Анне Рагде - Раки-отшельники Страница 27

— Тут все не совсем так. Эрленд и Крюмме прожили вместе двенадцать лет, — сказала она.

— Конечно, но наверняка у них были другие связи. Гомосексуальные отношения всегда очень свободные.

— Похоже, ты все об этом знаешь, — заметила она. — Но мне кажется, они очень верны друг другу.

— Ну да, ну да, тебе виднее.

— И поэтому мне так грустно. Если что-то между ними произойдет…

— Да уж, наверно, произошло, — сказал он.

Она лежала и смотрела в потолок. Дверь в гостиную была открыта, она услышала, что он подложил дров в камин, когда ходил за вином. Она знала, что больше не стоит ничего говорить.

— А если бы гетеросексуальная пара поссорилась через двенадцать лет, тебе было бы грустнее? — спросила она.

— Это было бы, по крайней мере, более естественно.

— Так ты гомофоб, а? — сказала она с деланным смешком и поспешила его поцеловать.

— Просто не считаю это совершенно нормальным делом. Особенно, если представить себе, как у них все происходит.

— А ты не представляй.

— Но ведь это противно. Мне кажется, противно.

— Тебя же никто об этом не просил, — сказала она.

— Нет. Но мне было бы неуютно рядом с такими.

— С такими?

— С педиками, — ответил он.

— Думаешь, Эрленд бы тебя изнасиловал? — сказала она и засмеялась, почувствовала, как сильно бьется сердце. Наверное, он тоже это заметил, как в ее теле, словно часы, стучит сердце.

— Нет. Но если бы он начал флиртовать, я бы сблевал.

— Господи, Кристер…

— Я говорю, что чувствую. Я бы сблевал.

Любовью они больше не занимались. Она пошла в туалет и долго там сидела, считая дырки от сучков в вагонке, а когда вернулась, он уже спал. Она подумала о пяти собаках на псарне, которых еще не заперли в клетках, оделась и вышла к ним.

Они сами знали, кто в какую клетку заходит, и довольные заползли на свою солому. Она села на корточки перед Луной и долго ее гладила.

— Красивая, маленькая девочка… У тебя там в доме настоящий мачо. Я даже заподозрила, не гей ли он сам.

Луна завиляла хвостом и лизнула ее в руку.

Она закрыла клетку и стояла, смотря в небо. Над холмами простирался слабый след северного сияния. «Ничего страшного, — подумала она, — когда любишь друг друга, можно иметь разные мнения по некоторым вопросам». Только лучше бы их мнения не разнились именно в этом. Пусть уж лучше в политике, или религии, или в том, правильно ли тратить десять тысяч на лечение кошки. Все что угодно, только не это.

Она была одета. А рядом — машина. Она постояла еще немного, потом зашла в дом, разделась и заползла к нему под одеяло. Он не проснулся. Он дышал ровно, как обычно, все было как обычно.

…

Сегодня должна приехать новая домработница. Буквально вчера он боялся посторонних в доме, и вот — все по-новой. Он уговаривал себя, что в прошлый раз все прошло прекрасно, несмотря ни на что, и «Электролюкс» работал. И тем не менее. Теперь бывают даже мужчины-домработники, он слышал по радио. Хорошо, что Эрленд побывал здесь на Рождество, иначе у него, Тура, случился бы шок, появись здесь мужик в переднике.

После утренней работы в свинарнике он принялся за крыс, тошнота подкатывала к горлу. Он все мог стерпеть — свиной навоз и послед, и стухшую еду в холодильнике, он даже пил скисшее молоко, не морщась, все лучше, чем выливать его в раковину, и отцовские редко меняемые трусы он кидал в стиральную машину, даже носом не поведя. Но это! Крысиные трупы в стенах. Сладковатый запах, напоминающий свежеиспеченный хлеб, если не принюхиваться.

Теперь они уже стали выбегать в амбар, тащились, а потом задыхались, харкая кровью. Очевидно, в яде было битое стекло, которое резало им внутренности. Так им и надо. Пришли сюда и завоевывают труд всей его жизни. Если только инспектор санэпидемнадзора или Надзора за питанием пронюхает об этом, Туру будет грозить отказ от поставок на бойню.

Он обнаружил двух у трактора и сгреб их лопатой. В ловушки с нетронутым овсом, как обычно, никто не попался. Он нашел одну у входа в свинарник и последнюю у «Вольво». Лопату со свисающими с нее хвостами он занес за амбар и бросил трупики туда, где сжигал мусор. В свое время там оказался матрас матери и все умершие поросята. По счастью, ему удалось спасти двух малышей Трюльте с помощью горячей ванны. С трудом верилось, что такая простая штука, как ведро с горячей водой утром и вечером в течение нескольких дней — это все, что нужно для спасения.

Он как следует полил парафина на крысиные трупы и поджег, потом зашел в амбар и принюхался. Сладковатый запах отчетливо проступал сквозь запах свиней. В тепле от свинарника они быстро гнили за балками. Он встал на табуретку и проталкивал в щели лопату, чтобы потом выудить грязное, гнилое дерьмо с остатками шкурки. А когда начнется теплая весна, бог знает, сколько их еще окажется за обшивкой. Если, конечно, они не вымерзнут дотла, подумал он с надеждой.

Время от времени он понимал, что битва проиграна, он не успевает травить их с достаточной скоростью, ему нужна помощь. Но он тут же отбрасывал эти мысли. В этом было какое-то унижение, никто не должен об этом знать. Он сам удивлялся потом, что рассказал о крысах Маргидо. И еще удивился тому, что Маргидо сказал об Эрленде. Сам-то он полагал, будто Христос говорил, что мужчины не должны спать с мужчинами.

Он скинул лопатой грязь на пол, вероятно, две-три крысы; с сегодняшнего дня эту балку надо проверять ежедневно и убирать их до того, как они начнут гнить. Он отнес эту мерзость к огню, бросил ее туда и добавил еще парафину. Потом много раз сунул лопату в снег, пока она не очистилась. В мойке он мыл руки холодной водой с хозяйственным мылом, тер их до красноты. Снял старый комбинезон, надетый специально для этой грязной работы, и повесил снаружи вместе с инструментами. Никакой связи между крысами и его свинками не должно оставаться и в помине. За исключением мух. От мух еще ни один свиновод на этой земле не избавился.

Кошка. Надо одолжить кошку или даже пять кошек. Закрыть их в амбаре на ночь. О котенке даже думать нечего, крысы его тут же придушат. Нет, это должна быть взрослая, зрелая кошка, но где же такую достать? Может, позвонить Рустаду и спросить, ветеринар должен все знать.

Когда на двор въехала машина, они сидели, как и в прошлый раз — он на кухне, отец в гостиной. Отец был точно так же нетерпелив и полон ожиданий.

— Это — взрослая женщина, — сказал Тур, наблюдая за тем, как она, в точности как студентка юрфака, вынимала вещи из багажника.

— Ага, — сказал отец.

— Толстая.

— Ага.

— Выглядит, как заправская домработница. Старомодная.

— Уф! — сказал отец.

— Это все ты виноват!

— Марит Бонсет, — сказала она, сложив вещи в коридоре.

— Тур Несхов.

Он заметил, что она уже вспотела, еще только занеся вещи в дом. Темно-каштановые кудри, небольшие усики над уголками рта, сросшиеся брови, как у мужчин, около пятидесяти лет, огромная грудь под вязаной кофтой, на которой расходились пуговицы.

— Старая раковина. Давненько такой не видела! Я вообще-то выросла на хуторе неподалеку. Но теперь там все отремонтировали, как только хутор перешел к брату, появился даже штатив для бутылок с вином и вытяжка над плитой. У вас-то нет вытяжки.

— Нет. У нас есть окна.

Сквозь открытую дверь в гостиную она увидела отца.

— Марит Бонсет, — сказала она и энергично подошла к нему с вытянутой рукой, отец едва приподнял задницу и представился, и тут же испуганно взглянул на Тура.

— Хотите кофе? — спросил Тур.

— Да, хорошо выпить кофейку перед работой.

Табуретка из стальных трубок с пластиковым сиденьем затрещала под ней.

— У меня есть еще печенье «Мария», — сказал он.

— Спасибо!

— Сахару?

— Да, пожалуйста. Я вижу, у вас настоящий заварной кофе.

— У нас нет кофеварки, — объяснил Тур.

— Так радуйтесь. Кофе должен быть заварным.

Она огляделась, сунула печенье в рот еще до того, как он успел налить ей кофе.

— Я здесь как дома. Выросла на точно такой же кухне. И настоящая дровяная плита. Я еще помню, как у мамы появилась электрическая плитка. Все убегало.

Ему бы радоваться похвале, но он не был рад и не знал, почему. Казалось, она заполнила собой всю кухню, а ведь не за этим она сюда приехала.

— Я обычно ухожу в свинарник, когда… здесь домработница, — сказал он. — А наверху надо прибрать только в ванной. Со спальнями мы сами разберемся.

— Да? Это еще почему? Я могу снять белье и помыть там полы.

— Нет, не надо.

— Я здесь, чтобы прибираться, это — моя работа, мы не говорим, что надо, а что — нет, — ответила она и улыбнулась.

— И все равно не надо, — сказал он.

— Да что у вас там? Чего вы так боитесь? — удивилась она и захохотала, во рту заблестели серебряные коронки в крошках от печенья.