Джеймс Скадамор - Клиника «Амнезия» Страница 27

Я был рад знакомству с Пифом, хотя и знал этот тип эквадорцев, который тотчас вызвал бы у Фабиана подозрения: парень из богатой семьи, получил образование в Штатах, вернулся, переняв некоторые иностранные манеры, домой, полагая, что его родная страна — не более чем развлекательный парк, этакий филиал проекта Великой Америки. Фабиан обожал разглагольствовать о таких типах. Он говорил, что знает немало подобных субчиков, среди них были и некоторые друзья детства или друзья семьи, правда, на несколько лет его старше. По его словам, все происходит по одному и тому же шаблону: «Они на несколько лет уезжают в Штаты, а когда возвращаются, их ничем не отличить от гребаных иностранных туристов».

В соответствии с портретом, который мне неоднократно рисовал Фабиан, от Пифа я ожидал примерно следующего: он должен жизнерадостно презирать свою страну, а существующее в ней неравенство находить в лучшем случае любопытным. Ему также категорически возбранялось испытывать духовное единение с собственным народом или желать ему лучшей доли, ибо он больше не воспринимал себя частью эквадорского народа, а скорее причислял себя к жителям великого континента. Мне в принципе плевать на это.

Я, разумеется, знаю, что Фабиан презирает таких деятелей, так как существует вероятность того, что в один прекрасный день сам станет точно таким же. Сейчас же, в отсутствие Фабиана, я был рад познакомиться с Пифом. Настроен он был дружелюбно, открыт к общению, и в его обществе мне сразу же стало легко. Мне, пятнадцатилетнему мальчишке-иностранцу, живущему в чужой стране, такое новое знакомство показалось важным и ценным приобретением.

Поезд продолжал заполняться пассажирами: люди либо заходили в вагоны, либо поднимались на крышу. Дизельные двигатели постепенно набирали обороты, в воздух вздымались клубы черного дыма, но Фабиан по-прежнему как в воду канул. Раздался паровозный гудок, и состав пришел в движение.

— У тебя проблемы? — поинтересовался Пиф, заметив мое беспокойство.

— Жду друга, мы договаривались вместе сесть на этот поезд, — объяснил я. — Но он почему-то опоздал.

— Это не он, случайно? — спросил Пиф, указывая на толпу людей на рыночной площади.

Рассекая на крейсерской скорости человеческую массу, вслед тронувшемуся составу стремительно двигалась коричневая ковбойская шляпа. Фабиан на всех парах мчался за поездом, придерживая здоровой рукой свой новый головной убор. Пиф расхохотался, когда мой друг, на ходу поравнявшись с нашим вагоном, принялся кричать мне что-то совершенно неразборчивое.

— Не стоит волноваться, — успокоил меня Пиф. — Он успеет, и мы ему поможем.

Поезд между тем продолжал набирать скорость. Наконец Фабиан всем телом бросился на перекладины на боку вагона. Пиф схватил его за больную руку. На какое-то мгновение я представил комическую ситуацию: Фабиан, болтая в воздухе ногами, сейчас полетит на землю, а гипс останется в руке его спасителя. К счастью, этого не случилось. Под радостные восклицания других пассажиров — как и мы, любителей путешествовать на открытом воздухе — Пиф ловко затащил моего друга на крышу.

— Добро пожаловать! — приветствовал он Фабиана.

— Спасибо, — поблагодарил тот и сел.

— Это Фабиан, — представил я его.

— Классная шляпа, — произнес Пиф.

— Где ты был? — сурово осведомился я.

Фабиан глуповато улыбнулся.

— Я же сказал тебе, куда иду, разве не так?

— Это Фабиан, — сказал я, обращаясь к Пифу. — Он едва не опоздал на поезд, потому что всю ночь резвился с проститутками.

— Замечательно, — отозвался Пиф с вежливой интонацией искушенного знатока. — Ну как, все нормально?

— У тебя остался кофе? — спросил меня Фабиан.

Я чувствовал себя неважнецки, то ли от недостатка сна, то ли от того, что давно не ел, однако чем дальше мы отъезжали от города и чем основательнее день вступал в свои права, тем большее воодушевление охватывало меня. Впрочем, иначе и быть не могло. Один только вид исполинских гор захватывал дух. С каждым новым склоном, который мы огибали, с каждым новым ложным горизонтом, сквозь который мы прорывались, наш железный конь, еще несколько часов назад на железнодорожной станции казавшийся столь огромным, утрачивал былое величие, все сильнее напоминая жалкую личинку, ползущую по шкуре великана-мамонта. Поезд с грохотом катил через сосновые леса, переезжал через железные мосты, скользил между гигантскими пыльными отвалами горной породы, преодолевая огромные пространства переменчивого горного ландшафта. Пару раз мы ныряли в тоннель, и над нашими головами со свистом проносился каменный потолок, словно промахнувшееся лезвие гильотины Обволакивающая темнота казалась еще более тягостной и беспросветной от холодного и влажного воздуха, обдувавшего нас со всех сторон. Крики пассажиров, путешествующих на крышах вагонов, гулким эхом отдавались от каменных стен, стихая лишь за мгновение до того, как тьму разрезал свет, брезживший на другом конце тоннеля. Те, кто регулярно путешествовал железной дорогой и хорошо знал высоту тоннельных сводов, оставались стоять, приняв нарочито небрежные позы — картинно положив руки на бедра и едва ли не касаясь макушкой потолка. Я же продолжал сидеть, скрестив ноги и пригнув голову. Примерно час спустя поезд въехал на небольшой горный полустанок. Пассажиры, которые ехали на крыше, оказались на одном уровне с окнами верхнего этажа дома, выходящими на железнодорожную станцию. Разбуженная поездом, на балкон вышла метиска со всклокоченными черными волосами, закутанная в простыню с цветочным орнаментом. Потирая один глаз, другим она рассматривала давно ставшую привычной картину. Я в душе позавидовал ей: как это все-таки здорово, каждый день просыпаться от грохота поезда и выходить из спальни на балкон. Я помахал ей рукой, но тут же смутился, застеснявшись своего глупого поступка. Она была совсем рядом — при желании я мог бы протянуть руку и дотронуться до нее.

Под ее окном, покрытая навесом, стояла длинная скамья, а перед ней стол. Все вместе это образовывало импровизированный кафетерий, в котором в этот утренний час завтракали несколько индейцев. Все они были в одинаковых шляпах и пестрых пончо, и невозможно было определить, кто из них мужчины, а кто женщины. Фабиан ловко соскочил на платформу и бросился на поиски еды. Вскоре я потерял его из виду, но тут мое внимание привлекла коза, которую передали какому-то пассажиру, сидящему на крыше вагона. Тот длинной веревкой привязал ее к лесенке, ведущей наверх, и животное сразу же принялось непринужденно разгуливать по крыше. Новый хозяин козы спустился вниз и, как выяснилось позднее, провел остаток путешествия в самом вагоне. Девушка в окне напротив заметила, как я наблюдаю за козой, и улыбнулась. Лицо ее было опухшим и немного помятым от сна. Я подумал, что было бы здорово просыпаться каждое утро в одной с ней постели.

Вскоре вернулся Фабиан. В руках бутылка воды, каравай хлеба и пластиковый пакет, полный сваренных всмятку яиц. От меня не скрылось, что он так и не расстался с ножом, прихваченным вчера ночью в кафе. Фабиан не медля принялся за еду. Делал он это таким образом: срезал верхушку яйца и высасывал сердцевину, не обдирая скорлупу. У меня имелся свой метод: я тщательно снимал всю скорлупу, после этого впивался зубами в нежный упругий белок, дожидаясь следующего сладостного мгновения, когда мой язык добирался до мягкого, восхитительного на вкус желтка. Я был настолько голоден и настолько благодарен за то, что пищу все-таки удалось достать, что не заметил, как юная метиска скрылась в окне. В то мгновение, когда поезд тронулся, я снова бросил взгляд на дом, но балкон уже опустел. Вскоре мы проехали мимо вывески, на которой было сказано следующее:

В данный момент вы находитесь на высоте 2347 метров над уровнем моря. Путешествие, которое вас ожидает, представляет собой самый резкий в мире перепад высот для железной дороги: 2 километра за отрезок в 66 километров пути. БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ!

Солнце постепенно поднималось все выше и выше. Насытившись, мы улеглись на крышу. Вскоре я почувствовал, что мой затылок уже успел обгореть под яркими солнечными лучами. Мое внимание привлек Фабиан — он достал из рюкзака маленькую пластмассовую бутылочку и пачку ваты. Смачивая содержимым бутылочки ватные комочки, он принялся вытирать ими лицо.

— Спирт, — объяснил мой друг, перехватив мой взгляд. — Этому фокусу меня научила Евлалия. Очень удобно стирать с лица грязь, когда нет возможности умыться. Вот, смотри!

Он показал мне тампон, почти черный от грязи и головок угрей.

— Очаровательно. Расскажи мне лучше, ты остался доволен заведением этой Этель?

— Вот уж не думал, что тебе будет интересно, — отозвался Фабиан. — Я угодил в неприятности. Потому утром мне и пришлось на всех парах догонять поезд.