Алан Милн - Двое Страница 27

– Написать мистеру Весту. Только и всего. – И снова продолжила мелодию.

– Это изменило.. изменило вашу жизнь?

Она замолчала, рассмеялась и сказала:

– Не стоит впадать в сентиментальность. В каком-то смысле, я думаю, изменило. Я стала сдержаннее, меньше доверяла своим чувствам. Замужество всегда казалось мне делом серьезным. Я думаю, каждому из нас дан шанс, упустив который, мы заменяем его чем-то второсортным. Я не сумела заменить. Я чувствовала, что потеряла предназначенное мне счастье, и для меня все на этом кончилось.

– Но было бы счастьем, если бы он... я хочу сказать, вы, наверное, должны были обидеться на него. (Бакстер как предназначенное судьбой счастье!)

– Я ведь видела, что он робок и очень скромен, и к тому же в чужом окружении. Это я должна была что-то сделать. (Бакстер робок!)

– Давайте вернемся. Становится прохладно, – сказала мисс Воулс. – А я уже не так молода. – Но прежде чем встать, она спросила: – Вы влюбились в свою жену как только увидели ее, сразу же – даже прежде чем обменялись с ней хотя бы словом?

– Именно так, – с жаром подтвердил Реджинальд.

– Ну да, так и должно было быть. – Она встала. – Вы, конечно, никому ничего не скажете, хорошо? Пусть это будет нашей тайной.

– Конечно, никому, – Реджинальд вслед за ней направился в комнаты, – за исключением Сильвии. Я не могу обещать не говорить ей, потому что...

– Она не станет всем рассказывать?

– Нет. Не думаю. Как мало мы знаем...

– Действительно, мало. – Мисс Воулс взглянула на него со странной улыбкой. – Скажите ей завтра, если захотите. Или в понедельник. После моего отъезда.

И Реджинальд ничего не сказал Сильвии, когда они очутились в машине, и ничего не сказал ей, пока осторожно вел автомобиль по грунтовой дороге, а когда они добрались до шоссе, Сильвия сказала:

– Ведь это она – та девушка?

– Какая девушка?

– Девушка в черном.

– Кто?

– Мисс Воулс.

– Кто это сказал? – воскликнул Реджинальд.

– Никто, – задумчиво ответила Сильвия. – Просто догадалась. Я подумала, что она могла рассказать тебе об этом, пока вы сидели на веранде. Все было хорошо, дорогой? Мне кажется, ты сегодня не скучал.

IV

Сильвия спала, положив, как обычно, правую руку под подушку. Под легким одеялом в свете месяца она казалась обнаженной. Все, что соприкасается с ней, думал Реджинальд, с радостью становится частью ее; как будто ее красота находит все новые и новые способы выразить себя. Она лежала без звука, без движения. Она оставляла здесь свою красоту, чтобы утром опять слиться с нею.

Реджинальд лежал на спине без сна и размышлял. Кто бы мог подумать, что с Бакстером приключилась такая история! Хотя что тут особенного? В юности влюбился в девушку, а она влюбилась в него. Что здесь такого? С тысячами юношей каждый день происходит то же самое. Только что девушка особенная и что он ей казался особенным. Бакстер! Постой, как же это было? Два лица?.. Два человека?.. Две души?.. Минутку... “Одно для мира” – да, верно. “Одно – для женщины любимой”. У человека два чего-то, одно для мира, одно для женщины любимой. Два лица? Ведь нельзя, чтобы лицо было дважды... да нет, отчего же, если у тебя два лица... Не засну, пока не вспомню. Надо сосредоточиться. Как заметно, что ночью человек глупеет. У человека два лица, одно для мира, одно – для женщины любимой. Все!...

У Бакстера два лица. У каждого из нас два лица. Я знаю одно прелестное лицо Сильвии, а другого никогда не видел. А может, видел? Не знаю. У Бетти два лица. Мне сегодня понравилась Бетти. Есть жены, которые стали бы ревновать из-за подобной истории, потому что она случилась до того, как они познакомились со своими мужьями. Часть прошлого, к которому они не имеют отношения. Но Бетти молодец. Бетти – подумать только! Просто три лица. Одно для мира, одно для женщины – или мужчины, – и одно, которое никто, кроме Бога, не видит дольше нескольких мгновений... Человек с тремя лицами...

Но Бакстер! Типичный светский человек... Завсегдатай клубов... Какая разница между светским человеком и завсегдатаем клубов?.. Я бы предпочел быть светским человеком... Хотя нет... Я лучше бы... я в клубе... в клубке... все больше и больше...

Реджинальд повернулся на бок, положил руку на плечо Сильвии и уснул.

Глава одиннадцатая

I

Где-то на окраине города, к северу от Темзы, между Южным Кенсингтоном и Глостер-роуд, на самом краю современной цивилизации стоит указательный столб, одна из стрелок которого указывает на Лондон, этот пуп Империи, а другая, расположенная под прямым углом к первой, на неосвоенную территорию Хейуардс-гроув. Кто поставил указатель, неизвестно; может быть, Хейуард. Этот указатель не перестает раздражать жителей Южного Кенсингтона и в особенности их жен, ибо как они могут решить, “пусто” в Городе или “полно народа” – в зависимости от того, дома они сами или нет, – если, согласно указателю, Город вообще находится в другом месте? Но для обитателей Хейуардс-гроув дорожный знак служит предметом гордости, поскольку существует только для них, а в дождливую ночь вызывает чувство глубокого удовлетворения, ибо по нему могут ориентироваться шоферы, которые иначе вряд ли рискнули бы повезти джентльмена в вечернем костюме по такой малопривлекательной улице.

Совершенно случайно двенадцать домов Хейуардс-гроув принадлежат двенадцати владельцам, каждый из которых живет или, как выражаются агенты по недвижимости, проживает здесь. Иначе Гроув непременно сделалась бы кварталом предназначенных к сдаче превосходных квартир, выходящих на Истни-стрит, или открытым круглые сутки гаражом, или просто отделом садовых оград и огородного инвентаря, расположенного поблизости универмага. Время от времени миссис Карстэрс из дома номер шесть выражает желание продать свое владение отделу садовых оград, но то, что оно расположено посреди Гроув, не дает возможности превратить эту идею в деловое предложение, и миссис Карстэрс приходится довольствоваться тем, что она время от времени сдает квартиры “приличным и благонадежным” жильцам.

Прежде чем она отбудет в Бакстон, потихоньку взглянем на нее в спальне. Она в ночном чепчике и серой шали, присланной из Шетланда внуком, который ездит в те края рыбачить. “Будем надеяться, – сказала миссис Карстэрс, когда служанка развернула перед ней посылку и вытащила шаль, – что в рыбе он понимает больше. Я стану носить ее за завтраком, Паркс, при условии, что ты не будешь ею восхищаться. Никто больше не должен видеть меня в ней”. Паркс принялась восторгаться мягкостью шерсти, а миссис Карстэрс добавила: “Кстати, когда день рождения мистера Гарольда? Во вторник? Удивительно!”

И вот теперь она завтракает в постели и распечатывает почту, а Паркс стоит неподалеку.

– Некий мистер Уэллард, – говорит миссис Карстэрс, – кажется, он написал книгу под названием “Вьюнок”. Я, должно быть, читала ее, поскольку я читаю все, что выходит, но не помню ни слова, значит, вряд ли это хорошая книга. Если не считать плохой книги, его рекомендации вполне удовлетворительны.

– Я помню этого джентльмена, – замечает Паркс. – Он, кажется, очень приятный.

Миссис Карстэрс поднимает брови и говорит:

– Ты поедешь со мной в Бакстон.

– Да, мадам, – кротко соглашается Паркс.

– Я оставлю Стоукер, и они привезут служанку с собой. Сегодня придет человек, чтобы переписать обстановку. Если ты обратила внимание на джентльмена, Паркс, то наверняка запомнила и его жену. Что ты скажешь о ней?

– В первый раз он приезжал один, мадам, а в другой раз у меня был выходной.

– А! Подойди-ка к зеркалу и взгляни на себя, Паркс. Нет, к большому.

Удивленная Паркс идет к зеркалу.

– Ты считаешь, что хороша собой?

Паркс краснеет и говорит:

– Нет, мадам.

– Ты хочешь сказать: “Да, мадам”.

– Да, мадам, – повторяет Паркс и в своем смущении кажется очень хорошенькой.

– Но не умна.

– Да, мадам.

– А ум долговечнее.

– Да, мадам.

Паркс слышала в кухне разговоры о том, что миссис Уэллард очень красива, и раздумывает теперь, относится ли последнее замечание к ней или к миссис Уэллард. А в сущности, кому нужен этот дурацкий ум?

– Как ты думаешь, я была красива в молодости?

– Да, мадам, – спешит ответить Паркс.

– Нет, ошибаешься. У меня была только хорошая кожа. Сейчас кожу можно купить, а в мое время надо было иметь собственную. Это гораздо труднее. Кожу и фигуру; в мое время фигура должна была быть фигурой, а не полным ее отсутствием. Да еще ум, Паркс. Миссис Уэллард, бедняжка, только красива. Но, Боже, до чего красива! Ну а теперь пойди пришли мне Стоукер.

После чего она отбывает в Бакстон, и мы теряем ее из виду.

II