Видади Бабанлы - Когда молчит совесть Страница 27

— Прости меня, сынок, привык я к вечернему моциону. Всего тебе доброго!

Дверь хлопнула, и Мархамат-ханум облегченно вздохнула:

— Я очень хочу, чтобы вы не обходили стороной наш дом, — продолжала она. — Каждый ваш приход — для нас большая радость.

Она ввела Вугара в гостиную, празднично прибранную. Паркетный пол сверкал, как зеркало. Широкие полосы алых и зеленых ковровых дорожек устилали комнату. В сервантах красовались пестрые нарядные сервизы, мягкий диван располагал к отдыху и приятной беседе. В углу — телевизор, покрытый чехлом из бледно-голубого бархата, радиоприемник. Голубоватые обои придавали комнате легкость, воздушность. На стенах тоже ковры и картины в золоченых рамах. Под тяжелыми цветастыми шторами от ветерка из форточки шевелились тюлевые занавески. У стены поблескивало высокое трюмо. Человек, обладающий вкусом, сказал бы, что здесь всего слишком много, что роскошь эта излишняя, но, видно, хозяйке хотелось одного — показать гостям, что живут в этом доме на широкую ногу, что здесь царят довольство и достаток. Впрочем, это чувствовалось в убранстве всей квартиры.

Вугар стоял ошеломленный. В первое свое посещение он был так взволнован и смущен, что не смел поднять головы.

Где ему было разглядывать обстановку! А сейчас он с восхищением переводил взгляд с одного предмета на другой, — никогда не видел он такой роскоши! Особенно поразила его воображение одна картина, и он то и дело взглядывал на нее. Два голых мальчика грелись возле пылающего камина. Один, сидя на корточках, держал над огнем ладошки. Другой нарисован был со спины, его пухлые пальчики тоже тянулись к рыжеватому пламени. Теплые отблески падали на голых ребятишек. Покой, уют исходили от картины, и Вугару казалось, что и его согревает огонь, так искусно изображенный художником…

Восторг Вугара был столь очевиден, что Мархамат не могла сдержать своей радости. «Смотри, смотри, — мысленно говорила она ему. — Где тебе, бедняжке, увидеть такое? Как говорят в народе, и в своем котле не варилось, и соседи не приносили».

Она не торопилась предлагать гостю стул, наслаждаясь его растерянностью. Неслышными шагами подошла к нему, и Вугар опомнился, почувствовав на своем плече ее дыхание, теплое и неспокойное. Ему стало стыдно за тот откровенный восторг, с которым он разглядывал богатое убранство комнаты. Мархамат почувствовала его смущение.

— Доченька, — ласково сказала она, — погляди, кто к нам пришел!

Вугар удивился. Пораженный роскошью, он не заметил Алагёз, тихо сидевшую на вращающемся стуле возле пианино и просматривающую ноты.

Алагёз сняла руки с перламутровых клавиш и обернулась. При виде Вугара на ее бледном лице проступил легкий, как утренняя заря, румянец. Ресницы дрогнули и опустились.

— Подойди, доченька, поближе, разве так встречают дорогого гостя?

Девушка покраснела еще пуще, щеки покрылись алыми пятнами. Минуту она продолжала сидеть неподвижно, потом не спеша поднялась со стула и робкими шагами пошла навстречу Вугару. Во взгляде ее было смущение, застенчивость, она несмело протянула руку, поздоровалась и вдруг, как испуганная лань, рванулась и, снова сев за пианино, быстро и нервно заскользила пальцами по клавишам. Нежные и стремительные звуки поплыли по комнате. Что она играла сейчас, Алагёз, наверно, и сама не могла бы сказать.

Поведение дочери не понравилось Мархамат-ханум. Кусая губы, она исподлобья, сердито глядела на нее, стараясь, однако, чтобы гость не заметил ее неудовольствия.

— Стесняется, — силясь улыбнуться, сказала Мархамат. — Пройдемте в другую комнату, не будем мешать ей…

Мархамат усадила гостя в маленькой, тоже нарядной комнатке, принесла чайник, расставила на низеньком столе варенье различных сортов. Разлила в хрустальные стаканы крепкий чай с корицей и только после этого спокойно расположилась в кресле.

— Не обижайтесь на нее, прошу вас! Кажется взрослой, а на самом деле совсем ребенок. Застенчива… Глядя на нее, не поверишь, что выросла в городе, можно подумать, что вчера из деревни приехала. Впрочем, наверно, и в деревнях теперь таких скромниц не сыщешь.

Мархамат засмеялась, ее полные плечи заколыхались.

— Кажется, в этом отношении вы можете с ней тягаться… Видно, и у вас такой же стеснительный характер… Две половинки одного яблока!…

Как ни тонок был намек, Вугар уловил его смысл и покраснел до мочек ушей. Мархамат-ханум испытующе взглянула на него. Мысли ее сейчас были заняты одним — с какой стороны подступиться к юноше и начать разговор о самом главном? Интересно, как он отнесется к ее затее?

Увидев, что Вугар покраснел, посерьезнел, она осталась недовольна. Кажется, ее намеки не понравились? Она быстро переменила тему беседы.

— Когда же состоится защита? Надеюсь, мы будем знать, сможем прийти с букетом и от души поздравить вас?

Вугар отвечал нехотя, из вежливости:

— Право, не знаю, работы еще непочатый край…

— Надо поторопиться! Говорят, вы сами повинны в задержке. Это никуда не годится! Излишнее спокойствие может привести к нежелательным результатам. Кто знает, какие могут возникнуть обстоятельства… Мы больше тревожимся за вас, чем вы сами…

Мархамат-ханум на мгновенье замолчала, и тень грусти пробежала по ее лицу.

— У нас с Сохрабом был еще один ребенок, мальчик. Бедненькому не исполнилось пяти лет, когда мы его потеряли. Знаете, когда первый раз я увидела вас, мне показалось, что это сынок мой вернулся домой! Да пошлет вам бог столько лет жизни, сколько песчинок на его могилке.

— Спасибо, — тихо проговорил Вугар.

— Ну что вы, за что же?.. — Мархамат-ханум указательным пальцем вытерла слезинки, выступившие в уголках глаз. — Вот потому я тревожусь за вас, как за родного сына. Так хочется увидеть вас счастливым. Материнское сердце не знает покоя.

Вугар снова вежливо поблагодарил ее.

Сердце Мархамат было переполнено противоречивыми чувствами: ей хотелось поскорее высказать вслух свои намерения, но она понимала, что излишняя торопливость может повредить осуществлению ее планов, и сдерживала себя.

Из соседней комнаты доносилась музыка, — Алагёз продолжала играть. Но теперь звуки были спокойные, тихие, грустные. Вугар слушал с удовольствием. Неторопливая, располагающая к размышлениям мелодия успокаивала.

Прошло довольно много времени, и он вдруг почувствовал, что все это ему наскучило. Он огляделся, словно спрашивая себя, зачем он здесь. Мархамат заметила его беспокойство и решила, что дальше молчать нельзя.

— Знаете, зачем я решилась побеспокоить вас? — Она замялась. Впрочем, вопрос этот никакой сложности не представляет… Если бы у вас нашлось немного времени, чтобы приходить к нам два раза в неделю и помогать нашей Алагёз в приготовлении уроков!

Вугар с недоумением смотрел на Мархамат.

— Она учится в музыкальной школе, в этом году должна закончить десятилетку. Сами понимаете, последний класс. Кроме музыки, общеобразовательные предметы. Она просто не успевает готовить уроки, а ни я, ни отец не можем помочь ей.

Вугар сразу вспомнил об Исмете, — вот подходящий предлог! И он быстро сказал:

— К сожалению, у меня сейчас такой возможности нет, работа в самом разгаре. Но я могу порекомендовать вам хорошего человека, который сможет заниматься с вашей дочерью.

Это мой молочный брат, мы живем с ним вместе. Толковый, знающий парень.

Мархамат-ханум сморщилась и замолчала, быстро соображая, как избавиться от неожиданного предложения.

— Ну, что ж, — она вздохнула. — До экзаменов далеко, можно и подождать. Вы правы, главное сейчас — ваша работа! Постарайтесь побыстрее закончить ее. А когда время позволит, приходите в гости. Но… одно условие! Вы должны о нас помнить. Некогда зайти — звоните по телефону. Знайте, мы беспокоимся о вас…

Глава девятая

На этот раз лестница показалась ему бесконечной. Он спускался медленно, с трудом переставляя ноги. «Почему она все время говорит о своей дочери? О чем бы ни шел разговор, обязательно свернет на Алагёз», — думал Вугар. Ему вдруг вспомнились шутливые слова Арзу: «Уж не хотят ли они видеть тебя своим зятем?»

Сердце беспокойно забилось, на душе стало тяжело и тоскливо. Ох, эта бесконечная лестница!..

Исмет тоже что-то похожее говорил. И конечно же не случайны его подозрения и недовольство. «Вот недогадливый, дурак, простофиля! — ругал себя Вугар. — Неужели правы Исмет и Арзу? Эти любезности, знаки уважения, гостеприимство — все ради того… Ох, как сложны люди, как трудно их разгадать…»

Лестнице, казалось, и впрямь не будет конца… А тут еще, как назло, зазвучал в ушах голос Зия Лалаева: «Мархамат-ханум злопамятна. Невзлюбит всему конец! Нет от нее защиты…»