дурак.

А как ты меня встретил, когда я из учебки приехал, помнишь? Сапогами по грудине – помнишь?

А я что теперь – миндальничать должен, да?!

Тебе-то что, ты-то завтра-послезавтра на дембель, а мне здесь еще – как медному котелку, если раньше не пристрелят…

– Так, Старшой, ты учти, что подстрелить-то – по разному могут. Могут, знаешь, и промеж лопаток попасть. Так, чисто случайно…

Могут, конечно.

Могут.

Но ведь я-то тебя тогда – не подстрелил?

И Ваха Хохла не хлопнул, хотя уж кто-кто, а Хохол того точно стоил, по-любому.

Но – дембельнулся ведь, сука?!

Дембельнулся.

А Ваха – повесился.

Вообще-то, – дурак, конечно…

Ну и что, сортиры собственной зубной щеткой почистил, кто их не чистил-то, причем, мягко скажем, по разному?!

А у этого грызуна молодого – национальная гордость, понимаешь.

Правда, Хохол тогда тоже переборщил, когда ему на спину «золотой дождь» начал устраивать. У нас после этого весь призыв Хохла мочить хотел, на первых же боевых. Сам же помнишь: ротный его до дембеля на операции не брал.

Берег, значит.

Теперь Хохол, говорят, ему письма из Союза пишет, про жизнь свою мирную рассказывает…

Так что, Лис, – херня все это.

Давай-ка лучше еще одну забьем, чтобы уж совсем загаситься, по полной. А то сил больше нет на всю эту херню смотреть, да еще и думать о ней при этом. А совсем не думать – у меня почему-то не получается…

– Слышь, Старшой. А ты, правду говорят, стихи пишешь?

Во дела!

И это знают!

Ну, – правда, ну, – пишу, тебе-то какая разница?

– Учился, да?

Я не этому учился, Лисенок.

Не стихам.

Не в этом дело.

В живых людей пулями стрелять я тоже, извини, не учился.

А – ничего.

Получается.

– Слышь, Старшой. А прозу какую, ну, рассказы там, или, скажем, повести, как, не пробовал?

Пробовал.

Но тебе – один хрен не скажу, лучше в смешок переведу: сострю, например, что-нибудь, попошлее.

Ну, скажем, про ту же Верку из медсанчасти, – как плана обкурившись, полночи стихи ей читал, прямо на краю вертолетного поля, под четырехметровым кустом конопли, похожим скорее на какое-то дерево.

Она-то, дура жирная, совсем другого от меня ожидала.

Да и сам я, если уж совсем честно, не Гумилева с Мандельштамом этой корове деревенской всю ночь декламировать собирался.

Приходы, они тоже, знаете ли, – разными бывают.

Ой, разными…

А она потом ко мне еще долго доебывалась с непрестанно мучившим ее простую деревенскую душу вопросом: что, блять, все-таки такое «конквистадор», почему он старый, и как оно правильно произносится…

– Старшой, а Старшой, – Лис после третьей совсем «уплыл», – пишешь ты там или нет, мне по херу. Ты только за Афган не пиши…

– ?

– Да просто не надо, да и все. Ты грамотный, ты это лучше меня знаешь. Вот прикинь, у меня этот раз – «крайний», по ходу. Через неделю ДМБ. Я в строевую ходил, там документы уже готовы. Ну вот. Прикинь: приезжаю я в свой родной Владимир, рост – под два, вся грудь в орденах. И херня, что Рыжий…

– И что? – спрашиваю.

– И ничего, – передразнивает. Ты если чо напишешь, так от меня даже опойки привокзальные шарахаться будут, как от чумного. А дуру гнать – ты не будешь, что я тебя, не знаю, что ли…

Молчу.

Думаю.